Ангел-мечтатель (СИ) - Буря Ирина

Если только у Гения не обнаружилось доступа и к ним, мелькнула у меня мысль — как он сам говорил, сейчас уже ничего нельзя исключать со стопроцентной уверенностью.

Изменения в досье он предложил ювелирные. Ни один из выводов юного мыслителя не менялся — менялся их рельеф: одни выпячивались чуть сильнее, другие сглаживались, а третьи и вовсе затушевывались в тени первых. И все это — удачно построенной фразой, перестановкой акцентов и к месту введенным оценочным суждением. Так мастер кисти несколькими штрихами придает плоской картине глубокий объем.

При воспроизведении этого шедевра даже у меня дух перехватывало.

Реакция светлой публики оказалась вполне предсказуемой — неприятие любого соображения, высказанного представителем нашего течения, без всякого сомнения стоит самым первым пунктом в их катехизисе и преподается им прямо на самом первом, вводном занятии сразу после перехода с земли.

Татьяна, у которой светлые догмы еще не успели войти в кровь и плоть, первой признала гениальную простоту озвученного мной предложения. Явив мне в одном из иллюминаторов своего фильтра, прежде зашторенного именами юного мыслителя, его самого — в величественной позе, со сложенными на груди руками, гордо закинутой головой, устремленным в даль задумчивым взором и печатью глубоких раздумий на челе.

Не став разглядывать, светится ли вокруг его головы нимб или ее украшает всего лишь лавровый венок, я отпрянул от сознания Татьяны. Отметив про себя, что если недалекие родители навязывали юному мыслителю именно такой облик на земле, то немудрено, что он предпочитал в себе замыкаться.

Мои подозрения тут же подтвердились — его отец согласно закивал вслед его матери. Уставившись прямо перед собой ничего не видящим взглядом, напряженно хмурясь, отчаянно моргая и шевеля губами — словно старательно что-то запоминая.

— Ну, понятно, — буркнул наконец и карающий меч, — кто бы еще все с ног на голову одним словоблудием переставил.

С тех пор во всех так называемых обсуждениях я участвовал в роли простого проводника информации. Чем от всей души наслаждался: и неизменным высочайшим мастерством Гения, и выражениями лиц моих светлых партнеров, когда очередное его предложение разносило в пух и прах их собственные неуклюжие потуги, и относительным отдыхом.

Кроме этих моментов, ослабить жесткий контроль одновременно за четырьмя сознаниями, включая мое собственное, я мог только в удалении от сканеров — то есть во время разминок перед работой и на втором этаже во время перерыва в ней. Да и то — разминаться со мной постоянно вызывался карающий меч, в результате чего о полном расслаблении сознания не могло быть и речи. Его физические данные всегда превышали ментальные и имели некоторые шансы при встрече с моими, а ежедневную демонстрацию скромности и отсутствия стремления к лидерству я счел чрезмерной.

В эти моменты на меня снова веяло старыми добрыми временами на земле.

А вот за вторым этажом я очень скоро признал название, данное ему карающим мечом. Только там позволял я себе настоящий отдых.

Никакого напряжения от постоянного давления на блоки карающего меча и бывшего хранителя.

Никакого неудовлетворение от неподдающейся загадки Татьяниного фильтра.

Никакой бдительности при трансляции нашему главе типичной для светлых демонстрации своего превосходства.

Никаких угрызений совести при занесении в сканер данных о неизменно провальных действиях сотрудников нашего отдела в отношении избранных светлыми объектов.

Никакого опустошения от непрерывной передачи информации Гению и обратной от него, от которых я уже начал чувствовать отдаленное родство с любимой игрушкой опекуна моей дочери.

Только там и тогда мог я собрать воедино все части своего многократно раздробленного сознания и дать ему понежиться в полном бездействии.

Используя каждое мгновение блаженных передышек для восстановления сил, я не сразу обратил внимание на необычное поведение карающего меча и бывшего хранителя.

