Скандальная графиня - Джо Беверли

– Даггерхам – один из ближайших друзей Перри, – заметила Джорджия.

– Снова редкостное везение!

– Скорее причина выбора нашего оружия.

«…некое письмо, написанное рукой Ванса год назад. Даггерхам не стал вдаваться в детали, ибо не считает себя вправе делать это, однако обмолвился, что письмо ставит под сомнение версию о самоубийстве Ванса. Тот пишет, что опасается мести недоброжелателя – более того, называет вполне конкретное имя. Даггерхам намекнул также, что лорд Мансфилд уже провел расследование касательно действий Ванса непосредственно после известной дуэли и обнаружил место, где, по всей видимости, Ванс и встретил свою смерть».

– И обо всем этом говорили в присутствии Селлерби? О-о-о, хотела бы я видеть его лицо!

– Наверняка он испытал сильнейший приступ дурноты, – сказал Дрессер. – Читай дальше!

«Разговоров было хоть отбавляй, однако к однозначному выводу так и не пришли – ведь Ванса многие недолюбливали, а кое-кто так и вовсе боялся. Разумеется, припомнили и его дуэль с Мейберри, но поскольку вышеупомянутое письмо написано было до поединка, смерть Ванса нельзя объяснить чьей-либо местью за гибель противника. И мне это на руку: ведь меня вполне можно было бы рассматривать в качестве подозреваемого.

Со временем все разъяснится, я совершенно уверен, однако сейчас люди толпами покидают город. Мы, похоже, на пороге эпидемии, а хвороба, как известно, не делает различий между богатыми и бедными. Бедный лорд Селлерби в тот вечер рано покинул клуб и выглядел неважно. От души надеюсь, что он не захворал.

Ваш покорный слуга

Джорджия сложила листок.

– Все, о чем пишет Перри, происходило вчера вечером. Возможно, Селлерби уже успел свести счеты с жизнью. Как я счастлива была бы узнать об этом!

– Как только будут новости, твой брат тотчас нам напишет.

– Но самый проворный курьер потратит на дорогу не менее трех часов. – Джорджия с надеждой взглянула на Дрессера. – Может, нам лучше вернуться в Лондон?

– Нет, Джорджия. Если Селлерби все еще сопротивляется своей участи, он может быть очень опасен.

– Проклятие! Ты прав. Сейчас мы спустимся вниз и славно пообедаем, делая вид, что ровным счетом ничего не произошло.

– Полагаю, будет лучше, если мы не станем оповещать наших друзей о последних новостях с полей сражений. Они бесхитростные, честные люди.

– Стало быть, мы – нет?

– Ты умеешь быть жестокой. Неужели ты и впрямь способна называть меня Хамфри?

– Если меня как следует разозлить.

Дрессер с улыбкой поцеловал возлюбленную.

– Ты потрясающая женщина, Джорджия Мей. Впрочем, уже скоро Джорджия Дрессер!

Она ответила на его поцелуй, а когда они уже шли по коридору, сказала:

– Подумай только, если бы тебя угораздило родиться младшим сыном герцога, тебя именовали бы «лорд Хамфри»! И скрывать твое имя не было бы никакой возможности.

– Но в таком случае тебе пришлось бы зваться «леди Хамфри». Как бы тебе это понравилось?

– Что ж, пришлось бы помочь тебе стяжать герцогский титул, чтобы избавить себя от эдакого прозвища.

После обеда Дрессер вновь уехал по делам с Торримондом, а Лиззи с Джорджией решили не сидеть без дела и занялись просматриванием счетов. В тетради подруги Джорджия тотчас заметила огрехи:

– Колонки должны быть написаны более убористо, а у тебя строчки плавают.

– Как скажете, мадам, – улыбнулась Лиззи.

– Я обожаю цифры, – сказала Джорджия. – Они такие точные, строгие.

– Ну, только не мои! – Лиззи пододвинула к подруге потрепанный гроссбух. – Проверь, а я пока просмотрю описи и реестры.

Джорджия задумчиво подняла взгляд:

– Вот занятно, в каком состоянии счета у Дрессера?

– Полагаю, в полнейшем беспорядке.

Джорджия удовлетворенно улыбнулась. Лиззи широко раскрыла глаза, но тотчас захихикала.

Джорджия с удовольствием навела порядок в гроссбухе подруги, а встретившись с Дрессером вновь, спросила:

– Правда ли, что гроссбухи в Дрессере в весьма плачевном состоянии?

– В течение многих лет ими вообще никто не занимался. Эй, признавайся, отчего это у тебя такой довольный вид?

– Просто я обожаю заниматься цифрами.

– Надеюсь, твоя любовь распространяется и на карточные игры? Предлагаю партию в вист на четверых.

– А ты хорошо играешь?

– Сносно.

– Ну, тогда начнем с самых низких ставок. Было бы невежливо ободрать гостя как липку.

Впрочем, оказалось, Дрессер играет более чем сносно, и они тайно перемигивались, стараясь подыгрывать хозяевам, потому что Лиззи играла из рук вон невнимательно, предпочитая болтать без умолку и забывая смотреть в карты.

Когда пробило десять, слуги сервировали тут же легкий ужин, а после Торримонды отправились на покой. Джорджия и Дрессер остались в гостиной – так им обоим казалось безопаснее… в известном смысле.

– Вот обнаружилось и еще одно занятие, подходящее для нас обоих, – сказал Дрессер.

– Я люблю карты, однако не жалую азартные игры.

– Как и я.

Джорджия задумчиво начала строить карточный домик, но колода была старая и потрепанная, и получалось плохо. Тогда Дрессер помог ей, и вдвоем им удалось выстроить семиэтажный домик. Да, это было глупое времяпрепровождение, но Джорджия понимала: они оба втайне ожидают новостей из города. Когда часы пробили одиннадцать, Джорджия уже откровенно зевала – ведь она нынче утром так рано встала.

Они вместе разрушили свою уродливую постройку и поднялись наверх, держась за руки, – совсем как тогда, на террасе в Треттфорде. Оба испытывали величайшее искушение – ведь их ничто не сдерживало, помимо собственной силы воли.

Они собираются пожениться. И это не будет большим грехом.

Но все же они простились на пороге ее спальни, обменявшись невиннейшим поцелуем, в котором было куда больше нежности, нежели страсти. Сегодня им этого было довольно, а предвкушение счастливого будущего делалось лишь слаще…

Глава 35

Пока Джорджия готовилась ко сну, ей казалось, что она уснет, едва донеся голову до подушки. Однако как только ушла Джейн, сон как рукой сняло. В окно ярко светила полная луна – и в ее свете блеснул тот самый осколок. За день стекло так и не успели поменять.

Но это не имело значения. Ночной ветерок был даже приятен. И Джорджия распахнула настежь оконные створки, вдыхая полной грудью ночную прохладу.

С улыбкой она подумала, что ведет себя сейчас, словно покинутая возлюбленная в театральной постановке. Ей впору было сейчас воскликнуть: «Дрессер, ах, Дрессер! Где ты сейчас, о, Дрессер!» Впрочем, она прекрасно знала, где он сейчас.