Покрышкин - Алексей Тимофеев

— Да что же это за мериканцы такие?! Нешто на них никакой управы нет? Могли бы и участкового позвать, да под конвоем их отправить на аэродром.

Мария Кузьминична предложила «гениальную идею»— объяснить вице-президенту, что семья аса выехала на дачу.

После этого случая Покрышкины и переселились в новый дом.

… Близится прощальный вечер. Поются в застолье любимые, знакомые с детства песни «По диким степям Забайкалья», «Славное море, священный Байкал»…

«Ничего, мать, я, видно, заговоренный…»— говорит Александр Иванович Ксении Степановне. М. К. Покрышкина вспоминала: еще до приезда мужа с фронта одна из подруг матери рассказывала ей следующее. Проходя на вокзале мимо одного из эшелонов, следовавших на восток, она услышала: «Скажите Покрышкиной, что ее сын жив!» Это был эшелон с нашими солдатами, побывавшими в плену у немцев, а теперь отправленными в свои лагеря на Дальний Восток. И Ксения Степановна, надеясь на весть о сыне Петре, в определенный час ходила пешком из дома к следующему такому эшелону…

А по утрам мать шла в церковь, на службу, подавала записки о здравии воина Александра, о пропавшем без вести воине Петре… Служил на Дальнем Востоке Алексей, Валентин заканчивал школу военных летчиков.

Православные в Новосибирске почитали своего владыку — архиепископа Варфоломея (Городцева), 77-летнего старца, имевшего дар прозрения, сильного молитвенника пред Богом. Еще в 1906 году владыка, тогда настоятель Казанской миссионерской церкви Тифлиса, был тяжело ранен тремя пулями из пистолета революционера-террориста, после 1917-го побывал в Соловецком лагере, в сибирской ссылке. В июле 1943 года архиепископ Варфоломей был назначен на новосибирскую кафедру. В Сибири к этому времени остались считанные храмы, давно были закрыты духовные школы и монастыри. Вспоминая первую службу в Новосибирске, в кладбищенской Успенской церкви, архиепископ Варфоломей писал в дневнике: «Народу и около церкви, и в самой церкви было страшно много; картина встречи меня была также крайне умилительна… Слава Господу! Чувства я пережил такие, что мне захотелось и до смерти прожить в этом городе, где так трогательно встречали меня и так горячо молились».

За патриотическую деятельность, сбор пожертвований для Красной армии архиепископ Варфоломей был награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Владыка стал духовным собирателем православной Сибири, служил в храмах Иркутска, Красноярска, Омска, Тюмени, Ишима, Тобольска, Барнаула, Бийска…

Молился митрополит Новосибирский и Барнаульский Варфоломей и в забытье перед смертью. Погребен был владыка 5 июня 1956 года в приделе преподобного Серафима Саровского в Вознесенском соборе Новосибирска.

… Прощание Александра Ивановича с матерью и плачущей женой на аэродроме перед вылетом в Москву и далее на фронт запечатлели кинооператоры. Это происходило осенней ночью, в тревожном свете прожекторов…

В поездках по городу Александра Ивановича неизменно сопровождал 1-й секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) Михаил Васильевич Кулагин. Было ему в ту пору всего 43 года, он принадлежал к той команде сталинских наркомов и первых секретарей, которая не менее интересна и значительна, чем когорта генералов и маршалов Великой Отечественной.

Покрышкин и Кулагин подружились. Были в них общие черты. Из воспоминаний тех, кто знал Михаила Васильевича, занимался изучением его деятельности на сибирской земле, предстает перед нами образ русского вожака.

А. К. Жибинов (в первые послевоенные годы — 1-й секретарь Октябрьского райкома партии):

«Наш полк в 1945-м из Германии был направлен на Дальний Восток, на войну с Японией. Как раз 9 мая эшелон прибыл в Новосибирск. Нас отпустили в город, и я попал на митинг, выступал Михаил Васильевич Кулагин. Это был настоящий трибун. Собралось на центральной площади Свердлова около 150 тысяч человек, а тогда всего в городе проживало около 400 тысяч. Народ, слушая речь Кулагина, подхватывал: «Ура! Ура!..»

