Политическая биография Сталина - Николай Капченко

В литературе, посвященной пребыванию Сталина в Туруханской ссылке, неизменно присутствовали и эпизоды, рисовавшие его твердость и непреклонность, даже дерзость в отношении тех, кто призван был наблюдать за ним, предотвращать возможность побега. Рассказывалось, в частности, о конфликте со стражником, охранявшим его в станке Курейка. Столкновения со стражником у Сталина начались вскоре после прибытия в Курейку. По инструкции стражник должен был посещать ссыльного два раза в день, в девять утра и вечером. Выполнял он эту обязанность бесцеремонно.

Весной 1914 года, к вечеру, население станка было свидетелем невиданной сцены: стражник пятился от избы, где жил Сталин, к Енисею, размахивая перед собой обнаженной шашкой, а ссыльный, необычайно возбужденный, со сжатыми кулаками, наступал на него, теснил к обрыву. В тот день Сталин не выходил из дома: то ли приболел, то ли работал. Стражнику это показалось подозрительным, он решил проверить и без стука ввалился в комнату ссыльного. Тогда Сталин схватил его за шиворот и вывел на улицу…[494]

Сталин неоднократно протестовал против нарушений его прав ссыльного со стороны стражника и в конце концов добился того, что прежнего стражника начальство заменило и вместо него назначило другого — некоего М. Мерзлякова. Последний впоследствии (уже при Советской власти) вспоминал: «Меня обмундировали, оклад положили 50 рублей в месяц, дали гребцов, и я на лодке отправился в Курейку. Перед отъездом снабдили инструкциями и строго-настрого наказали, чтобы следить за административно-ссыльным Джугашвили, не пускать его со станка Курейки, не позволять ходить на пароход, не давать читать журналы, газеты, не допускать сборищ, запрещать игры с молодежью и прогулки на лодке. Особенно строго было наказано следить за ссыльным Джугашвили в отношении огнестрельного оружия»[495].

Но какими бы строгими ни были правила, запрещавшие ссыльным владеть огнестрельным оружием, обойтись без ружья было нельзя, т. к. охота являлась одним из источников добывания средств к существованию. Сталину так или иначе удалось поладить с новым стражником, найти, как бы выразились нынешние любители иностранной терминологии, modus vivendi. Это, конечно, кое в чем облегчало условия жизни, но не делало их комфортными. В дальнейшем этот «добропорядочный» стражник еще раз возник в жизни Сталина, когда в период коллективизации его исключили из колхоза на том основании, что он при прежнем режиме был стражником. Бывший стражник обратился с письмом за помощью к своему бывшему поднадзорному, рассчитывая на его благосклонность. Сталин ответил следующим письмом (оно, кстати, не включено в его собрание сочинений):

«Сельсовету дер. Емельяново, Красноярского района и округа, и Михаилу Мерзлякову.

Мерзлякова припоминаю по месту моей ссылки в селе Курейка (Турух. края), где он был в 1914–1916 гг. стражником. У него было тогда одно единственное задание от пристава — наблюдать за мной (других ссыльных не было тогда в Курейке). Понятно поэтому, что в дружеских отношениях с Мих. Мерзляковым я не мог быть. Тем не менее я должен засвидетельствовать, что если мои отношения с ним не были «дружественными», то они не были и враждебными, какими обычно бывали отношения между ссыльными и стражниками. Объясняется это, мне кажется, тем, что Мих. Мерзляков относился к заданию пристава формально, без обычного полицейского рвения: не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые «указания» и «предписания». Все это считаю своим долгом засвидетельствовать перед Вами.

Так обстояло дело в 1914–1916 гг., когда Мерзляков, будучи стражником, выгодно отличался от других полицейских.

Чем стал потом М. Мерзляков, как он вел себя в период Колчака и прихода Советской власти, каков он теперь, — я, конечно, не знаю.

С коммунистическим приветом

Сталин».[496]

Наконец, завершая краткое описание некоторых бытовых сторон пребывания Сталина в Туруханской ссылке, следует упомянуть об одном моменте. Еще при жизни Сталина в стране ходили слухи о том, что во время пребывания в ссылке он якобы имел связь с хозяйкой дома, в котором он жил, и от нее якобы родился сын. После смерти Сталина, особенно в период так называемой десталинизации, на этот счет появилось немало публикаций. Они носили характер дешевых сенсаций, хотя и преподносились как весьма респектабельные и базирующиеся на фактах и свидетельствах лиц, имевших возможность знать об обстоятельствах этого дела. Невнятно упоминается об этом и в некоторых биографиях Сталина, написанных западными авторами. Вполне убедительной, не вызывающей возражений и каких-либо сомнений, документальной базы на этот счет фактически нет.

