Пригнись, я танцую - Саммер Холланд

нужна ему – а компания тоже приложила руку к его состоянию, – его отчитывают, как мальчишку-стажера.

Желание разговаривать с Леоном как отрезает: пусть занимается тут у себя в кабинете чем угодно: строит людей, считает прибыль, хоть дрочит. Но Том больше не даст так с собой разговаривать.

– Давай кратко, – произносит он, – большой проект не взлетел. Получилось вот это, на этом можно выжить год.

Он залезает в сумку и, отодвинув таблетки, достает чертеж той херни, которую сделал, пока не мог придумать решение для контроллера.

– Забирай и реализуй, – предлагает он. – Органайзер на парприз. Мелочи, которые сейчас валяются по всей машине или брошены кучей в бардачок, можно удобно разместить. Плюс часть для пассажира, там тоже полезно. Организован так, что не мешает обзору, все под рукой. Минди сделает дизайн, который повысит эстетику салона в целом.

– Это отлично, – впечатленно произносит Леон. – Если для этого нужно было…

– Завали, – повторяет Том и поднимается. – Отдам Майе, она сделает прототип. А я пошел.

– Куда?

– Спать. Вернусь завтра. Совещания мне можешь не ставить – мы с командой будем заняты.

Если Леон хочет получить сюрприз в виде его трупа, пусть получает. Заслужил.

Том вообще больше не готов с ним разговаривать.

Пролетев мимо окаменевшей Шерил, он незаметно оказывается у своего кабинета. Вдох отдается очередной болью внутри, но сейчас Том готов послать даже рак вместе с его метастазами. То, как с ним обошелся Леон, приносит куда больше боли – и теперь сложно не разреветься от обиды.

Когда он заходит внутрь, все головы поворачиваются к нему. Том неопределенно машет рукой, здороваясь с каждым, и сразу подходит к столу Майи.

– Пойдем курить, – кивает он в сторону балкона.

Та молча выползает вслед за ним. Том машинально тянется к пустому карману, чувствуя укол разочарования: и для чего было бросать? Ему не помогло, все равно придется умереть, только теперь еще и без последнего счастья в жизни.

Майя стоит спиной к нему, по плечам заметно, насколько она напряжена. Устала, наверное. Еще бы, фактически ей пришлось его заменить.

– Я принес Леону одну приблуду, ему понравилось, – с тяжелым сердцем произносит он. – Забери, пожалуйста, в разработку.

– Приблуду? – мрачно оборачивается она. – Что с твоей глобальной задумкой?

– Она нам не нужна, – признается Том. – Не знаю, пригодится ли она хоть кому-нибудь.

– Когда ты вернешься? – Лицо Майи прорезает болезненная гримаса. – Я понимаю, что рак, Том, но ты нам нужен.

– Иди сюда.

Сделав шаг вперед, Том обнимает Майю, пряча от нее собственное лицо. Ее плечи расслабляются, и вдруг она опирается подбородком на его плечо.

– Устала? – ласково спрашивает он.

– Нет, – всхлипывает она, – я просто заебалась. Не знаю, как ты их вывозишь.

– Ну-ну, чего ты? Отлично справляешься. Считай, тебе давно пора было расти, ты – отличный руководитель.

– Я не хочу им быть.

– В том и суть, Майя, – отстраняется Том, заглядывая ей в глаза, – лучшие начальники получаются именно из тех, кто не хочет ими быть.

– Ты можешь просто вернуться?

– Пока нет, – от очередной лжи на губах появляется горький привкус, – тебе придется потерпеть еще немного. Я сейчас снова уеду, но на завтрашнее утро ничего не занимай. Нам нужно посидеть в мастерской, как в старые добрые времена. Помнишь, как мы начинали?

– Мне кажется, эти времена прошли безвозвратно, – морщится она. – Мы совсем другие.

– Мы те же, – улыбается Том. – Просто иногда забываем, что мы не только коллеги, но и друзья.

Глава 52. Тыковка

Манчестер, июль 2011

Том тяжело опускается на крыльцо и закрывает голову руками: до сих пор не верится, что они пережили эту ночь. Их жизнь больше никогда не будет прежней, и он боится, что и сам изменится в худшую сторону.

Перед глазами до сих пор мертвое тело и черная в темноте кровь. Она повсюду: на дороге, на обочине, затекает под машину… Том не нажимал на курок, но чувствует, что тоже виноват в произошедшем.

Они делали все вместе с самого начала. И теперь эта кровь на руках всех четверых, и Том даже не хочет знать, что братья сделали с телом. Невинный человек ведь! У него есть семья, может, дети… И они никогда не узнают, куда исчез их папа.

Тяжело поднявшись, он открывает дверь и заходит домой. Том все еще не уверен, что сможет смотреть на себя в зеркало, но сейчас ему необходимо уснуть: вторые сутки на ногах, и он уже плохо соображает.

– Где ты был? – выглядывает из своей спальни мама.

– С друзьями, – коротко отвечает Том. – Мне нужно поспать.

– Что у тебя… – она с ужасом опускает взгляд на его джинсы. – Это что за пятна?

Том следит за ее взглядом и сам себя осматривает: ну конечно. Он не мог не заляпаться – там все вокруг было в этом. Черт, хорошо бы, чтобы в машине не осталось…

– Кровь, – безразлично отвечает он. – Я сам постираю.

Пара шагов вперед – до его спальни идти всего ничего, сейчас он упадет на кровать и забудется сном, – но мама останавливает его:

– Что значит «кровь»?

– А ты как думаешь? – поднимает голову Том.

– Где ты был? – повторяет вопрос мама.

– Тебе лучше не знать.

– Том, что происходит? Вы с друзьями во что-то вляпались?

Мама становится преградой между ним и кроватью, и все, чего по-настоящему хочет Том, – оттолкнуть ее.

Вляпались! Сколько лет она будет делать вид, что не замечает их работы по ночам и не понимает происхождения денег, которые он раз в неделю кладет на кухонный стол?

– Мы убили человека, мам, – качает головой Том. – И ты прекрасно знаешь, во что мы вляпались.

Ее глаза округляются, и она машинально отшатывается от него. Дорога к спальне свободна, Том тут же шагает мимо мамы к себе.

– Пошел вон из моего дома, – окликает его голос.

– Что? – Том пытается понять услышанное.

– Пошел вон, – повторяет мама. – Мне не нужен сын-убийца.

Нью-Йорк, февраль 2019

Бекка и Зак заходят вместе: ей пока сложно передвигаться. Том улыбается сам себе: вот что ему еще удалось. Свести этих двоих не было его задачей, но он и ее тоже выполнил. Галочка в чек-листе. Несмотря на то что всем им херово, Бекка все равно светится изнутри. Не узнать любовь невозможно.

Том перестает думать о том, что у него не получилось, и собирает в памяти все, что сделал за тридцать два года. Пока выходит не так уж мало, и это радует. Ему бы еще взять яйца в кулак и признаться Кэтрин в том,