Колдун - Ольга Григорьева

– Добром прошу, нарочитый, – заговорил старший гридень, Мелех. Варяжко давно знал его и потому удивился сдавленному, будто чужому, голосу отрока. – Отдай свой меч и ступай с нами.

– А я? – тихонько пискнул черноглазый.

– И ты! – грубо рявкнул гридень.

– Что случилось, Мелех? – растерянно вертя в руках меч и раздумывая, подчиниться приказу или нет, спросил Варяжко. Быстро оценив свое положение, он решил подчиниться. Даже будь их вдвое больше, нарочитый сумел бы справиться с ними, но черноглазый Сирома… Отроки могли покалечить мужика…

– Отдай меч, Варяжко! – угрюмо переминаясь с ноги на ногу, вновь попросил Мелех.

– На, – сдался нарочитый и, протянув свое оружие гридню, осведомился: – Скажи лишь – в чем дело?

Тот принял Варяжкин меч и, сделав знак своим подопечным, негромко забормотал:

– Я, конечно, не верю, но нынче велено тебя, как предателя, привести к Ярополку.

– Меня?! – От возмущения Варяжко задохнулся. Гридень пожал плечами:

– Так решил князь. Недавно к нему прибежал Блуд. Встрепанный весь, будто с кем дрался, и с порога завопил, что, дескать, видел тебя с каким-то незнакомцем возле крайней избы и слышал, как ты сговаривался с ним: мол, коли князь отправится в земли печенегов, то ты дашь Владимиру знать о том…

– Да ты что?! – Забыв об отсутствии меча, Варяжко подлетел к гридню, затряс его за плечи: – Ты что?! Блуду поверил?!

Осторожно освободившись, Мелех отступил, оправил вылезшую из-под доспехов срачицу:

– Я не поверил, а князь поверил. Сам знаешь, он нынче подозрителен стал. – И, помолчав, добавил: – Ты уж не обессудь, но вышло-то по-блудовски.

Тебя мы сыскали, где он указал, и этот незнакомец с тобой…

– Ты?! Как можешь?!

– Не шуми! – оборвал негодование нарочитого Мелех. – Ты князю все говори, что желаешь, а меня от подобных разговоров избавь. Сам ведаешь – я тут ни при чем.

Он рассуждал верно. Варяжко склонил голову. Блуд оказался подлее, чем мыслил нарочитый, а что хуже всего – даже правда не спасет от воеводского наговора. Скажи он князю всю правду о том, что видел Выродка, дрался с ним и спасся лишь благодаря ловкой кошке, – никто не поверит… Разве что черноглазый подтвердит. Его местные признают, скажут, что он не предатель…

Немного успокоившись, нарочитый взглянул на своего спутника. Тот стоял бледный, трясся.

– Ты чего? – тихо спросил Варяжко. – Не бойся. Прежде чем нас судить, Ярополк людей расспросит. Он справедливость любит.

Сирома вскинул на него безумные глаза. Откуда дурню нарочитому было знать, что оставленная Выродком на щеке Сиромы царапина лишала волхва половины колдовских сил? Откуда ведать, что нынче, пока Сирома не исправит свои ошибки, у жреца Велеса, как у обычного человека, всего одна жизнь, и ныне эта жизнь висит на волоске?!

Слабо шевельнув побелевшими губами, жрец выдавил то, что Варяжко был в силах уразуметь. Но, не расслышав, нарочитый переспросил:

– Чего?

– Казнит нас князь, – уже отчетливей повторил жрец.

– Это почему? – удивленно вскинул брови нарочитый.

– А потому, – Сирома потупился. – Что я не местный. Меня тут никто не знает, и когда князь это выяснит – объявит меня Владимировым наворопником.

Варяжко остолбенел. Торопя замершего пленника, гридни слегка подтолкнули его в спину. Подчиняясь силе и едва двигая ногами, нарочитый побрел дальше. Единственный вопрос к Сироме вертелся в его голове, и, не выдержав, он спросил:

– Откуда же ты взялся и зачем?

Пытаясь не выдать голосом обуявшего его страха, Сирома вздохнул:

– А я и был тем котом, что тебя от болотного колдуна оборонил.

Уразумев его ответ, Варяжко споткнулся. Вот и все! Его единственный защитник, единственный видок попросту свихнулся с перепугу!

Нарочитый не боялся умереть, но умереть предателем было страшно. Этого он не мог вынести… Его стойкость и сила сломались под безжалостным давлением судьбы, и, рухнув на колени в дорожную пыль, не замечая устремленных на него недоумевающих взглядов гридней, нарочитый вздел руки к моргающим бледным светом Девичьим Зорям. Он не хотел жаловаться, но, словно упрекая бедных сестер в жестокосердии, кто-то в нем рванулся на волю и, требуя справедливости, закричал:

– За что мне все это?! Ну за что же?!

ГЛАВА 43

Полеве часто приходилось ждать Егошу всю ночь, и обычно она спокойно укладывалась спать, но нынче невнятные предчувствия не давали ей покоя. Отгоняя от себя дурные: мысли – ведь чего боишься, то и случится, – она заставила себя улечься, но сон не приходил. Сквозь сомкнутые веки Полева видела искаженное болью и яростью лицо болотника, его огромные, полыхающие гневом зеленые глаза. Обжигаемая этим яростным взором, мерянка вскакивала, бессмысленно переставляя горшки и плошки, бродила по горнице, вновь ложилась и к утру, не вытерпев этой долгой пытки, выскочила из избы.

Осенний пригожий денек встретил ее прохладой и ласковым теплом. Звезда Денница уже уступала место Деве Заре, и небо порозовело, предчувствуя ее блистательное восхождение, но даже под его ясной чистотой охватившее Полеву беспокойство не проходило. Чуть не плача от давящей на душу тяжести, мерянка вышла за ворота. Пустынной, только-только просыпающейся улицей добрела до городских стен и узкой тропой спустилась к берегу Непры. Могучая река несла свои неугомонные воды, шуршала о чем-то неведомом, виденном ею в дальних краях. Сев на холме над берегом, Полева прикрыла глаза. Она не должна была думать о плохом, но дурные мысли, мешая успокоиться, упорно лезли в голову. Даже оберег нового Бога – маленький крестик на груди на сей раз не приносил ей облегчения.

Шлепая босыми ногами мимо притихшей мерянки, к реке пробежала ватажка рано проснувшихся босоногих мальчишек. Перекрикивая друг друга и поднимая снопы радужных брызг, они принялись носиться по мелководью. Глядя на незатейливое мальчишечье веселье, Полева вспомнила свое детство. Тогда, после долгих осенних бессонников, сбора урожая и толоков, начиная чуять себя вольной птицей и забывая про ломоту в спине – ведь трудилась-то наравне со взрослыми, – она убегала к озеру, чтобы коснуться горячей кожей чистой, прохладной воды и почуять ее нежное дыхание. Совсем как эти киевские несмышленыши. До чего удивительна жизнь: бежит время, скрадывает годы, меняет лики городищ и русла рек, а ребятня остается прежней – бесшабашной, доверчивой и веселой. Словно некто могучий и невидимый тайно оберегает их малые души…

Будто услышав Полевины мысли, мальчишки восторженно завопили, собравшись возле густых зарослей прибрежного камыша И тыча в шумящие под легким ветерком стебли дочерна загорелыми пальцами.