Поправки - Джонатан Франзен

– Тебе нужно гораздо больше заниматься зарядкой, – попрекнула мужа Инид. – Ты хоть прочел тот листок с инструкциями?

– Никакого толку, – покачал головой Альфред.

– Пусть Дениз покажет тебе, как делать упражнения. Тебе понравится.

Она потянулась за стаканом, стоявшим на краю раковины, наполнила его из-под крана, вылила горячую воду мужу на голову, снова наполнила и снова полила мыльные волосы. Сейчас, зажмурившись, он был похож на ребенка.

– А теперь вылезай! – потребовала она. – Я помогать не стану.

– Я разработал свой метод, – похвастался он.

Внизу, в гостиной, Гари, стоя на коленях, выправлял покосившуюся елку.

– Кто приходил? – спросила Инид.

– Беа Мейснер, – ответил он, не поднимая глаз. – На камине подарок.

– Беа Мейснер? – Запоздалый стыд кольнул Инид. – Я думала, они проводят праздники в Австрии.

– Нет, они вернулись в Сент-Джуд на денек, а потом поедут в Ла-Джоллу.

– Там живут Кэти и Стью. Она что-нибудь привезла?

– На камине, – повторил Гари.

Беа оставила обернутую в яркую бумагу бутылку какого-то австрийского напитка.

– А больше ничего? – спросила Инид.

Гари отряхнул с рук хвоинки и странно поглядел на мать:

– Ты ждала чего-то еще?

– Нет-нет. Так, просила ее раздобыть одну мелочь в Вене, но она конечно же забыла.

– Какую мелочь? – прищурился Гари.

– Да пустяки, пустяки! – Инид вертела в руках бутылку, проверяя, не прикреплен ли к ней какой-нибудь пакетик. Она избавилась от наркотической зависимости, поработала над собой, чтобы навсегда позабыть аслан, и отнюдь не была уверена, что новая встреча со Львом ее порадует. Но все же Лев еще имел над ней власть. Давно забытое чувство – радостное предвкушение встречи с возлюбленным. Когда-то она так томилась по Альфреду. – Почему ты не пригласил Беа зайти? – попрекнула она сына.

– Чак дожидался в «ягуаре», – пояснил Гари. – Они объезжают всех знакомых.

– Ну и ладно. – Инид распаковала бутылку – полусухое австрийское шампанское – и убедилась, что никаких пакетиков под оберткой не спрятано.

– Похоже, вино слишком сладкое, – заметил Гари.

Мать попросила его развести огонь. Сама она стояла и с восхищением следила за тем, как ее уже слегка седеющий, но такой умелый и знающий сынок ровной походкой направляется к поленнице, возвращается с охапкой дров, сноровисто распределяет их в камине и с первой попытки зажигает спичку. Все заняло не более пяти минут. Гири выполнил обычную мужскую работу, но по сравнению с тем мужчиной, с которым Инид обречена была жить, его способности казались виртуозными, божественными. Любой жест Гари вызывал у матери восторг.

Какое облегчение – Гари дома! Но скоро он снова уедет.

Альфред, в спортивной крутке, заглянул в гостиную, пообщался минутку с гостем и укрылся в соседней комнате, где на полную мощность включил местные известия. С возрастом он ссутулился и стал на два-три дюйма ниже сына, а еще недавно они были одного роста.

Гари, не испытывавший ни малейших проблем с координацией движений, развесил гирлянды, а Инид тем временем устроилась у камина и распаковала коробки из-под спиртного, в которых хранились украшения. В любой поездке Инид тратила почти все карманные деньги на елочные игрушки. И теперь, когда Гари развешивал их, Инид мысленно возвращалась в Швецию, населенную соломенными оленями и маленькими красными лошадками, в Норвегию, где игрушки ходили в самых настоящих лапландских сапогах из оленьей шкуры, а оттуда – в Венецию, где животных выдували из стекла, в Германию – кукольный домик, населенный лакированными деревянными Санта-Клаусами и ангелочками, в соседнюю Австрию – страну деревянных солдатиков и крошечных альпийских церквей. В Бельгии голубей мира делали из шоколада и заворачивали в блестящую фольгу; во Франции безукоризненно точно наряжали куколок-жандармов и куколок-художников; в Швейцарии над крошечными яслями – откровенно религиозный мотив – звенели бронзовые колокольчики. В Андалузии хлопали крыльями кричаще-яркие птицы; в Мексике бренчали плоские раскрашенные жестяные фигурки. На равнинах Китая в беззвучном галопе скользили табуны шелковых лошадок; в Японии замирали в буддистском молчании покрытые лаком абстрактные украшения.

Под руководством Инид Гари вешал одну игрушку за другой. На взгляд матери, он переменился, стал спокойнее, вдумчивее, взрослее. Впрочем, это впечатление рассеялось, как только она попросила его о маленькой услуге.

