Пригнись, я танцую - Саммер Холланд

с таблетками, он еле дожидается, пока выйдет на улицу, чтобы закинуть в себя первую. К моменту, когда он падает за руль «Индиго», она уже начинает действовать – или ему просто так сильно хочется в это верить.

Для начала нужно успокоиться. Он не первый день знает о том, что болен: размышлял о смерти на протяжении всех десяти месяцев, с тех самых пор, как услышал диагноз. Том машинально хватается за рычаг переключения передач: почему-то хочется нестись по трассе, не думая ни о чем, кроме ветра, скорости и исчезающих позади миль.

Ладно, это всего лишь смерть. Люди умирают ежедневно, и далеко не каждый из них осознает, что это произойдет. У него есть огромная привилегия: он в курсе своего будущего, и даже в курсе, когда оно наступит. Потому что если Господь решит сбросить кирпич на голову раковому больному в терминальной стадии, его чувство юмора – полное говно, и в рай Том больше не хочет.

Хотя он туда и не попадет. «Индиго» недовольно рычит, заводясь, но на ее выебоны все равно нет сил. Интересно, как это будет? Сейчас, наверное, нужно закончить дела и передать братьям, чтобы спокойно уйти из компании. Том выруливает в сторону офиса: пора туда вернуться. Есть вещи, которых Майя не знает, и ее стоит подготовить: когда он умрет, Леон точно захочет, чтобы продуктом занялся кто-то из команды. А кто кроме нее?

Леон… да, нужно ему сказать. Сколько можно врать, сейчас в этом уже нет никакого смысла: не будет прекрасного момента, когда Том придет с заключением о ремиссии и с шутками и пивом расскажет о том, как победил рак. Только придется объяснить, что это ничем не поправить, что бы тот ни придумал, а он точно попробует. Человек дела, мать его.

Зато Том успел с прототипом ховера. Ключевые задачи решены, все оставшиеся проблемы – мелочи, с которыми легко справится грамотный инженер. Сам до сих пор не верит, что получилось, а ведь выглядело как полное сумасшествие. Интересно, а то, что он построил первый в мире ковер-самолет, способный без проблем поднять полторы тонны, делает его Аладдином? Или джинном? Похер, лишь бы не Абу.

Господи, как же не хочется умирать. Жасмин говорит, химией можно выиграть полгода. Но какие это будут полгода? Том морально не готов отбрасывать коньки лысым. Не то чтобы он в целом был готов их отбрасывать, но если есть выбор, умереть красавчиком сейчас или попозже, но лысым полудохликом, неспособным добраться до туалета, нахуй такие полгода.

Свернув на парковку у офиса, Том пытается найти нужные слова, которые придется сказать братьям. Как назло, в голове только мат и черные шутки, а они точно никому из них не помогут. Даже когда у него была надежда, Гэри перекосило от новости, а теперь… Теперь все намного хуже. Том поднимается в лифте, выходит из дверей и понимает, как странно выглядит все вокруг.

Их монохромный офис со светлыми стенами, полами и черными деталями – его идея. Хотел, чтобы цвета привносили сотрудники: одеждой, фотографиями на столах, разноцветными папками с бумагами и смешными стикерами на ноутбуках. Все так и сложилось: наверное, это и станет той самой деталью, которая будет жить после него.

– Привет, Шерил, – опирается он на стойку, – шеф у себя?

– Да, мистер Гибсон, – удивленно поднимает голову та. – Разве у вас встреча?

– Всунь меня куда-нибудь в его календарь.

– Мистер Гамильтон требует, чтобы он лично подтверждал встречи, – смущенно отвечает та. – Давайте я у него уточню.

– Давно меня не было в офисе, да? – качает головой Том. – У нас что-то случилось?

– Нет, – врет Шерил.

В глазах у нее незнакомый страх: в его отсутствие явно происходила какая-то херня. Стоит заглянуть к Гэри – тот в гости в последнее время не приходит, и на задачи в Salesforce отвечает одним из двух слов – «окей» или «нет». Что они тут вдвоем устроили?

– Уверен, наш босс очень захочет меня видеть, – подмигивает Том. – Я ему кое-что задолжал.

– Хорошо, – с сомнением произносит Шерил и утыкается в монитор строгим лицом, которое словно подтянуто к ушам тугим пучком.

Не проходит и минуты, как она разворачивается обратно к Тому и еще более напуганно приглашает его пройти внутрь. Да что у них тут началось, война, что ли?

– Бессмертная Шерил бледнее смерти, – шутит он, заходя в кабинет. – Привет, родной. Скучал по мне?

Леон поворачивается от окна: он выглядит даже хуже, чем сам Том, который не спит нормально третью ночь. Брови нависли над глазами, на лице – знакомая маска генерального директора. Черт, до брата там еще стучаться и стучаться, и не факт, что достучишься.

– Рад, что ты приехал сам, – сухо говорит Леон. – Думал, придется выковыривать тебя из гаража.

– Нечего там делать, – падает Том в кресло напротив. – Присядь, нам бы кое-что перетереть.

Держись, Тыковка Гибсон, держись, Тебе еще объяснять этим мертвым глазам, почему ты столько молчал о своем раке.

Он усердно показывает Леону на кресло напротив, и тот неохотно слушается: жутко бесится, когда думает, что им командуют. Что ж, скоро ему придется взбеситься еще больше.

– У меня новости, братишка, – делает глубокий вдох, вдруг поможет, – и они прямо паршивые.

– Я не готов больше слушать оправдания, Том. Ты просил три месяца, я не задавал вопросов. Ты уехал в отпуск, я не задавал вопросов. Ты вернулся и сказал, что нужен еще один, я…

– Не задавал вопросов, – передразнивает он. – Ты можешь меня послушать или нет?

– У нас планирование на весь этот год ждет результатов твоей деятельности, которых все еще нет. Идет пятый месяц твоего отсутствия в компании.

В глазах темнеет от гнева, и Том с трудом удерживается от того, чтобы не выйти из кабинета прямо сейчас. Это все, что важно Леону в жизни? Компания, годовое планирование, показатели прибыли? Как насчет Тома Гибсона и его состояния, на это хоть кому-нибудь не насрать?

– Тебя только это интересует? – задает единственный вопрос он.

– А что еще меня может интересовать от директора по продукту? – уточняет Леон. – Есть ощущение, что все забыли: мы на работе. Это компания, и мы отвечаем за кучу людей, их зарплаты, их семьи. Устраивать саботаж просто потому, что братья поймут…

– Завали, – хрипло просит Том.

Послать бы его на хуй, вместе с компанией, сотрудниками и их семьями. Том отдал пять лет общему делу, не задавая вопросов о выходных, вкидывая в разработку собственные деньги, ни разу не усомнился и не взял ничего для себя лично. И теперь, когда помощь