Скандальная графиня - Джо Беверли

– Проводи меня, пожалуйста, в спальню – мне нужно разыскать хоть какую-нибудь одежду.

– Разумеется. И там я продемонстрирую тебе, как искусно умею затягивать корсет!

Джорджия с притворным возмущением шлепнула Дрессера по руке и направилась к выходу. Чуть позже оказалось, что Дрессер умеет шнуровать корсет ничуть не хуже Джейн. Увы, Джейн не могла сделать этот процесс таким захватывающим, как бы ни старалась: Дрессер касался губами кожи любимой то необычайно нежно, то почти хищно, а порой даже слегка прикусывал.

Когда корсет был наконец крепко зашнурован, она ласково оттолкнула Дрессера. Внутри у нее все пылало, кожа горела, а дыхание прерывалось.

– С остальным я справлюсь сама.

– Ты вполне в этом уверена?

– Да, уверена. Но предупреждаю вас сразу, лорд Дрессер: я не расстанусь с моей Джейн, даже когда перееду в ваш свинарник.

Глава 36

Первым делом они возвратились в Лондон, где дали исчерпывающие объяснения родителям Джорджии, которые уже знали правду, а затем пришлось выступать на суде, где о многом удалось умолчать.

Джорджия с отвращением давала показания в суде. Ее угнетало то, что зал был переполнен людьми различных сословий, желающими узнать подробности скандала Мейберри – теперь он именовался в официальных бумагах именно так.

Тем же вечером, запершись у себя в комнате, Джорджия писала подруге:

«Дорогая Лиззи!

Разумеется, это было ужасно! Так много народу, и все, как один, уставились на меня. Прибавь к этому жару и отвратительные запахи. Я думала, что лишусь чувств. Возможно, это произвело бы благоприятное впечатление на суд, но гордость мне этого не позволила. Я прекрасно понимаю, что ты не могла быть в суде – твой муж не пожелал, чтобы эта история как-то коснулась тебя, и в этом я с ним совершенно согласна. Со мной было множество друзей, которые всячески меня поддерживали, включая Диану Родгард и ее супруга, что произвело неизгладимое впечатление на судей.

Положительному решению дела весьма способствовало то, что накануне лорд Мансфилд обнародовал содержание письма Ванса. И теперь весь бомонд только и говорит, что о злодействах Селлерби, а многие уже считают меня невинной жертвой безумца, а вовсе не распутной сластолюбицей. Это так странно, не правда ли? Отчего в свете куда легче поверили в то, что я была любовницей Ванса, а не Селлерби?

И все равно вспоминать события той ночи мне было нелегко. Прав Дрессер, который говорит, что я совсем не умею лгать. Все друзья в один голос уверяли, что лучше будет, если я не стану сознаваться в том, что напала на Селлерби, и я постаралась последовать их совету. Несложно было убедительно рассказать об ужасе, который я пережила перед лицом почти неминуемой смерти, поэтому порез на руке посчитали случайностью. Все знали, как Селлерби боится крови, а поскольку никто даже не подумал о том, что в лунном свете она выглядит не так, как днем, о запахе излишне было упоминать. Следователь сделал вывод, что безумный Селлерби, завидев кровь на моей руке, отпрянул и случайно выпал в окно.

Единогласно решено было, что смерть произошла вследствие несчастного случая и что дело осложнялось невменяемостью жертвы. Как бы то ни было, дело закрыто.

Правда, Дрессер настаивает, чтобы дело о гибели Ванса было пересмотрено, чтобы он был признан не самоубийцей, а жертвой убийства, и можно было достойно перезахоронить его останки. Я по-прежнему не ощущаю к этому человеку никакого сочувствия, однако не спорю.

Перри вне себя от досады: не может простить себе, что Селлерби удалось в Лондоне ускользнуть от него, – божится, что глаз с него не сводил! Даже Перри не смог вообразить, что этот лощеный щеголь облачится в костюм простого слуги. Впрочем, я даже рада, что Перри в кои-то веки проиграл, наш вечно правый и непогрешимый Перегрин Перриман!

Завтра я выполню последнее условие Дрессера и поеду с ним в Дрессер-Мэнор – путешествие займет целых четыре дня. Подумать только, его поместье находится в четырех днях пути от столицы! Когда-то я даже и подумать о таком боялась. И даже сейчас немного побаиваюсь – это же сущее захолустье!

Знаю: в каком бы состоянии ни было поместье, это не переменит моих чувств к Дрессеру. Следующее письмо напишу тебе уже оттуда, и в нем будет полное и подробнейшее описание всех тех ужасов, которые передо мной предстанут, а также нижайшая просьба дать советы по конкретным хозяйственным вопросам.

Твоя полоумная подруга

Джорджия предпочла бы, чтобы матушка не сопровождала ее в поездке в Девон, однако теперь важно было соблюсти все формальности, вплоть до самых ничтожных.

Присутствие матери означало, что путешествовать они будут в огромном крытом экипаже, за которым последуют две коляски с прислугой и шестеро конных слуг. В таком экипаже предусмотрены даже спальные места. Да, путешествовать в одном экипаже с Дрессером приятно, но они толком не смогут даже поговорить. А после ужина ее будут препровождать в спальню, за загородку, где, кроме нее, будет мать и две служанки.

– Я чувствую себя так, словно меня заточили в монастырь, – пожаловалась она Дрессеру, когда он помогал ей сесть в экипаж.

Дрессер задержал ее руку в своих чуть дольше, чем это предусматривали приличия, и даже украдкой поцеловал:

– Многих мужчин монахини возбуждают.

– А тебя?

– Только если под рясой ты, моя любимая.

Именно такие редкие, но драгоценные проявления любви и страсти помогли ей вынести все тяготы путешествия, и она уже мечтала поскорее доехать до Дрессера, чтобы это испытание наконец закончилось. Однако когда они прибыли, Джорджии пришлось крепко держать себя в руках.

Да, Дрессер сказал правду: это был далеко не Брукхейвен. Ситуацию усугубило то, что последние полдня путешествия лил проливной дождь, а в поместье и в помине не было обычной для подобных усадеб крытой подъездной галереи, и путникам пришлось пробираться к входу в дом по щиколотку в грязи.

Матушка тотчас потребовала комнату, сухое платье и чтобы в камине развели огонь. А Джорджия, оглядевшись вокруг, усомнилась, что все это тут вообще есть. Стены были в пятнах сажи и копоти, некоторые покрывали зеленоватые разводы, подозрительно напоминающие плесень. Она поежилась от холода и сырости и поморщилась от неприятного запаха.

Навстречу им уже спешили двое слуг – перепуганная, совсем юная девочка и пожилой мужчина.

Джорджия повернулась к Дрессеру и, заметив в его взгляде искреннее волнение, улыбнулась. И улыбка была совершенно искренней.