Огненный крест. Книги 1 и 2 (ЛП) - Диана Гэблдон

— О, только старые брюки, — вежливо ответил Джейми. Под прикрытием моей шали его рука скользнула за пояс юбки. — Значит, ты собрался петь?

— Если кому-то понравится, конечно, — Роджер улыбнулся, — Но в действительности я хочу выучить новые песни. Эван обещал спеть мне тюленью песню, которую он узнал от своей бабушки.

Джейми рассмеялся.

— О, я думаю, что знаю ее.

Одна бровь Роджера дернулась, и я развернулась, с удивлением глядя на Джейми.

— Ну, я не могу ее спеть, — сказал он мягко, видя наше изумление. — Но все же я знаю слова. Эван часто пел ее в Ардсмуире. Она немного непристойна, — добавил он с несколько чопорным видом, который часто принимают горцы, когда собираются сказать что-то действительно шокирующее.

Роджер понял это и рассмеялся.

— Тогда я, скорее всего, запишу ее, — сказал он. — Для пользы будущих поколений.

Пальцы Джейми работали ловко, и в этот момент брюки, который принадлежали ему — и значит, на шесть размеров были больше, чем нужно — были развязаны и тихо опустились на землю. Холодный воздух ворвался под мои юбки и ударил по моей только что обнаженной нижней части. Я потянула ртом воздух, слегка задыхаясь.

— Холодно, да? — Роджер сгорбился, сочувственно улыбаясь.

— Да, действительно, — сказала я. — Отморозит яйца у голого обезьяна, не так ли?

Джейми и Роджер одновременно раскашлялись.

Поставив часового и устроив лошадей на ночлег, мы удалились к нашему месту отдыха, немного в стороне от костра. Я убрала палки и камни с земли, нарезала лапник и расстелила на него наши одеяла, когда Джейми возвратился из своего последнего обхода лагеря. Тепло от огня и пищи улетучилось, но я не начала по-настоящему дрожать, пока он не коснулся меня.

Я хотела сразу забраться под одеяла, но Джейми не отпускал меня. Его первоначальное намерение, казалось, не изменилось, но его внимание на мгновение было отвлечено. Его руки все еще обнимали меня, но он стоял очень тихо, подняв голову, как бы прислушиваясь, и взглядом обшаривал лес вокруг. Стояла полная тьма, и деревьев не было видно, только одиночные стволы, выхваченные из темноты светом костра, а за ними абсолютная чернота.

— Что? — я немного отодвинулась, и его руки сильнее сжались вокруг меня.

— Я не знаю. Но я что-то чувствую, сассенах, — он немного шевельнулся, вопросительно поднимая голову, как волк, принюхивающийся к запахам ветра, но никаких звуков не долетало до нас, кроме приглушенного шелеста ветвей.

— Там есть что-то, — сказал он тихо, и тревожный шепот заставил мои волосы на шеи шевельнуться. — Момент, милая.

Он оставил меня и пошел поговорить с мужчинами. Холодный ветер внезапно подул не меня, лишенной его теплого тела.

Что он мог почувствовать там в темноте? Я относилась с большим уважением к развитому чувству опасности Джейми. Он слишком долго жил, как охотник, и как дичь, чтобы не ощущать ее — видимую или нет.

Он вернулся через некоторое время и сел на корточки возле меня, когда я, дрожа, лежала под одеялами.

— Все в порядке, — сказал он. — Я распорядился, чтобы у нас было по два охранника сегодня ночью, и чтобы они держали ружья заряженными. Но я думаю, все будет хорошо.

Он посмотрел в сторону леса, но теперь его лицо было просто задумчивым.

— Все в порядке, — повторил он, более уверено.

— Это ушло?

Он повернул ко мне голову, слегка приподняв уголки губ в улыбке. Его рот выглядел мягким, нежным и уязвимым среди жестких рыжих волос его отрастающей бороды.

— Я не знаю, было вообще что-то там, сассенах, — сказал он. — Мне показалась, что я почувствовал на себе чей-то взгляд, но это мог быть волк или сова, или беспокойный дух. Но да, этого сейчас нет.

Он улыбнулся мне, свет от костра окружил его голову и плечи мерцающим ореолом. Оттуда до меня донесся голос Роджера, вторящий хриплому голосу Эвана в тюленьей песне. Джейми скользнул под одеяла, и я повернулась к нему, возясь замерзшими пальцами, чтобы указать ему услугу, которую он раньше оказал мне.

Мы оба дрожали и прижимались друг к другу, стремясь согреться. Он повернул меня, убрав слои ткани между нами, так что теперь он лежал сзади, обвив меня рукой, и обнаженные участки наших тел соприкасались под одеялами. Я лежала, глядя в темноту леса и наблюдая танец света среди деревьев, пока Джейми двигался позади меня — позади, между и внутри — теплый и большой, так медленно, что ветви под нами едва шелестели. Голос Роджера стал громче, сильный и красивый, и дрожь, наконец, прошла.

Я проснулась немного погодя под иссиня-черным небом с пересохшим ртом и хриплым дыханием Джейми возле моего уха. Я видела сон, один из тех бессмысленных снов с тревожными повторениями, которые исчезают с пробуждением, но оставляют противный привкус во рту и в голове. Нуждаясь в воде и облегчении моего мочевого пузыря, я осторожно выползла из-под руки Джейми; он пошевельнулся и слегка застонал, но не проснулся.

Я помедлила, чтобы проверить его лоб. Прохладный, никакого жара. Возможно, он был прав, просто сильный насморк. Я встала, с неохотой оставляя наше теплое гнездо, но я не могла терпеть до утра.

Песни прекратились; огонь горел не так сильно, но все еще горел, поддерживаемый часовым на посту. Это был Мурдо Линдсей; я могла видеть его белую шапку из меха опоссума, взгроможденную на фигуру, укутанную в груду одеял. Уроженец Глазго с неизвестным мне именем сидел с другой стороны костра с мушкетом на коленях. Он кивнул мне головой в фетровой шляпе. Белая шапка тоже повернулась в мою сторону; я махнула рукой, и Мурдо тоже кивнул мне, снова повернувшись лицом к лесу.

Мужчины лежали вокруг костра, укрывшись одеялами с головой. Проходя между ними, я почувствовала внезапный приступ страха. В темной ночи с воспоминанием о тревожном сне я задрожала при виде форм, тихо лежащих рядами. Именно так клали тела в Амьене. В Престоне. Ряды неподвижных тел с закрытыми лицами, анонимных — война редко смотрит в лица мертвых.

«Почему я проснулась от объятий любви, думая о войне и мертвецах?» — пришла мне в голову мысль, пока я шла мимо спящих тел. Хотя, учитывая нашу задачу, все было просто. Мы собирались воевать, если не теперь, то в скором будущем.

Одна из фигур, завернутая в одеяло, раскашлялась и перевернулась, испугав меня. Из-под одеяла показалась большая нога с подвязанной веревкой подошвой, изобличая Эвана Линдсея. И я почувствовала облегчение от этого признака жизни и индивидуальности.

Именно анонимность войны делает убийство возможным. Когда мертвые снова получают свои имена на надгробных камнях и плитах, тогда они возвращают свою личность, которую потеряли в солдатах, и занимают свое место в памяти любящих их. Возможно, наше путешествие закончится миром. Но война надвигается… большая война, и я прошла мимо последнего из спящих мужчин, словно все еще находилась в тревожном сне, от которого не полностью проснулась.