Дитте - дитя человеческое - Мартин Нексе

— Я ведь не сержусь, Дитте! — сказала фру Ванг, усмехаясь, но нелегко, видно, было ей выдавить из себя этот смех… — И за что мне сердиться! Но здесь в домене могут быть две… Ни я не в силах… ни вы.

Она прислонилась головой к плечу Дитте.

— Я давно… собиралась отказаться! — с плачем ответила Дитте. — Я так сожалею об этом!

— Ну, ничего… что же делать, — сказала фру Ванг тоном утешения. — Чему быть, того не миновать. Странно только все это вышло… так запутанно. Вы — я… наверху — внизу… — Она опять рассмеялась, на этот раз своим обычным звонким смехом. — И как тебе приходилось прокрадываться, бедняжке!.. — Она взяла Дитте за голову и поцеловала. — Но за обед мы сядем с веселым лицом! Ни ты, ни я сцен не любим!

— Нет, уж лучше уйти сейчас же, сию минуту!..

— А вещи твои, дитя? — Фру Ванг поколебалась с минуту, потом принесла сверху пальто и шляпу Дитте — Ну, раз, по-твоему, лучше уйти сразу, ступай. Но сначала простись с Вангом хорошенько!

— Нет! Нет! — с отчаянием отмахнулась Дитте. Она едва на ногах держалась.

— Ты можешь отправиться в общежитие Высшей народной школы, — сказала фру Ванг, застегивая на ней пальто. — Я после обеда соберу и привезу тебе твои пожитки. И помни, мы с тобой друзья навсегда!

Она проводила Дитте за порог.

— Постой! — Фру Ванг сорвала крупную красную розу. — Это тебе последняя роза из нашего сада.

Она осталась стоять на кухонном крыльце, махая Дитте вслед белым носовым платком.

Но Дитте, не оглядываясь, вся в слезах, спешила уйти; последний конец пути до трамвая ей пришлось бежать бегом, и, только стоя на задней площадке ужо двигавшегося полным ходом вагона, она заметила, что потеряла розу.

XIX

СОБАКА

Барин, еще не совсем одетый, вышел в столовую, где Дитте была занята утренней уборкой.

— Желудок у Скотта действовал? — тревожно спросил он.

— Не знаю, — коротко ответила Дитте.

— Он не просился на двор?

— Нет.

Старый охотник засеменил в спальню. Походка и осанка его еще сохраняли следы военной выправки.

— Удивительно, — послышался его голос в спальне, — я сам два раза гулял с ним ночью. Вероятно, он нездоров!

Со стороны барыни ответа не последовало.

Потом барин вошел снова, уже в зеленой домашней куртке, взял из буфета графинчик с портвейном и велел Дитте принести сырое яйцо.

— Ну, дадим Скотту его утреннюю порцию, — сказал он, размешав желток в рюмке портвейна.

Собаку выманили из-под стола, где она спала на коврике. Вид у нее был такой, словно она укусить собиралась. Дитте пришлось силой разжать ей пасть, а барин влил туда питье. Собаку тотчас же вырвало.

— Должно быть, катар желудка! — сказал барии. — У него запах изо рта. Очевидно, катар желудка. Амалия! — крикнул он в открытую дверь спальни.

— Не от шерсти ли это пахнет? Длинношерстные собаки всегда воняют, — сказала Дитте.

Старик уничтожающе взглянул на нее и с обиженным видом опять засеменил в спальню.

— Надо посадить его на диету, — услышала Дитте его голос. — Возьми-ка поваренную книгу для собак, Амалия. И, пожалуйста, не предоставляй это опять прислуге. Простонародье совсем не жалеет животных!

Дитте горько улыбнулась. Да, Скотта она не особенно жалела.

После обеда старый барин обыкновенно сам выводил Скотта на прогулку, но часто не в силах был идти из-за ревматизма, и тогда приходилось Дитте гулять с собакой по бульвару. И Дитте всякий раз казалось, что конца не будет этой получасовой прогулке. Сладу не было с собакой. Она рвалась с цепи, лаяла, тащила Дитте от столба к столбу.

— Вы только следуйте за нею, — говорил барин, который в первые дни сам ходил с Дитте, чтобы научить ее, как следует водить собаку гулять. — Ему надо предоставить полную свободу двигаться, куда он хочет. Только держите покрепче цепь, чтобы он не вырвался от вас.

Не было ни одного столба, к которому бы Скотт сначала не принюхался, а потом не приложил своей ленты, — к величайшему конфузу Дитте. Она рада была, когда дни стали короче, — в сумерки не так заметно было ее с собакой.

Когда она возвращалась, первым вопросом старого охотника было:

— Действовал у него желудок?

Если ответ был отрицательный, старик места себе, не находил от тревоги.

— У него запор! Бедный Скотт! Плохо тебе? — спрашивал он.

