Измперение инкогнито - Эдуард Пак

— Ладно, собери их в комнате для гостей.

— Так не поместятся! Ты что, не слышишь меня?

— Кто отвечает за визуальные эффекты? Пиротехнику подвезли?

— Репертуар подобрать надо. Не пропускайте всякую фигню.

— Эльфам — про природу, любовь. Гномам — боевое что ни будь, гоблинам — хэви металл.

— Ложа для эльфов готова? А то говорят, капризные сволочи. Я же велел зеленым бархатом обшить, а это что? И где золотая кайма?

— Тихо, не ругайся, международного скандала хочешь?

— Гномья ложа, э-эй! Вы сиденья приподняли? Ну я же говорил, двадцать сантиметров минимум. Вот будет конфуз, если передний ряд лбом в стенку упрется, я вас всех без пайка оставлю и на рудники сошлю!!!

— Гоблинов и людей придется в одной ложе сажать, блин.

— Ты что, сдурел?

— А что прикажешь, с эльфами или гномами? Да они перережут друг друга еще до начала концерта.

— Так с оружием сказали не пускать.

— Гнома с его секирой разлучить — это кровное оскорбление чести, да и эльфы тоже сказали только луки сдадут.

— А что делать?

— Да, проблема! Ну, что ни будь придумаем.

— Коней где ставить будем? А гномы на чем прибудут?

— Да они на лимузинах сюда приедут, их на границе встретят. Там и конюшни поставили, мотели. Их слуги и обслуживающий персонал там останутся.

— А-а-а!

Уйма народа носилась по своим делам не разбирая дороги. Театр был похож на муравейник. Но не смотря на кажущуюся неразбериху, дело быстро продвигалось.

Небо вновь падало на них, но теперь ни кто этого не боялся.

Празднично разодетая молодежь высыпала на улицы, пропустив мимо ушей все рекомендации МЧС. Правительство не препятствовало этому, благоразумно решив, что если что-то пойдет не так, то будет уже безразлично, где находиться.

Вернувшись с прощального концерта, Сергей и Светлана заботливо приготовили поддерживающие силы настойки и оставили родителей в своей квартире, взяв с них слово, встретить перенос лежа в кроватях.

Концерт оставил после себя просто неизгладимое впечатление своей грандиозностью и волшебностью — расстарались маги академии, да и земляне не подкачали. Правда не обошлось и без небольшого эксцесса, когда гномы, эти бородатые коротышки, толпой поперли на сцену во время выступления Верки Сердючки, которая оказалась идеалом, пределом всех мечтаний, мужской половины этого добродушного народца. Они, тут же на сцене, попадали на колени и, стараясь перекричать друг друга, изъяснялись ей в любви. Со всех сторон сыпались предложения руки и сердца.

— Я поставила будильник на без десяти восемь, но все же, следите за часами — сказала Светлана — я думаю, десять лишних минут можно провести в постели, ни в коем случае не вставайте.

— Светочка, мы все помним — сказала Татьяна Георгиевна — мать Сергея — идите и ни о чем не беспокойтесь, я сама за всем прослежу.

Зная ее характер, Светлана была уверена, что так оно и будет.

Сейчас они сидели прямо на нагретой солнцем брусчатке Красной площади и вместе со всеми отсчитывали последние секунды под бой курантов.

Максим и Цветогор сидели по-турецки, поджав под себя ноги, друг напротив друга. Их окружала плотная толпа веселых толкиенистов в костюмах эльфов, орков и гномов.

— Пять… четыре… три… два… один!!! Тысячеголосый хор разносится по всей площади.

Максим, как всегда скорчил рожу, эльф далеко высунул язык…

Самые смелые подпрыгивают высоко вверх, пытаясь достать до пелены, которая упала совсем низко. Все остальные ложатся прямо на землю, образовалась веселая куча мала. Тем кому не хватило места, ложатся сверху, на других, но ни кто и не думает возражать.

Страх перед предстоящим и радость, словно перед прыжком с парашютом — поистине странный, волнующий коктейль.

Самой последней мыслью Максима перед переносом была о том, что этот придурок и вправду может откусить себе свой длинный язык.

Так и накрыла их пелена, уносящая родной город.

Домой!!!

Эпилог.

Странный гул будит Мисуку прямо по среди ночи. Накинув на себя три оленьих шкуры, он высовывается на морозный воздух.