После войны, работая в Новосибирске, я видел Кулагина в деле. Невысокого роста, крепкий, чувствовалась в нем незаурядная сила. Работал он, не щадя здоровья, по 15–16 часов в сутки. С девяти утра до 18 часов. Затем два часа перерыв, и с восьми до двух-трех ночи… Характерная черта — едва ли не каждый день выезжал в районы, в колхозы и совхозы. Помню, случилась авария на железной дороге, в тот же час он выехал на место, чтобы самому разобраться в причинах. Не было случая, чтобы Кулагин не сдержал своего обещания. Хороший чуткий человек, настоящий коммунист».

Писатель Ю. М. Магалиф (в 1941–1945 годах заключенный центрального лагпункта, участник строительства аэродрома для Новосибирского завода им. В. П. Чкалова):

«Однажды на аэродром приехал 1-й секретарь обкома партии Михаил Васильевич Кулагин. Он привез с собой ящик водки.

Я очень хорошо запомнил его необычайную речь на небольшом митинге. Как всегда, было ветрено. И Кулагин кричал что было сил, ветер далеко разносил его голос: «Дорогие товарищи заключенные! Да, я не оговорился — знаю, что обращаюсь к вам не по правилам, не по инструкции. Но к черту сейчас всякие инструкции! Мы сегодня с вами действительно товарищи, потому что делаем общее дело: помогаем громить фашистов. Я вам верю, как самому себе. Вы настоящие герои военного времени! Вы построите аэродром досрочно!..»

Мы, политзаключенные, которых иначе как «контрики поганые» никто не называл, слушали секретаря обкома, разинув рты. Многие молча плакали — я это видел своими глазами. И водка тут, пожалуй, была уже не нужна: взлетно-посадочная полоса вырастала прямо на глазах».

А. К. Алексеенко (во второй половине 1940-х годов — 1-й секретарь райкома комсомола, в течение пятнадцати лет — председатель Народного контроля в Новосибирске):

«Всю жизнь я работал с людьми и могу сказать, что М. В. Кулагин — деятель очень крупного калибра. Годы, когда я видел и слышал этого человека, были для меня своего рода университетом. Кулагин произвел большое впечатление сразу, в январе 1946 года, когда меня, вернувшегося с фронта молодого коммуниста, утверждали 1-м секретарем Тогучинского райкома комсомола. 1-й секретарь обкома запомнился строгим, жестким, был он не стар, но уже седой. Коренастый русский мужик… Волевой и мужественный, трезвомыслящий, убедительный. Всегда одет в сталинскую полувоенную форму темно-зеленого цвета. Рядом — телохранитель в штатском. Кулагин только по какой-то веской причине мог пропустить пленум областного комитета комсомола. Знал по имени всех нас, комсомольских секретарей.

Сильнейшее впечатление на всех произвела 4-я областная партийная конференция, первая после войны. С отчетным докладом выступил 1-й секретарь. Обсуждение поразило меня откровенностью и резкостью выступавших. Кулагину прямо говорили секретари райкомов партии: Михаил Васильевич, что же вы себе позволяли, снимали людей с должностей, кого-то отдавали под суд, вели себя, как диктатор… В ответном слове Кулагин сказал: «Вы меня сурово критиковали, и я принимаю критику. Я действительно вел себя жестоко. Но в тех условиях я себя вести по-другому не мог. Представьте себе, Государственный Комитет Обороны, Ставка Верховного Главнокомандования принимает решение — в месяц или полтора сформировать и отправить на фронт дивизию. И я должен был выполнить это решение в срок, не считаясь ни с чем. Мы приняли в Новосибирске десятки эвакуированных заводов, их надо было немедленно пустить в строй. Или получена директива — в суточный срок отправить из Кузбасса на Урал два эшелона угля. В этих условиях я действовал, не считаясь ни с чем. А ваша воля — избирать меня 1-м секретарем или не избирать».