Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - Кларк Эштон Смит

Агате, которая сидит во главе стола. Агата, имею честь представить Жерара де л’Отома, юного трубадура, славного добродетелью и талантом.

Хозяйка дома сухо кивнула и молча указала Жерару на кресло напротив Флоретты. Жерар повиновался, а сеньор дю Маленбуа по феодальному обычаю занял место во главе стола подле жены.

Только сейчас Жерар заметил слуг, которые входили и выходили, расставляя на столе вина и кушанья. Перемещались они бесшумно и с неестественной живостью, и почему-то было трудно разглядеть, во что они одеты. Казалось, слуги двигались в зловещих тенях извечных сумерек. И все же трубадура не оставляло чувство, что они слишком похожи на смуглых злодеев, которые исчезли вместе с женщиной в зеленом, когда он приблизился к ним среди сосен.

Трапеза напоминала поминки. Жерар ощущал непреодолимую скованность и удушливый страх; как ни хотелось ему хорошенько расспросить Флоретту и потребовать объяснений от хозяина и хозяйки, он был не в силах вымолвить ни слова и мог только смотреть на девушку, в чьих глазах читал то же беспомощное изумление и скованность, присущую ночным кошмарам. За всю трапезу сеньор дю Маленбуа с женой не перемолвились ни словом, лишь время от времени тайно и злобно переглядывались; слуга и служанка Флоретты были парализованы ужасом, словно птицы под гипнотическим и неумолимым взором змеи.

Яства отличались разнообразием и странными вкусами, древние вина, казалось, таили в своих желтых и лиловых глубинах непогашенный огонь давно похороненных столетий. Однако Жерар и Флоретта едва их пригубили; они заметили, что сеньор дю Маленбуа с женой и вовсе не притронулись ни к пище, ни к вину. Тени сгущались, движения слуг становились все призрачнее и неуловимее; затхлый воздух был напоен несказанной злобой, пропитан черной и смертоносной некромантией. Заглушая ароматы изысканных яств и букеты древних вин, сочился удушливый плесневый дух забытых гробниц, веками разлагавшихся забальзамированных тел, смешиваясь с эфемерным пряным благоуханием, которое, казалось, источала хозяйка шато. Жерар вспомнил истории из прошлого Аверуани, которые слышал во множестве, но которыми раньше пренебрегал; вспомнил рассказ о сеньоре дю Маленбуа и его жене, последних и самых свирепых представителях древнего рода, сотни лет назад похороненных в этом лесу, – их гробницу местные крестьяне до сих пор обходили стороной, ибо верили, что оба способны колдовать и после смерти. Жерар гадал, что́ затуманило его мозг и почему он не вспомнил об этом сразу, как только услышал имя. На ум пришли и другие истории, которые подтверждали его неосознанные подозрения насчет тех, чьим пленником он стал. Вдобавок Жерар вспомнил народные поверья о том, как использовать деревянный посох, и понял, почему сеньор дю Маленбуа велел ему оставить посох во дворе. Садясь за стол, Жерар положил посох рядом с собой; и сейчас вздохнул с облегчением, уверившись, что тот никуда не исчез. Тихо и незаметно он прижал посох к полу ногой.

Странная трапеза подошла к концу, хозяин с хозяйкой встали.

– Я отведу вас в ваши комнаты, – произнес сеньор дю Маленбуа, обводя гостей мрачным и загадочным взором. – Каждый может провести ночь в одиночестве, если пожелает. Впрочем, возможно, Флоретта Кошен захочет остаться со своей служанкой Анжеликой, а слуга Рауль переночует в комнате с мессиром Жераром.

Флоретта и трубадур согласились со вторым предложением. Мысль о том, чтобы провести одинокую ночь в замке вечной полуночи и невыразимой тайны, повергала в неописуемый ужас.

Четверо проследовали в свои комнаты по разным сторонам коридора, чьи глубины терялись в неверном свете факелов. Под грозным взглядом хозяина дома Флоретта и Жерар испуганно и неохотно обменялись пожеланиями доброй ночи. Не того они ждали от желанного свидания; обоих подавляли ужас их нынешнего положения и неотвратимые чары, жертвами которых они стали. Но не успел Жерар расстаться с Флореттой, как тут же принялся укорять себя за трусость – ему не следовало оставлять ее одну. Он подозревал, что его опоили, усыпив все его чувства. Жерар словно утратил собственную волю, и теперь им управляла воля чужая.

В комнате, которую выделили для Жерара и Рауля, стояли кушетка и громадная кровать с древними занавесками старинного фасона. Свечи с трудом рассеивали затхлый воздух мертвых веков, придавая комнате похоронный вид.

– Крепкого сна, – промолвил сеньор дю Маленбуа с улыбкой, такой же отвратительной, как и его вкрадчивый замогильный тон.

Трубадур и слуга вздохнули с громадным облегчением, когда он вышел и запер за собой обитую свинцом дверь. И даже когда услышали, как щелкнул в замке ключ, их облегчение не стало меньше.

Жерар обследовал комнату; подошел к маленькому, глубоко посаженному окну, за которым застыла ночная тьма, твердая и непроницаемая, словно замок был зарыт глубоко под землю и снаружи зарос плесенью. Затем, задыхаясь от гнева, вызванного расставанием с Флореттой, Жерар бросился к двери – он попытался выбить ее плечом, заколотил в нее кулаками, но все было тщетно. Наконец, осознав, что ведет себя глупо, трубадур обернулся к Раулю.

– Итак, Рауль, что ты обо всем этом думаешь? – спросил он.

Перед тем как ответить, Рауль перекрестился; на лице его отобразился смертельный ужас.

– Я думаю, мессир, – наконец ответил он, – что мы стали жертвами гибельного колдовства; и теперь вам, мне, юной госпоже Флоретте и Анжелике угрожает смертельная опасность – как телам, так и душам.

– Я думаю так же, – согласился Жерар. – Поэтому лучше, если мы будем спать по очереди, и тот, кто останется бодрствовать, не должен выпускать из рук мой грабовый посох, который я заострю кинжалом. Уверен, ты знаешь, как его применить, если кто-то захочет сюда войти; их нрав и намерения не вызывают сомнений. Мы находимся в замке, который не должен существовать, в гостях у человека, который мертв или якобы мертв двести с лишним лет. И не стоит лишний раз упоминать обыкновения этих созданий, когда они просыпаются.

– Да, мессир.

Рауль содрогнулся, однако затем с неослабным интересом наблюдал, как Жерар заостряет посох. Трубадур выстругал острый конец, сделав его похожим на острие копья, и тщательно спрятал стружку. Он даже вырезал посередине посоха крест в надежде, что это усилит его и убережет от злых чар. Затем, сжав посох в руках, Жерар уселся на кровать, откуда мог обозревать комнату в щель между занавесками.

– Можешь поспать первым, Рауль. – И Жерар показал на кушетку у двери.

Некоторое время они то и дело переговаривались. Выслушав историю про то, как Флоретта, Анжелика и Рауль встретили плачущую женщину среди сосен и затем не смогли отыскать дорогу обратно, трубадур заговорил о другом. Стремясь побороть мучительный страх за жизнь Флоретты, он стал лениво рассуждать об отвлеченных