Отсутствие серьезных и достоверных подтверждений такого рода версий «тайной семейной жизни» Сталина вполне объяснимо в силу весьма деликатного характера самой проблемы. Мне представляется, что по жизненной логике, а она в данном случае сильнее всякого рода пуританских рассуждений, такие факты более чем вероятны. Об этом пишет и С. Аллилуева: «Тетки говорили мне, что во время одной из сибирских ссылок он жил с местной крестьянкой, и что где-то теперь живет их сын, получивший небольшое образование и не претендующий на громкое имя»[497].

Стоит привести еще одно любопытное свидетельство. В самый разгар кампании по развенчанию Сталина после XX съезда КПСС Комитету госбезопасности СССР было поручено провести тщательное расследование обстоятельств, связанных с его пребыванием в Туруханской ссылке. Поводом для такого расследования послужила публикация в американском журнале «Лайф» весной 1956 года материалов о сотрудничестве Сталина с царской охранкой. (Об этом речь специально пойдет в следующей главе). Здесь же я приведу те места из записки, которые касаются личной жизни Сталина[498]. В ней, в частности, сообщается, что «по рассказу гр-ки Перелыгиной было установлено, что И.В. Сталин, находясь в Курейке, совратил ее в возрасте 14 лет и стал сожительствовать с ней». По словам той же Перелыгиной, «у нее, примерно, в 1913 году родился ребенок, который умер. В 1914 году родился второй ребенок который был назван по имени Александр. По окончании ссылки Сталин уехал, и она была вынуждена выйти замуж за местного крестьянина Давыдова, который и усыновил родившегося мальчика Александра. За все время жизни Сталин ей никогда не оказывал никакой помощи. В настоящее время сын Александр служит в Советской Армии и является майором.»

Что можно сказать по поводу столь пикантного эпизода, якобы имевшего место во время Туруханской ссылки Сталина? С одной стороны, его можно принять за реальный факт. С другой стороны, в нем можно и усомниться, учитывая обстановку сложившуюся в самый разгар кампании по разоблачению культа личности. Тем, кто развернул эту кампанию, было выгодно не только политически ниспровергнуть Сталина, но и приписать ему целый набор того, что в те времена именовалось емким словом «аморалка». Правда, этот эпизод не получил тогда своего развития и так и остался всего лишь архивной констатацией.

Мне представляется невозможным по прошествии стольких лет выносить какое либо определенное суждение на этот счет. Поэтому будем считать данный вопрос открытым. Но говоря в целом, он не кажется мне столь уж принципиальным при изложении политической биографии Сталина. Тем более, принимая в расчет, что этот эпизод нельзя расценивать в качестве абсолютно достоверного факта. Но упомянуть о нем я счел необходимым опять-таки во имя принципа объективности и беспристрастности.

Если то, о чем идет речь, в самом деле соответствует действительности, то и это не вносит, на мой взгляд, ничего принципиально нового в общую картину жизненного пути Сталина. Просто один из штрихов, дорисовывающий его весьма сложный и в то же время вполне понятный для нормального человека облик. Я не склонен пускаться в рассуждения о моральных аспектах этого возможного эпизода его сибирской одиссеи, поскольку здесь нет почвы и резонов для серьезного разговора. Обычная житейская ситуация, каких в жизни случается немало, но в приложении к Сталину она почему-то вдруг стараниями отдельных исследователей обретает какую-то особую, загадочную, чуть ли не полупреступную окраску. Во всяком случае к политической биографии Сталина она не имеет прямого отношения.

Теперь остановимся на вопросе о собственно политической деятельности Сталина в период Туруханской ссылки. Разумеется, в том ее понимании, какая она была вообще возможна для человека, фактически отрезанного от мира. Судя по некоторым его письмам, в первый период пребывания в ссылке он проявлял самый живой и непосредственный интерес к развитию политических событий в столице, в первую очередь к деятельности большевистской фракции в Государственной думе. Как-никак, а к ней еще совсем недавно он имел непосредственное отношение, будучи по поручению ЦК своеобразным координатором их работы, в частности по вопросам выработки большевистской линии поведения в думе. В этой связи примечательно его письмо Р. Малиновскому, написанное в апреле 1914 года. Оно пронизано оптимизмом, если не сказать пафосом, не вполне соответствовавшим реальному положению дел: «Вообще, душа радуется при виде того, как искусно, как мастерски используются фракцией и питерским коллективом все и всякие легальные возможности. Органы печати, политические и профессиональные, растущие как грибы; удачные выступления членов фракции и частые их разъезды (весьма нужные и полезные); регулярное вмешательство питерского коллектива во все дела пролетарских выступлений; рост престижа «Правды», кроме Питера, еще в провинции; колоссальный рост пожертвований в пользу «Правды», и, наряду с этим, жалобный вой во всех смыслах разлагающейся группы ликвидаторов — картина великоле-е-е-е-пная, черт меня дери!..»[499]