Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Глава LXXXI

Обстоятельства той истории, которую я расскажу вам, убедят вас в моем чистосердечии, тогда как вы уже уведомлены о моем безрассудстве. Вы будете, я надеюсь, в состоянии почувствовать, что, как бы ни были грешны мои помыслы, сердце мое всегда оставалось чистым, и я была несчастна потому, что я — женщина и я любила.

Мне кажется, не лишним будет упомянуть, что я была единственным ребенком человека весьма состоятельного, который лелеял меня в детстве со всей отеческой лаской; когда мне исполнилось шесть лет, он послал меня в частную школу, где я пробыла до двенадцати лет и сделалась всеобщей любимицей, так что меня в раннем возрасте возили в места публичных увеселений и даже ко двору, а это льстило моей страсти к удовольствиям, которым я, натурально, предавалась, и поощряло во мне тщеславие и честолюбивые мысли, возникающие столь рано в человеческом уме.

Я была веселой и добронравной, мое воображение было склонно воспламеняться, мое сердце свободно и бескорыстно, но я так упрямо держалась своих мнений, что не выносила прекословии; своим нравом я напоминала Генриха V, как он описан у Шекспира.

На тринадцатом году я приехала в Бат, где впервые меня начали вывозить в свет как взрослую; на эту привилегию я получила право благодаря моей фигуре, так как была очень рослой для своих лет; там мое воображение было целиком захвачено разнообразными увеселениями, на которые меня постоянно приглашали. Это не значит, что званые вечера были для меня совсем внове, но теперь ко мне относились как к важной особе, и меня окружала толпа поклонников, добивавшихся со мной знакомства и питавших мое тщеславие хвалебными отзывами и лестью. Заслужила ли я их похвалы, предоставляю судить свету. Но моя наружность вызывала одобрение, а мое умение танцевать встретило всеобщее восхищение. Не удивительно, если все кажется радостным молодому созданию, которому столь чужды опытность и притворство, что оно верит в искренность любого сердца, как в свою собственную, а также и в то, что каждый предмет именно таков, каким кажется.

Среди поклонников, которые вздыхали по мне или делали вид, что вздыхают, были двое, в равной мере делившие мою благосклонность (она была слишком поверхностна, чтобы называть ее любовью). Один из них был скороспелый юноша шестнадцати лет, очень красивый, живой и дерзкий. Он сопровождал в качестве пажа принцессу Эмилию, проводившую сезон в Бате. Другой был шотландским аристократом лет тридцати, удостоенным красной ленты и танцевавшим прекрасно, — два качества весьма важные для девицы моих лет, чье сердце не очень глубоко затронуто. Однако паж одержал победу над этим сильным соперником; впрочем, мои отношения к нему выражались только в кокетстве и оборвались, когда я уехала.

В следующем году я снова посетила это приятное место и проводила время среди таких же развлечении, благодаря которым каждый сезон в Бате похож на следующий, если не считать того, что общество постоянно меняется. Снова я встретила такой же лестный прием и снова избрала поклонника, шотландца, пехотного капитана лет сорока, слегка хромавшего, — недостаток, обнаруженный мною не раньше, чем мне указали на него мои кавалеры, поднявшие меня на смех за мой выбор. Он был всегда весел, очень влюблен, имел красивую внешность, был очень рассудителен, отличался большой хитростью и убедил бы меня выйти за него замуж, если бы меня не удерживал авторитет отца, согласие которого нельзя было получить человеку с такими, как у капитана, средствами.

В этот период времени немало предложений было сделано моим родителям; но все они исходили от тех, кто мне не нравился, и я их отвергла, порешив отказывать каждому, кто не обращался ко мне лично, потому что я признавала только брак по любви.

Среди соискателей был шотландский граф, домогательства которого кончились неудачей благодаря разногласиям при обсуждении брачного договора, а также сын английского барона, с которым мой отец вел переговоры в ту пору, когда привез меня в Лондон навестить одну молодую леди, подругу моего детства. Она недавно произвела на свет первенца, и мы были восприемниками; это событие задержало нас на целый месяц, и я попала на придворный бал в день рождения королевы и там впервые поняла, что есть любовь и красота.

