И в темноте увидеть свет - Сергей Александрович Самохин

лежавшее вдалеке от меня, словно опасаясь, что он позовет своих друзей на помощь. Как там было у Стругацких? “Мы не боимся смерти, мы лишь не хотим её”. Не знаю, наверное то были настоящие, стальные люди, я смерти сейчас боялся до усрачки.

Наш пулемет вдруг замолчал, и я увидел краем глаза, как Грюнер и Алессандро меняют ленту. Снайпер, кстати, нас не тревожил, Антон молодчина, выходит сделал свое дело. Интересно, как ему приходится сейчас там, с Мелким? Бой внизу, на площади, не замолкал, только танк только отчего-то не стрелял. Несколько раз под нами рвались гранаты, я уже научился распознавать их звуки. С нашей позиции было слышно, как стреляет пулемет у которого остался Марко, они тоже в строю. Черт, а получается, что мы с Грюнером вовремя подошли, Алессандро один вряд ли продержался бы против тех боевиков в коридоре. И тогда… И тогда все крыши были бы под прицелом бандитов Зета. И площадь тоже.

Метающиеся мысли в моей голове отвлекло какое-то движение у выхода на крышу. Я с задержкой осознал, что кто-то высунул в проем голову и тут же засунул ее обратно. Не знаю, увидели ли меня, движение было слишком быстрым, но я вскинул автомат и навел его на выход. Тут же голова в каком-то шлеме высунулась, и опять пропала, я чисто автоматически выпустил в голову короткую очередь, но не попал – слишком поздно. Однако, теперь, кто бы там внизу не шел, знает, что выход под контролем, преимущество у меня теперь только в позиции. Сколько их там? Я крикнул Хенрику через крышу:

– 

У нас гости, снизу! Я не знаю, сколько их!

Он посмотрел на меня, посмотрел на выход на крышу, что-то сказал Алессандро и побежал не ко мне, а в обход выхода, с другой стороны. В эту секунду кто-то выпрыгнул из проема, и кувыркнулся по крыше вперед, вбок от меня. Я открыл огонь из автомата, но никак не мог взять нужное упреждение, просто не попадал в сдвигающуюся вбок от меня фигуру. Выпрыгнувший залег на живот, и тогда в него попал подбежавший к нему со спины Хенрик, короткой очередью почти в упор. Тело на крыше дернулось и замерло, Хенрик тут же сорвал с себя гранату, и закинул в проем выхода. Оттуда гулко грохнуло, крыша мелко содрогнулась. Грюнер подбежал ко мне, оббежав выход сзади, упал на колено за трубой.

– 

Жарковато становится, Андрей! Там, на площади прорыв, наши отступают к полуострову, их здорово поджимают боевики. Положение хреновое, я подумаю, как нам отойти. Держи проход, любой ценой держи. Вот тебе последняя граната, вот так выдергиваешь чеку и бросаешь, только сразу, тут задержка маленькая. Не дрейфь, прорвемся! – заговорщицки улыбнулся Грюнер, и побежал обратно, к краю крыши.

Мне показалось невозможным исполнить приказ Грюнера не дрейфить, потому как я уже был напуган до невозможности. Противные волны паники подкатывали прямо к горлу, самым неприятным казалось то, что мы отсюда никуда не могли уйти. Всё же убегать или прятаться куда как лучше, чем вот так вот вжиматься в трубу и ждать того, кто оттуда появится.

Я не знаю, накрыло ли взрывом гранаты кого-то из нападавших, наверняка накрыло: коридор был коротким и тесным, укрыться там было совершенно негде. Пока никто не делал больше попыток высунуться, единственный выскочивший ничком лежал в нескольких метрах от входа. Они там, внизу, тоже понятия не имеют, сколько нас тут. Я представил себя на месте штурмующих – ты в узком окровавленном коридоре, забитым телами твоих предшественников. Впереди вверху – проем выхода, освещенный тусклым светом фонарей с улиц города. Кто наверху, сколько их – ты не знаешь. Гранатами нас закидать тоже нельзя – крыша покатая, и я нахожусь примерно на середине склона, за трубой, даже если и представить, что они знают, где я нахожусь. Выскочить незаметно можно, но во-первых вон лежит тот, кто вот так вот выскочил, а во-вторых, никакого укрытия рядом с выходом нет, только скат крыши слегка вниз, до парапета.Ситуация так себе, на самом деле. Не знаю, то ли это внутреннее убеждение сработало, то ли ещё что-то, но я сумел собраться, хотя сердце и продолжало колотиться в груди.

Опять подбежал Грюнер, присел рядом.

– 

Ну, что у тебя? Спокойно пока? Шуганули говнюков немного, теперь не рискуют высовываться.

– 

Пока никто не вылезал больше. Что на площади? – я заметил, что пулемет наш стал стрелять пореже, короткими очередями с паузами.

– 

Ничего хорошего. Кто-то из наших ушел, отступили. Танк подожгли, засранцы, накидали коктейлей Молотова, я не знаю, спасся ли экипаж. Высовываться в открытую бандюки не рискуют, вот и мы бережем патроны, одна лента осталась. И ствол уже давно перегрелся, а запасного нету. Да, я дал команду Марко с пулеметчиком отходить, у них возможность ещё есть. Они должны были уйти, так что мы тут вроде как одни остались.

– 

Что будем делать?

– 

Пока не знаю. – как-то задорно улыбаясь сказал Грюнер. – Ждать чуда, наверное. Ну и выживать, само собой. Потому что нехрен им думать, что…

Грюнера перебил взрыв, мне показалось, что он прогремел прямо под нами. Наша крыша заходила ходуном, я аж схватился рукой за трубу, опасаясь, что дом сейчас рухнет. Я глянул на Грюнера, но он тоже смотрел на меня дикими глазами. Тотчас прогремел ещё один, уже потише, и за ним ещё один. При этом мы не видели ни вспышек, ни клубов дыма, да и взрывы были приглушенные – рвалось что-то внутри.

– 

Смотри за входом, я к Алессандро! – Грюнер бросился на край крыши. Пулемет замолотил не переставая, что-то внизу творилось.

Я вжался в трубу, уставив дуло автомата на черный прямоугольник проема. Проверил гранату, проверил последний запасной магазин. Всё тут, пистолет в кобуре, пока еще повоюем. Накатила какая-то звенящая пустота, до тошноты, но зато почти пропал страх. Тут замолчал наш пулемет, я понял, что перезаряжается последняя лента, и не сводил глаз с проема двери. Через секунд десять со мной рядом к моему удивлению приземлился Алессандро.

– 

К командиру беги, я пока тут покараулю.

Я протянул ему гранату, он лишь похлопал по маленькой сумке на груди, показывая что у него своих много. Я побежал к Грюнеру, пригибаясь зачем-то, пытаясь заставить нормально двигаться затекшие от неудобной позы ноги. Командир сидел за парапетом около пулемета, мне сначала показалось, что он ранен, настолько бледен он был.

– 

Пригнись, пригнись! – он схватил