А барыня иронически улыбалась:

— Ничего у него нет! Сегодня утром он кинулся и укусил человека, который принес пакет. Пришлось дать ему пять крон на починку — Скотт разорвал ему брюки.

— Значит, у человека был подозрительный вид. Уж будь уверена, у него есть что-нибудь такое на совести! Скотт никогда не кидается на порядочных людей. Правда ведь, Скотт? Пять крон… черт побери! Ты бы лучше за полицией послала; может быть, он сразу бы и сознался во всем.

Барыня ни за что не хотела помогать, когда Скотту ставили клизму, давали касторку или крепительное лекарство. Она прямо говорила:

— Нет уж, спасибо! — и уходила к себе.

Волей-неволей приходилось возиться с собакой Дитте.

Не очень это было весело, но вообще местом она была довольна.

— Пусть бы сбежал или что другое с ним случилось, — сказала как-то барыня, когда они были вдвоем с Дитте. — Не можете ли вы как-нибудь устроить это? Я бы не огорчилась.

— Отчего бы господам не взять лучше приемыша? — спросила Дитте.

— Барин до смерти не любит детей! И, откровенно говоря, рискованно брать приемыша из бедноты. К ним так пристает все дурное… если даже берешь их оттуда совсем маленькими. Но, повторяю, вы преспокойно можете упустить Скотта. Я вам за это головы не сниму.

Случалось, что собака вырывала у Дитте из рук цепь и удирала. Тогда Дитте принуждена была ходить по улицам и ждать — иногда часами, — пока Скотту заблагорассудится вернуться. Прийти домой без него она не смела.

Однажды вечером она бегала по бульвару и вполголоса конфузливо призывала собаку. Из переулка вышел молодой рабочий.

— Вы шотландскую овчарку кличете, барышня?

— Да, — смущенно ответила Дитте.

— Она бегает там по переулку, барышня, — сказал он. — Я сейчас поймаю ее.

— Берегитесь! Она кусается! — в страхе крикнула Дитте.

Но он уже исчез в одном из переулков. Затем она услыхала, как он там свищет и зовет собаку. Вскоре он привел Скотта, который прыгал и ласкался к нему.

— Видите, он ничего мне не сделал, барышня! Меня никто не тронет!

Фуражка у него была сдвинута на затылок, и он так весело смеялся. Засмеялась и Дитте, она была благодарна парню, к тому же он был хорош собой.

— Да, похоже на то! — сказала она.

Он проводил ее до дверей.

— Вы когда бываете свободны? — спросил он, подавая ей руку.

— По четвергам, — ответила Дитте и бегом кинулась по лестнице. — С семи часов! — крикнула она, запыхавшись, уже с верхней площадки.

Дитте с радостью ждала четверга. Она была одинока, и ей так хотелось пойти с кем-нибудь повеселиться, хотелось, чтобы за ней поухаживали немножечко. Перемывая посуду в четверг, она запела так громко, что барыня вышла и шикнула. А как только все было убрано, Дитте пошла к себе наряжаться. Она всегда бывала аккуратно одета, но сегодня нарядилась в свое лучшее платье, чтобы быть покрасивее. И вдруг ее неприятно поразила мысль: да придет ли он? Пожалуй, нашел себе за это время другую! Все они таковы! И узнает ли она его? Она едва успела взглянуть на него мельком.

Но он уже стоял у подъезда и ждал ее. Сначала снял фуражку, потом поздоровался за руку.

— Спасибо, что пришла! — сказал он и тут же обнял и поцеловал ее. — Меня зовут Георг Хансен. Я маляр. А тебя как зовут, моя красавица?

Дитте засмеялась, ответила, и они, словно век были друзьями, под руку пошли на танцульку.

Дитте не пришлось разочароваться! Он оказался гораздо красивее, чем она представляла себе: стройный, с уверенной осанкой. Одет он был не богато, но платье сидело на нем ловко. В сущности, он не похож был на рабочего. Тонко очерченное лицо, слегка впалые виски, волнистые, но не густые черные волосы и необыкновенно умные глаза. И танцевал хорошо! Но Дитте доставляло почти такое же удовольствие сидеть и глядеть, как он танцует с другими. Он казался настоящим кавалером; любая девушка охотно шла танцевать с ним. И его сразу можно было различить среди танцующих пар, — его дамы так и сияли улыбками.

Многие кавалеры были одеты лучше его. Когда он очень уж расплясался, у него отстегнулся воротничок, видимо, пристегнутый прямо к шерстяной фуфайке. И манжеты то и дело выскакивали из рукавов; стало быть, сорочки на нем не было. Но все-таки он был первым кавалером в зале.

И деньги в кармане у него водились! Он то и дело звал Дитте в буфет и угощал ее. В сущности даже не к чему было так часто, но все-таки она была очень довольна. Это они первый вечер веселятся вместе, потом она научит его быть благоразумнее!