Час волка на берегу Лаврентий Палыча - Игорь Боровиков

– Достал, я, значит, шершавого. Помял и в перья!

Тут кто-то из компании появился распаренный с веником и рассказчика перебил репликой про свойства пара. Когда их обсудили, то рассказ продолжился:

– В общем, сую я ей дурака в гармонь. А она, бля, и говорит: "У меня, бля, краски". А я ей в наглянку: Давай, бля, на хуй, по краскам.

А сейчас те же самые работяги, размахивая руками, обсуждали между собой детали процессов 37 года, перескакивая с них на подробности февральской революции, и снова возвращались в наши дни, повторяя, как заклинание: Ельцин! Ельцин! Ельцин!

Я спрашиваю у них, чем, мол, он столь хорош-то, ваш Ельцин? Так они меня чуть не растерзали вместе с простыней, что обволакивала мои распаренные телеса.

– Как так, чем хорош? От цековских пайков отказался, на работу на троллейбусе ездит!

Н-да, легко в России обрести популярность. Представляю себе, что кандидат в президенты США Дукакис в самый разгар предвыборный борьбы отказывается от пайков, да лезет в троллейбус, работая локтями. И белый дом в кармане…

… Но основные события ныне происходят все же не в банях, а на форумах. Вернее, на площадях. Пройдитесь-ка вечером по центру

Москвы. Митинг здесь, митинг там. Народный Фронт, Демократический

Союз под бело-сине-красными стягами. "Память", к великому сожалению под теми же. Ничто не вызывает такой досады, как вид дорогого мне символа в руках этих, по выражению академика Сагдеева "клинических идиотов".

Самое же главное действие сегодняшних дней возникает несколько раз в неделю на огромном пустыре в Лужниках, где московский народ собирается на грандиознейшие антисоветские митинги. Мы, десятки тысяч стоим там плечом к плечу и скандируем: Долой КПСС! Долой

КПСС! Ельцин! Ельцин! Ельцин!

Над нашими головами море знамен, тех самых, которые последний раз в таком количестве развивались в Москве на трехсотлетии дома

Романовых и на объявлении войны в августе 14 года. Перед нами на трибуне не очередные рыла в номенклатурных шляпах, а открытые человеческие лица: Ельцин, Сахаров, Елена Боннер, Коротич,

Станкевич, Гавриил Попов, Афанасьев, Гдлян, Иванов. Я думаю, кроме,

Сахарова, Боннер и Ельцина, вы об остальных даже не слыхали. А ведь они теперь – наши боги, и мы готовы на них молиться.

Я смотрю на эти трехцветные полотнища, на развеваемые ветром бело-голубые андреевские флаги, поднимаю вверх вместе со всеми сжатый кулак и впервые в жизни искренне без всякой фиги в кармане плАчу на митинге от переполняющего душу восторга. Мы вместе, мы все, как один, мы – российский народ! Как я благодарю Бога, что дожил до этих дней! Как я счастлив!…

… Забавно, что когда эти, так называемые "перестройка" и

"гласность" на нас обрушились, кое-кто сначала даже почувствовал себя в некотором роде ущемленными. Да что там "кое-кто"! Я сам, распираемый восторгом, без конца благодарящий Господа, что сподобился дожить до этого великого Времени, тоже не раз констатировал с определенным чувством досады: Ну вот, теперь любой за несколько часов может узнать столько, сколько я по крохам собирал всю жизнь! А один мой очень близкий друг и коллега Володя Дьяконов, которого, кстати, я лет 10 тому назад приводил к вам на новый год, выразился более конкретно. Дело в том, что во все прошлые времена он постоянно искал, находил, очень удачно клал на музыку и пел под гитару стихи, широкой советской публике практически неизвестные, такие, как, белый цикл Цветаевой, Гумилева, Одоевцевой, Георгия

Иванова, Ходасевича, стихи Набокова и даже Александра Зиновьева. Не могу сказать, что обрел всенародную популярность, сопоставимую с известными бардами, но в узком кругу был очень любим, и народ за большое счастье почитал провести вечер под его романсы. Как, вдруг, всё это стало лавинообразно публиковаться. Володя не стерпел и в знак протеста ушел в черный запой. Названивал ко мне в два-три часа ночи и, рыдая, кричал в трубку своим непередаваемым басом: Что ж теперь всякая мраз-зь-зь-зь будет это знать!!!???

Хотя, истины ради, должен отметить, что сие произошло в самом начале этих лавинообразных событий, в марте 87 года. Сейчас же, за каких-то 26 месяцев, в нашем сознании, в нашей общей психологии и поведении произошли такие грандиозные сдвиги, что подобный комплекс уже давно всеми изжит. Да и мой друг-коллега нынче пьет совсем по другому поводу. Например, протестуя против лозунга "Памяти":Если пьешь вино и пиво, ты – пособник Тель-Авива.