– Установить перекладину в душевой – отнюдь не малость, – возразил он. – Год назад в этом еще был смысл, но теперь – никакого. Папе осталось пользоваться душем несколько дней, пока мы не продадим дом.

– В Филадельфию мы полетим лишь через четыре недели, – упорствовала Инид. – Пусть пока привыкает пользоваться душем. Купи, пожалуйста, с утра табурет, сделай там перекладину, и не о чем тут спорить.

Гари тяжело вздохнул:

– Думаешь, вы с отцом еще будете жить в этом доме?

– Если «Коректолл» поможет…

– Отца тестируют на деменцию! И ты вправду думаешь…

– Деменция, не обусловленная лекарствами!

– Послушай, не хочу лишать тебя иллюзий…

– Дениз все устроила. Мы должны хотя бы попробовать.

– Хорошо, а что потом? – спросил Гари. – Произойдет чудесное исцеление и вы двое будете жить долго и счастливо?

Свет за окнами померк. Почему ее старшенький, ласковый и заботливый сынок, с которым всегда, с его раннего детства Инид чувствовала столь прочную связь, стал таким агрессивным теперь, когда ей нужна помощь? Инид развернула шарик из пенопласта, который Гари когда-то – лет в девять или десять – разукрасил полосками ткани и блестками.

– Узнаёшь?

Гари взял шарик в руки.

– Мы делали такие на занятиях у миссис Острайкер.

– Ты подарил его мне.

– В самом деле?

– Ты сказал, что готов завтра выполнить любую мою просьбу, – напомнила Инид. – Вот я и прошу…

– Хорошо! Хорошо! – Гари вскинул руки вверх. – Куплю я табурет! И перекладину сделаю!

После обеда Гари вывел из гаража «олдсмобиль», и они втроем отправились в «Страну Рождества».

С заднего сиденья Инид любовалась тучами, менявшими окраску в свете городских огней; просветы между тучами потемнели, заполнились звездочками. Гари свернул на узкое пригородное шоссе и подъехал к каменным воротам парка Уэйндел, где уже скопилась длинная очередь из легковушек, грузовиков и фургонов.

– Сколько машин! – сказал Альфред, но без привычного нетерпения.

Установив плату за въезд в «Страну Рождества», округ отчасти окупал расходы на это ежегодное расточительство. Охранник у ворот проверил билет Ламбертов и велел Гари выключить все огни, кроме габаритных. «Олдсмобиль» медленно продвигался вперед в цепочке других автомобилей с выключенными фарами. Машины, смирно ползущие скопом через парк, как никогда напоминали животных.

Большую часть года Уэйндел оставался заброшенным уголком с выгоревшей травой, грязными прудами и непритязательными беседками из известняка. Хуже всего он выглядел в декабре при свете дня. Пестрые провода, наскоро проложенные линии электропередачи крест-накрест пересекали лужайки. Подмостки, каркасы, все очевидно утилитарное и временное, с выпирающими металлическими сочленениями. Сотни деревьев и кустов были опутаны гирляндами лампочек, ветви проседали под ними, словно прибитые застывшим ливнем из стекла и пластика.

Но к ночи парк преображался в «Страну Рождества». Инид затаила дыхание, когда «олдсмобиль» поднялся на залитую светом гору и пополз дальше по ярко освещенной местности. Как животные в легендах о сочельнике обрели дар речи, так и пригороды преобразились: обычно темное предместье сияло и переливалось, обычно оживленная дорога сейчас была темна, и машины продвигались по ней чуть ли не ощупью.

Пологие склоны холмов Уэйндела, словно повторявшие контуры низкого неба, – самый что ни есть среднезападный пейзаж. И терпеливая вежливость водителей – свойство Среднего Запада, и небольшие купы дубов и кленов, тесно сплоченные, словно поселения пионеров, – тоже Средний Запад, думала Инид. Восемь раз подряд она встречала Рождество в изгнании, на чуждом ей Восточном побережье, а теперь наконец-то осталась дома. И могилу бы обрести в этом краю. Она была бы счастлива, если б ее кости упокоились на одном из холмов.

Вот они, переливающиеся блеском павильоны, светящийся северный олень, ожерелья и подвески, гроздья лампочек, Санта-Клаусы, исполненные в стиле электропуантилизма, высоченный айсберг полыхающих леденцов.

– Немалая работенка, – одобрил Альфред.

– Да, жаль, что Джона не смог приехать, – отозвался Гари таким тоном, словно до сих пор вовсе об этом не сожалел.

Все зрелище сводилось к сверкающим в темноте огням, но Инид буквально онемела. Так часто от нее требовали детской доверчивости, так редко удавалось достичь этого состояния, но здесь, в парке Уэйндел, она насладилась им вполне. Кто-то постарался доставить удовольствие всем посетителям парка, и Инид добросовестно получала удовольствие. Завтра приедут Дениз и Чип, они пойдут на «Щелкунчика», а в среду достанут из кармашка на календаре младенца Христа и прикрепят скорлупку грецкого ореха к ели – столько радостей впереди!