Второй сын герцога X. недавно вернувшийся из путешествия, танцевал с принцессой, когда появилась одна молодая леди и предложила мне пойти взглянуть на путешественника, которым восхищались все. На нем был кафтан из белого сукна, отделанный голубым шелком и расшитый серебром, и камзол из той же материи; прекрасные волосы ниспадали локонами; его шляпа была обшита серебром и украшена белым пером; а его наружность я не могла бы изобразить всловах. Он был высок и строен, не толст и не худощав и складно сложен, лицо у него было открытое и горделивое, глаза полны нежности и оживления, зубы ровные, а пухлые губы были цвета дамасской розы. Короче, он был создан для любви и внушал ее, где бы ни появился; и он не был скупцом, но щедро расточал ее или то, что за нее выдают, ибо он был преизрядным волокитой, что может засвидетельствовать по собственному опыту немало женщин этой страны. Но он восставал против брака, потому что не встретил до той поры ни одной женщины, ради чар которой мог бы отказаться от свободы, хотя, как говорят, французская принцесса и некая дама, столь же высокопоставленная, были тогда в него влюблены.

Я вернулась домой, всецело захваченная мыслями о нем, и льстила себя надеждой, что он обратил на меня особое внимание; я была молода, только недавно появилась в свете, и мне посчастливилось вызвать одобрение самой королевы.

На следующий день, отправившись в оперу, я была приятно удивлена, увидев этого очаровательного незнакомца, который, заметив меня, приблизился к тому месту, где я сидела, так что я подслушала слова, сказанные им его спутникам, и была счастлива, узнав, что являюсь предметом разговора, изобиловавшего словами любви и восхищения.

Я не могла слушать эти восторженные речи без душевного волнения; я побледнела, сердце билось с необычной силой, а глаза мои предательски обнаружили мою склонность в ласковых взглядах, которые, казалось, он толковал исправно, хотя и не мог извлечь пользу из своего успеха в такой мере, чтобы выразить мне свои чувства, так как мы не были знакомы.

Я провела эту ночь в величайшей тревоге, и прошло несколько дней, прежде чем я его увидела снова. Наконец, на придворном балу, собираясь отказаться от танцев, я заметила его в толпе и к несказанной радости увидела, что он приближается с лордом П., который его мне представил. Он скоро нашел средство изменить мое решение, и я согласилась быть его дамой на весь вечер, в течение которого он изъяснился в своей страсти в самых нежных и убедительных выражениях, какие подлинная любовь могла внушить или плодовитое воображение изобрести.

Я верила его речам, так как желала, чтобы они были искренними, и была к тому же неопытной пятнадцатилетней девушкой. Я удовлетворила его усердные домогательства посетить меня и даже пригласила к завтраку на следующее утро: и вы легко можете представить (я обращаюсь к тем, кто умеет чувствовать), что в эту ночь я недолго вкушала покой. Таково было смятение и волнение моей души, что я поднялась в шесть часов, чтобы принять его в десять. Я надела новое розовее атласное платье, лучшее белье, обшитое кружевами, и столь была возбуждена, что, если когда-либо моя наружность и заслуживала комплиментов, то именно в это свидание.

Долгожданная минута наступила, и мой кавалер предстал передо мной. Я была преисполнена радости, скромности и непонятного мне страха. Мы уселись за завтрак, но не приступали к еде. Он возобновил свои комплименты с неодолимым красноречием и настаивал на том, чтобы я сочеталась с ним браком без дальнейших колебаний. Против такой торопливости я возражала, так как она нарушала не только благопристойность, но и мой долг перед отцом, которого я нежно любила.

Хотя я и сопротивлялась столь преждевременному предложению, но не пыталась скрыть свои чувства, вследствие чего завязались нежные отношения, которые поддерживались письмами, когда я была в поместье, и продолжались во время моего пребывания в столице благодаря тайным свиданиям два-три раза в неделю в доме моей модистки, где мы предавались нежным ласкам, о которых знают счастливые влюбленные, а другие могут только догадываться. Верность и невинность отличали меня, тогда как его сердце было исполнено искренности и любви. Столь частые встречи породили дружбу, которая становилась, по моему разумению, опасной, и в конце концов я уступила его многократным настояниям соединиться навеки узами брака. Однако я решила его избегать вплоть до дня, который надлежало назначить, и очень невинно, хотя и не столь благоразумно, сообщила ему о причине такого решения; причиной являлось сознание моей неспособности отказать ему во всем, что заблагорассудилось бы ему от меня потребовать как доказательство моей любви.