Когда я пытаюсь осмыслить наш сегодняшний день, больше всего меня поражает великая сила Слова. Того самого, которое было в начале, того, которого они так страшились и называли "ползучей контрреволюцией". То самое Слово все же сделало свое Дело! И не понадобилось никаких танков! Не зря мы десятилетиями шептались по кухням, витийствовали на застольях за плотно закрытыми дверями и наглухо задернутыми шторами. Даже шепотом произнесенное, даже сильно разбавленное алкоголем, оно, оказывается, всё равно действует, и наглядный пример тому – нынешние московские площади. Да, эпоха кухонь кончилась, настало время площадей. И вот тут, между нами говоря, я, при всем своем восторге, чувствую, что все больше и больше в него (во время) не вписываюсь. Я, ведь, кухонник. Я свою миссию выполнил, и мне больше нечего сказать. Я не площадник. Мне, чтобы произнести речь перед толпой, надо сесть между плитой и холодильником, а толпа чтобы поместилась на паре тройке стульев напротив. И чтобы мы: я – оратор и толпа – слушатели сдабривали бы совместно алкоголем каждую произнесенную мной фразу…

Монреаль. 23, а вернее 24 марта

(ибо уже первый час ночи) 2001 года

Кстати, Шурик, я сейчас нашел в своих бумагах копию еще одного письма, написанного в то же самое время, и отправленного во Францию моему другу Боре Векшину. Помнишь, тогда в Красной стреле, когда мы с тобой всю ночь проговорили, ты весьма сожалел, что ни разу не был в Москве за все годы перестройки и не застал Арбат 89 года, о котором, по твоим словам, у вас на Семипалатинском полигоне ходили легенды. Я же в этом письме наряду с митингами как раз весьма подробно описывал Старый Арбат именно того самого периода – весны

89. Вот только что его перечел и тоже хочу тебе сканировать, как свидетельство очевидца поистине уникальной эпохи.

Кроме того, есть в нем еще одно очень интересное свидетельство, которое меня же самого совершенно умиляет. Я там высказываю жутчайшую и абсолютно типичную именно для этого времени наивность по поводу всего, что связано с жизнью на Западе, а именно по поводу

Канады и возможностей в ней заработать. Почему-то в те дни я (как, впрочем, и все другие) целиком был во власти рефлекса

"совзагранработника": мол, стоит только приехать в страну пребывания, как тут же начинает капать деньга. Кто бы мне тогда сказал, что проживу в Канаде 12 лет и не отложу на счет ни единого цента, а буду существовать, как в Совке: от получки до получки!

Единственная разница, что "получка" здесь у меня не заработанная, а халявная. Впрочем, я и в Совке её на халяву получал. Так что жизнь продолжается в тех же координатах.

Еще забавляет меня выраженная в этом письме врожденная, с молоком матери впитанная, уверенность в незыблемости советских денежных знаков. Я пишу, что, мол, собираюсь заработать в Канаде доллары, поменять их на рубли с Лениным по тогдашнему курсу и жить на них десять лет. Уникальный же я был мудак!

Сейчас читал и умилялся: неужто это я сам написал когда-то подобную бредятину? Вот прочти, может, ярче почувствуешь пульс того совершенно уникального и уже давно канувшего в Лету времени, которое ты, по твоим же словам, упустил, даже и не заметил, мотаясь между

Арзамасом и Семипалатинском.

Москва, Перово, 16 июня 1989

Дорогой Боря, помнишь ли, о чем пел Галич в балладе "Его

Величество рабочий класс"? "Он всех призовет к ответу, как только проспится Он". Вот он и проспался, мы все проснулись, да дурные похмельем, собрались в Лужниках на огромной площади между стадионом и окружной железной дорогой. Собрались 21-го мая 1989 через 72 года после начала Великой Пьянки.

Народу пришло так много, что сосчитать могли только специалисты с большим опытом. Такими оказались представители общества "Карабах", уверенно заявившие в микрофон: Нас здесь как минимум 300 тысяч. На следующий день "Правда" писала о 70, "Известия" о 150, и лишь

"Московские Новости" подняли нас до 200 тысяч.

Над бесконечным морем голов – море невиданных экзотических знамен. Красно-сине-оранжевые – армянской республики, именуемой в

Кратком курсе КПСС дашнацкой, бордовые с бело-черным углом – грузинской, так называемой "меньшевистской" республики.

Жовто-блакитные прапоры самостийной Украины, бело-красно-белые -

Белоруссии, сине-черно-белые эстонские флаги, красно-бело-красные – латышские, желто-красно-эеленые – литовские и, конечно же, множество бело-сине-красных российских знамен и Андреевских стягов, ныне символизирующих некую неформальную организацию именующую себя