— О, великий Ингар…

— Мисуку, мисуку, мне страшно — слышится дрожащий шепот за его спиной…

Рыжие клубы дыма вырываются из чума шамана. Еще один засушенный гриб летит в бурлящий котел…

— Ух — ух — хе-хе!!! — Бьет в свой бубен племенной колдун Шамаш…

Ледяная корона всасывает голубые язычки пламени. Злорадно ухмыется император Свалии…

Песчаная буря бушует над Варданом. Металлическая решетка поспешно рушится в пазы и клинится намертво, ворота затворяется перед носом запоздавших путников, оставляя их почти на верную гибель. Прикрывая лица от вездесущего песка, взбираются на крепостную стену арбалетчики…

В Шендине и Вере кошки и собаки соревнуются друг с другом в крепости голосовых связок, их заунывный вой и отчаянный, заполошный лай не дают заснуть добропорядочным горожанам, не спит ни один человек…

Охотники и оленеводы, колдуны и шаманы, императоры и нищие, воины и простые горожане… Все они слышат зловещий гул, грозным набатом проносящийся по всему континенту, все они видят страшное зарево в той стороне, где находится город магов. Чего еще ожидать от этих заносчивых чародеев? Конечно же ни чего хорошего.

И только император Свалии улыбается…

— Хватит жрать, старый хряк, не то, клянусь всеми пророками, ты получишь пинок в свой древний, вонючий геморрой. Да подними же костлявую задницу с мягкой курпачи и взгляни, наконец-то, что творится там, на улице! — рычал эмир, брызгая слюной.

Альхор Борджи спокойно глянул прямо в глаза своему повелителю. Визирь по привычке отметил, что багровый цвет лица эмира наводит на мысль о том, что ему не так уж далеко до апоплексического удара. Затем, откинувшись на подушки, старик лениво обернулся к огромному оконному проему, и с высоты полета птицы, с каким-то преувеличенным безразличием обозрел картину апокалипсиса, которая раскинулась далеко внизу.

Громадные огненные шары обильно падают с иссиня черного неба, накрывая своими многотонными, раскаленными тушами кривые улочки города и великолепные архитектурные сооружения дворцового ансамбля.

Тут и там охотничьи угодья эмира занимаются пожарами — десятки столбов жирного, черного дыма уже объединились в союзы, грозя перекинуться в единый неостановимый пал. Егеря на страшных птицах пытаются тушить их очаги своими чарами, однако магический фон, если не исчез вовсе, то в значительной степени ослаб и остановить разгоревшееся пламя они не могут.

Окружающее пространство стремительно исчезает в реках жидкой лавы, льющейся с небес.

Багровые отблески от падающих с неба факелов, величиной с дом, выплясывают зловещий танец смерти по стенам, тонущей в сумраке трапезной. Предметы в их лучах потеряли свои четкие очертания, все они, казалось, куда-то двигаются, сжимаются, пропадают в темноте и появляются снова, чем непомерно перегружают нежный вестибюлярный аппарат старого мудреца.

— Исчезни, бесовское отродье — скрипит старик, прикрывая глаза и, как ни в чем не бывало, продолжает трапезу.

Сегодня придворный повар превзошел самого себя. Кебаб из цыпленка и нежнейший, хорошо прожаренный в оливковом масле, молодой картофель просто тают во рту. Первый визирь утер рукавом ручеек жира, коварно подбиравшийся к его бороденке и с вожделением уставился на полупустой поднос, раздумывая, стоит ли и дальше нагружать свой старый желудок.

— Очнись, глупец! — возопил эмир.

— Прочь, прочь с моих глаз, когда ни будь я точно спалю тебя в пепел — начал нервничать визирь.

Еще один яркий сполох прямо внутри покоев все же поколебал показную невозмутимость старого визиря, заставив того вздрогнуть, от чего кусочек нежнейшего цыпленка выскользнул из его пальцев и шмякнулся на белоснежный халат, оставив на нем смачное, жирное пятно.

Перед изумленным взором визиря соткались из воздуха еще две фигуры.

— Ого, сегодня ты превзошел самого себя — удивился визирь. — В этот раз тебе удалось раздвоиться и даже утроиться, и при этом, качество морока ни сколько не пострадало.

Старик прищурился, напрягая зрение, и даже привстал на одно колено, намереваясь подойти к застывшим фигурам.

— Приветствую тебя мой друг, мы, как видно прибыли не в самое подходящее время — произнес второй эмир, вернее первый и единственный, настоящий.

— Мы все же опоздали… Учитель, с вами все в порядке? Почему вы столь спокойно трапезничаете, когда в мире творится невесть что, когда гибнет наша столица? — гневно вторил эмиру Ганиш, с укором и недоумением вглядываясь в растерянные глаза визиря.