Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи - Кларк Эштон Смит

Шли дни и годы, и коллекция мало-помалу таяла. Скоро По Лун завершит обучение, станет ученым человеком, сведущим в классических науках и искусствах, и сможет получить почетную и выгодную должность. Но увы! Фарфор и лаковые шкатулки, резные статуэтки из кости и нефрита – все распродано; также и картины, кроме одного только пейзажа с ивами, безмерно дорогого сердцу Ши Ляна.

Безутешное горе, холоднее, чем холод самой смерти, объяло сердце Ши Ляна, когда он осознал истину. Казалось, если продаст картину, он не сможет дальше жить. Но если не продавать, как исполнить братский долг перед По Луном? Делать нечего; Ши Лян написал мандарину Мун Ли – ценителю, который скупил многие произведения искусства из его былой коллекции, – и сообщил, что пейзаж с ивами тоже продается.

Мун Ли давно зарился на эту картину. Он немедленно явился, и в глазах его на жирном лице горела алчность коллекционера, почуявшего хорошую сделку. Вскоре дело было решено и деньги уплачены, но Ши Лян попросил разрешения оставить картину у себя еще на один день. Мун Ли охотно согласился, зная, что Ши Лян – человек чести.

Когда мандарин ушел, Ши Лян развернул свиток и повесил на стену. Он попросил об отсрочке из-за непреодолимого чувства, что ему необходимо еще один час побыть наедине с любимой картиной и предаться размышлениям в своем убежище, куда никакие горести не могут проникнуть. После этого он станет как бездомный, бесприютный скиталец, ведь ничто в мире не заменит ему пейзаж с ивами.

Мягкий предзакатный свет озарял шелковый свиток на голой стене; но в глазах Ши Ляна картину наполняло волшебное сияние, намного роскошней приглушенного великолепия закатных лучей. Казалось, никогда еще листва на картине не дышала такой свежестью бессмертной весны, никогда завитки тумана в горах не блистали так чудесно вечно тающими переливами, никогда еще девушка на мосту не была так прелестна в своей немеркнущей юности. Благодаря какому-то необъяснимому чародейству художественной перспективы весь пейзаж как будто стал больше, обрел новую глубину и выглядел совсем как настоящий.

С непролитыми слезами в сердце, словно изгнанник, бросающий прощальный взгляд на родную долину, Ши Лян с горьким наслаждением в последний раз рассматривал пейзаж с ивами. Как и тысячу раз прежде, в воображении он бродил по берегу озера, заглядывал в крошечный домик, дразняще полускрытый за деревьями, любовался вершинами гор в просветах зеленой листвы и беседовал на мосту с пионовой девушкой.

Тут случилось нечто удивительное и необъяснимое. Пока Ши Лян грезил перед картиной, солнце зашло, и в комнате собрались тени, но пейзаж сиял, как и раньше, словно его освещало иное солнце, не принадлежащее нашему времени и пространству. Пейзаж стал еще больше, и Ши Ляну казалось, будто он смотрит в открытую дверь на подлинно существующую местность.

В недоумении он вдруг услышал шепот, исходящий, казалось, из самой картины и звучащий у него в мозгу подобно мысли.

И вот что говорил шепот:

– Ты любил меня так долго и преданно, и сердце твое, хоть и рождено здесь, чуждо всему, что тебя окружает, и потому мне позволено стать для тебя навек тем нерушимым прибежищем, о котором ты грезил.

Тогда с безграничной радостью человека, для которого сбылась самая заветная мечта, Ши Лян шагнул из темной комнаты в сияние раннего утра. Под ноги ему стелился мягчайший травяной ковер, расшитый цветочными узорами; листья ив шелестели на апрельском ветерке, прилетающем из давнего прошлого. За деревьями виднелась дверь потаенного домика – до сих пор Ши Лян ее только воображал. Пионовая девушка улыбнулась, когда он подошел, и ответила на его приветствие, и голос ее был как речи ив и цветов.

Исчезновение Ши Ляна недолго обсуждали среди его знакомых. Сочли, что, измученный денежными затруднениями, он наложил на себя руки – вероятно, утопился в большой реке, протекающей через столицу.

На деньги, которые остались от продажи последней картины, По Лун смог завершить обучение; а найденный на стене в жилище Ши Ляна пейзаж с ивами, как тому и следовало быть, забрал покупатель – мандарин Мун Ли.

Мун Ли был премного доволен своей покупкой. Только одна мелочь сильно его озадачила, когда он развернул и осмотрел свиток. Ему помнилась всего одна фигурка на бамбуковом мостике – девушка в бело-розовом одеянии; а теперь фигурок на картине было две! Мун Ли пригляделся и с удивлением заметил, что вторая фигурка необычайно похожа на Ши Ляна. Впрочем, она совсем крошечная, а зрение у него подпорчено от постоянного разглядывания фарфоровых статуэток, лакированных шкатулок и живописных свитков, поэтому нельзя судить наверняка. Картина очень старая; должно быть, он просто ошибся. Однако это все же чрезвычайно странно.

Мун Ли удивился бы еще больше, если бы чаще смотрел на картину. Он мог бы заметить, что пионовая девушка и человечек, похожий на Ши Ляна, порой занимаются и другими делами, помимо приятной беседы на бамбуковом мостике!

Аверуанское рандеву

Шагая тенистой лесной тропинкой через Аверуанский лес в сторону Виона, Жерар де л’Отом складывал балладу в честь Флоретты. Впереди ждала встреча с возлюбленной, которая, как свойственно деревенским девушкам, назначила свидание среди дубов и буков, и ноги сами несли его вперед, однако сочинение баллады не клеилось. Его чувства пребывали на той стадии, коей присуща скорее рассеянность, нежели вдохновение, и хотя Жерар был профессиональным трубадуром, мысли его то и дело обращались к материям, далеким от стихосложения.

Трава и деревья покрылись свежей глазурью средневекового мая; дерн, словно затейливая вышивка, пестрел крохотными лазурными, белыми и желтыми цветами; каменистый ручей вдоль тропинки что-то бормотал, словно ундины затеяли тихий разговор под водой. Согретый солнцем воздух был пропитан юностью и любовным томлением; и желания, что переполняли сердце Жерара, мистически смешивались с ароматами весеннего леса.

Жерар был трувером, чья молодость и долгие странствия уже успели снискать ему славу. По обычаю своего цеха, Жерар бродил от двора ко двору, от замка к замку и сейчас гостил у графа де ла Френэ, чей замок возвышался над половиной окружавших его лесов. Посетив древний кафедральный Вион, который стоял на самом краю Аверуанского леса, Жерар повстречал там Флоретту, дочку зажиточного торговца по имени Гийом Кошен, и белокурая бестия запала ему в душу куда сильнее, чем можно ожидать от того, кто, как Жерар, был искушен в любовных делах. Он дал ей знать о своих чувствах, и после месяца баллад, любовных посланий и разговоров украдкой, устраивать которые помогала услужливая горничная, Флоретта, когда отец отлучился из города,