Первый молчал — что само по себе должно было насторожить меня. Причем с закрытыми глазами и отрешенным выражением на лице. Отдыхать ему было просто не от чего, и я заподозрил некий мысленный контакт, который он явно предпочитал скрывать от всех остальных. И который вполне мог быть условием спонтанного введения в игру еще одного светлого.

Еще не восстановившееся сознание резко воспротивилось сокращению законного отдыха, но я все же направил его в короткую ознакомительную экскурсию за непроницаемую маску карающего меча. Хватило самого мимолетного взгляда.

Глава 10.16

Он действительно был на связи. Но не с Гением и не со светлыми боссами, как я предполагал. Мое сознание проникло на его переговоры с бывшими подчиненными — и тут же отшатнулось. Манеры карающего меча никогда не отличались деликатностью, но в общении с себе подобными он, как оказалось, сбрасывал даже тот мизерный налет цивилизованности, который являл внешнему миру.

Даже искушению выведать тактику противодействия карателей представителям нашего течения на земле не удалось преодолеть мое отвращение от столь откровенной бравады грубостью.

И когда он попросил меня потренировать включение и выключение его якобы фильтра, мое сознание с мрачной готовностью одним хлопком придавило все его мысли, подставляя под светильники только непосредственно связанные с работой на сканере. Сформулированные в самых культурных выражениях. И я признал его владение «фильтром» удовлетворительным только после того, как каждая из них пару десятков раз у него в голове засветилась.

В отличие от карающего меча, бывший каратель говорил. Постоянно — в чем я не видел ничего странного, пока не вслушался в его речи. Это был классический пример текстов из методички хранителей — но среди нас не было людей, на которых они обычно были направлены. Татьяну он ими уже давно отравил, а мы с карающим мечом слишком часто изнанку человечества видели, чтобы на хранительский пафос реагировать.

Оставался подкидыш. На земле он навязчивого внимания светлых избежал и здесь только поверхностную обработку успел пройти. У меня закралось подозрение, что бывшему хранителю вменили в обязанность ее углубление — в обмен на закрытие глаз на все его прошлые прегрешения.

Мириться с дальнейшим оболваниванием и так уже обожествляющего светлых неофита я не имел ни малейшего желания.

Неизменная методичка хранителей была знакома мне до последней точки, и на каждый ее пункт в нашем течении уже давно были разработаны контраргументы, снабженные массой примеров из истории и работ человеческих авторов. На которых, собственно, и строилась деятельность нашего течения на земле. И к которым я с легкостью и удовольствием добавил множество случаев из нашего совместного пребывания на ней.

Снова дохнуло воспоминаниями о старых добрых временах, когда мне хватало одной короткой фразы, чтобы захлебнулся целый дуэт хранителей, пытающихся влить яд светлой догмы в уши моей дочери.

Сейчас трибун-одиночка, как и следовало ожидать, раскипятился за двоих.

Уже безнадежно светло-зависимая Татьяна тут же бросилась ассистировать своему кумиру.

Затем в разговор постепенно втянулся и подкидыш.

Что явилось для меня третьей — и самой неприятной — неожиданностью.

Когда речь шла о светлых, он вторил бывшему хранителю, затмевая его истово лихорадочным пылом. Стоило же заговорить о людях, он мгновенно оказывался на моей стороне. Тут же уходя в самое радикальное ее крыло и не останавливаясь даже там.

Однажды я уже слышал его высказывания, но тогда, как выяснилось, он еще сдерживался — по-видимому, в руках карающего меча его будущее представлялось ему весьма туманным. Сейчас же в каждой его фразе сквозила настоящая ненависть к людям — совершенно откровенная и не менее нездоровая.

Бесполезно было напоминать ему, что человечество разнообразно и многолико, что в нем есть множество подходящих кандидатов на пополнение наших рядов — для каждого течения своих, что их нужно извлекать из засасывающего болота земной рутины и приобщать к нашим ценностям, сколь бы разными они у нас со светлыми ни были.