Педология: Утопия и реальность - Арон Залкинд

Во время еды не отрываться посторонними обстоятельствами и не погружаться в ответственные размышления, так как иначе пища пройдет впустую, не переработанная, напрасно обременив собою организм, заставив его бесплодно провести весь громоздкий пищеварительный процесс. Надо хорошо разжевывать пищу, так как это усилит выделение слюны и желудочного сока и, кроме того, механически облегчит работу дальнейшим пищеварительным «цехам», обычно у мозговика вялым (ремонт зубов).

После утренней еды медленно пройтись к месту службы. После обеда — указанный выше часовой отдых, иначе пострадает и мозговая работа и пищеварение («классовая борьба этажей»). Фиксировать еду к определенным часам, так как в противном случае грубо нарушится автоматизм пищеварительной работы и потребуется добавочная трата нервных сил для нового, «сверхштатного», не вовремя, неврогенного возбуждения пищеварительной активности.

Нарушение ритма питания опасно еще и тем, что организм, вовремя не получив свою порцию «горючего», работает под нажимом, усиленно тратит свои резервы и при этом производит гораздо менее доброкачественный продукт, что в общей сложности обходится непоправимо дорого.

Каким бы «шкурничеством» ни казались все эти наши советы, некий минимальный стержень их должен извлечь всякий мозговой работник, даже и наиболее занятой. Вулканические обстоятельства бывают не каждый день, а без рационализации питания мозг не будет работать. Борьба с таким «шкурничеством» — один из вреднейших видов поповщины. Именно материалист должен знать, что материальная основа ума — мозг — имеет свои вполне объективные законы бытия и работы: отрицать это — значит быть мистиком в своих воззрениях на «душевную» деятельность…

VIII

РЕЖИМ УМСТВЕННОГО РАБОТНИКА.

«ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ АППАРАТ» УМСТВЕННОГО РАБОТНИКА — МОЗГОВАЯ КОРА — ПРОДУКТИВНО РАБОТАЕТ ЛИШЬ ПРИ УПОРЯДОЧЕННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПОДКОРКОВЫХ ЦЕНТРОВ. ПРЕДПОСЫЛКА ЭТОГО — ТВЕРДЫЙ РЕЖИМ.

В деятельности организма имеется своя автоматизированная ритмика. Все функции тела — кровообращение, дыхание, пищеварение и пр. — обладают своими «привычками», глубоко укоренившимися на протяжении сотен поколений (безусловные рефлексы). Эта наследственная взаимозависимость разных функций является спасительной для организма, так как еще при рождении снабжает его бесперебойно работающими механизмами, приспособляющими к окружающей среде. Не будь этих механизмов, еще в младенчестве животное погибло бы под непосильными для него обязательствами, накладываемыми средой.

Чем сложнее мозговая кора животного, т. е. чем большее значение имеет для него нажитой, накопленный в течение личной жизни опыт (условные рефлексы), тем большей хрупкостью отличаются безусловные рефлексы, испытывающие, через поколения, сложные перестройки под влиянием длительно накоплявшихся новых навыков[246]. Именно у кортикально богатого человека эти врожденные автоматизмы особенно легко разлаживаются, почему он и оказывается гораздо дольше беспомощным, чем эта наблюдается у менее сложных (в нервном отношении) животных.

Особенно велика эта разлаживаемость автоматизированной ритмики у тех людей, которые делают именно мозговую кору основным своим «производственным орудием».

Непрерывная нагрузка, которую несет кора, не дает ей возможности с достаточной четкостью регулировать связь биологических автоматизмов с окружающей средой (это тоже основная ее специальность), — и древняя ритмика органических процессов грубо расстраивается. Появляются все более глубокие условно-рефлекторные извращения кровообращения, дыхания, пищеварения, внутренней секреции и т. д., сильно отражающиеся в первую очередь, конечно, на работоспособности наиболее чуткого органа тела — той же коры.

Поэтому создание таких условий, которые жестко вправили бы вывихнутую биологическую ритмику, является первоочередным вопросом культуры мозга. Богемский быт, отсутствие твердого режима, бивуачная обстановка жизни и работы — опаснейшие враги сосредоточенной мозговой работы и, кроме того, злейшие разрушители здоровья мозговика. Кора «не должна думать и заботиться» об упорядочении биологических функций, это должна делать за нее окружающая среда — правильной своей организацией, своей системой ритмических сигналов (часы еды, отдыха, сна, работы, движений), — и если ее (кору) понуждают активно обслуживать эти «нижние» функции — горе ей, горе творчеству!

В самом деле, пищеварительный аппарат в течение столетий усвоил известную ритмику работы. На протяжении жизни эта ритмика частично перестроилась под влиянием окружающих условий, воспитания, но все же сохранила некий остов, характерный для данного организма. Теперь представим себе поведение мозговика, не подчиняющегося этой ритмике, ведущего себя совершенно анархически в области питания. Что происходит в нем физиологически?

В определенные часы (сигнализация) пищеварительный аппарат проделывает (сам без понуждения, автоматически — в этом гениальная биологическая экономия) всю подготовительную работу: даются толчки для выделения пищеварительных соков, создается установка на передвигание пищевых комков, кровообращение тяготеет в сторону брюшной области и т. д. Фабрика заряжена. Однако «хозяин не является», не ест, и вся подготовительная, ритмизированная, мудрая работа оказалась впустую.

Легко ли снова приступить к ней, когда «хозяин» наконец соблаговолит явиться? Совсем нелегко, а в конце концов почти и невозможно. Если питание протекает в самые разнообразные отрезки времени, подготовительная работа и вся пищеварительная функция требует совершенно специальных, добавочных — притом сильных — затрат со стороны мозговой коры. В «неожиданные» часы пищеварительный аппарат не готов к работе (готовился раньше), — выделительная и двигательная функция его слаба, — надо его заново заряжать, возбуждать, нервировать, давать толчки, тратить на него массу нервной энергии, — из той же коры, которая только что и без того истощилась на процессах умственного труда.

Таким образом, «бесплатное», автоматизированное пищеварение оказывается оплачиваемым — притом по самой дорогой цене, как раз из того же источника, который именно сейчас нуждается в сугубом отдыхе. Качество же этого «неожиданного» пищеварения в конечном итоге, несмотря на все затраты, оказывается достаточно скверным, так как никакие добавочные, «сверхплановые» сигналы не сделают того, что делает сам организм в процессе своей автоматической работы.

В совершенно одинаковой степени наши указания касаются не только пищеварения, но и кровообращения и прочих физиологических функций: ритмика движения, дыхания, отдыха, введенная в жесткие режимные рамки. Чем сложнее и ответственнее мозговая работа, тем более твердым должен быть режим.

Особенно чутко обязан считаться с этим новый социальный мозг, лишь сейчас, в первом поколении, быстрым темпом включившийся в громоздкие творческие умственные процессы: режимная твердость, настойчивость быстро сократят статистику ранних мозговых склерозов и преждевременных инвалидностей в нашем активе. Закон этот обязателен для всех и всяческих работников умственного труда. Нельзя нелепо тратить дорогие силы мозга на такие процессы, которые по существу своему являются «безмозглыми».

Однако вместе с тем, вопрос о режимизации, о твердой организации быта умственного работника в СССР представляет невероятные трудности. Эпоха революционных боев и революционной стройки не терпит бытовых трафаретов, застывших стандартных указаний о быте.

Именно революция требует невиданного напряжения человеческого мозга. Но именно человеческий мозг, для наиболее правильного использования его динамики, тоже требует… необычайно бережного с собой обращения, т. е. как раз того, что в боевые этапы революции неосуществимо.

Неудивительно, что автору этих строк, неустанно, с 1918–1919 гг., воюющему за рационализацию быта и работы, кидается иногда упрек: «рационализировать быт бойца — значит отказаться от революции; когда льется кровь, рвутся сосуды, ломаются нервы; когда сердце и мозг заживо сгорают, — тут не до рационализации быта, не до режима, не до гигиены. Или шкурничать — или революцию делать!» Как видит читатель, сказано крепко.

К счастью, не менее крепкими оказываются и наши защитники: «Сколько сил и жизней было бы сохранено за минувшие годы, если бы, наряду с уменьем драться, мы были культурны и в области гигиены, быта, работы; даже в самые тяжелые периоды имеется минимум возможностей по рационализации повседневности, и никакие вулканические события не должны мешать выполнению этого скромного минимума. Революция — это не бред сумасшедшего; делать ее надо с горячим сердцем, но холодным мозгом.