Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

Лорд В-м, проводив меня до родительского дома, должен был ехать обратно в Шотландию для подготовки своих выборов в парламент; итак, он меня покинул с твердым намерением вернуться до моих родов; единственной утехой в его отсутствие было чтение его писем, исправно получаемых вместе с письмами его сестры, которая заверяла меня в его преданности. Эти свидетельства были необходимы для женщины с таким нравом, как у меня: я была не из тех, что довольствуются неполным обладанием. Я не могла бы уступить ни одного ласкового его взгляда другой женщине, но требовала от него безраздельной любви. Если бы я ошиблась в своих ожиданиях, я могла бы или взбунтоваться, хотя и была его женой, или умереть.

Тем временем мои родители ухаживали за мной с великой заботливостью, предполагая, что лорд В-м, получив мое приданое, поселится в своем доме и оправдаются возлагаемые им пылкие надежды на королеву; неожиданно мне стало плохо, и я разрешилась от бремени мертвым младенцем — событие, которое меня глубоко потрясло. Когда я поняла, сколь это ужасно, сердце у меня забилось с такой силой, что грудь, казалось, вот-вот разорвется; горе, которое еще усилилось вследствие разлуки с моим супругом, вызвало опасную лихорадку; уведомленный письмом, он тотчас же приехал на почтовых из Шотландии, но к его приезду я уже начала выздоравливать.

В течение этой поездки он терзался страшными опасениями, обычно рождающимися в умах тех, кому угрожает опасность потерять самое для них дорогое; войдя в дом, он был в такой тревоге, что не решался справиться о моем здоровье.

Что касается меня, то я не смыкала глаз с того дня, как стала его поджидать; заслышав его голос, я раздвинула занавески и уселась в кровати, чтобы встретить его, хотя бы это грозило мне смертью. Он подбежал ко мне со всем пылом страсти и заключил меня в объятия; потом он опустился на колени у моего изголовья, целовал мне тысячу раз руки и плакал от любви и радости. Эта встреча была слишком трогательной; она оказалась мне не по силам, и мы были разлучены людьми более мудрыми, чем мы, понимающими, что нам более всего необходим короткий отдых.

Как мне перейти от рассказа о счастье, вызывающем зависть, к тяжелому горю, которое мне пришлось испытать! Не прошло месяца с начала моей болезни, как заболел мой дорогой супруг; может быть, утомление телесное, так же как и душевное, которое он вынес из-за меня, вызвало роковое брожение в крови, и его здоровье было принесено в жертву любви. Из Лондона пригласили врачей; но, увы, они не подали надежды на выздоровление. По их совету, необходимо было его перевезти в город, чтобы лучше пользовать. Каждая секунда была дорога; его немедленно внесли в карету, хотя день был на исходе, и я, все еще очень слабая, сопровождала его в этой поездке, которая происходила при свете факелов, и несказанно была потрясена ужасными опасениями потерять его в любой момент.

Наконец, мы прибыли на нашу квартиру на Пел-Мел, где я легла на полу подле его кровати и в тоске и отчаянии следила за развитием его недуга. Вскоре его болезнь бросилась на мозг, и в бреду он испускал страшные вопли, которые могли разбить самое жестокое сердце. Какое же действие они производили на мое сердце, преисполненное самой нежной любовью! Это была не обычная тоска, овладевающая душой; я чувствовала всю тяжесть непоправимого несчастья. Иногда в припадке безумия я выбегала на улицу, я посылала за докторами ежеминутно, я докучала небу молитвами. Даже теперь сердце у меня ноет при воспоминании о том, как я страдала, и я не могу без трепета продолжать эту горестную повесть.

Пролежав несколько дней без памяти, он обрел дар речи и назвал меня по имени, которое он повторял тысячекратно, когда был лишен рассудка. Надежд на его выздоровление не было, и я подошла к его изголовью принять последнее прости, заставляя себя призвать всю твердость и скрыть скорбь, чтобы не причинить ему вреда своим волнением. Я напрягала все силы, чтобы вынести эту мучительную сцену. Мой дорогой супруг умирал. Все очарование молодости исчезло; но потускневшие глаза все же оставались неизъяснимо ласковыми и выразительными. Он почувствовал приближение конца, протянул руку и, смотря на меня глазами, полными любви, произнес такие нежные слова — о небеса, чем заслужила я такое великое горе! — что и посейчас воспоминание о них вызывает у меня слезы. Человеческая натура не может вынести без жестоких страданий того, что выпало мне на долю. Я обняла его и целовала несчетное число раз, испытывая самую глубокую скорбь. Но меня вырвали из его объятий, и скоро я потеряла его навеки.

В это роковое утро, положившее предел его жизни, герцогиня Л. приблизилась к моей постели, и по ее виду я поняла, что его уже нет в живых; я просила ее не укреплять страшного предчувствия вестью о его смерти; и она сохранила торжественное молчание. Я встала и, так как его комната находилась этажом ниже, старалась ступать бесшумно, словно боялась потревожить его покой. Увы, больше ничто не могло его нарушить! Я оцепенела от горя. Я открыла окно, и мне почудилось, что солнце светит тускло; все казалось печальным, угрюмым, все наводило ужас.

В таком состоянии меня отвезли, по указанию моего друга, к ней домой, где все мое существо было настолько подавлено тяжким горем, что я не знаю, как протекали первые дни моего несчастного вдовства; знаю только одно: милая герцогиня ухаживала за мной с бесконечной заботливостью и состраданием и отвезла меня к себе в поместье, где я провела несколько месяцев, в течение которых она старалась услаждать меня всеми забавами, какие могла придумать, и оказала мне такие услуги, которые никогда не изгладятся из моей памяти. Однако, несмотря на всю ее заботу и участие, большое горе привело меня к изнуряющей болезни, от которой мои врачи посоветовали мне пить воды Бата.

Подчиняясь этому предписанию, я отправилась туда в конце лета и получила некоторое облегчение, послушавшись их советов. Хотя я редко выходила из дому, если не считать визитов к моей невестке, которая была там вместе с принцессой, но тем не менее я притягивала внимание общества, пораженного видом столь молодой женщины в трауре. Не обошлось без того, чтобы мне не докучали щеголи, единственным занятием которых было галантное ухаживанье, но, бесчувственная к радостям, я была глуха к голосу лести.

Перед рождеством я вернулась в дом отца, где мое горе воскресало при виде каждого предмета, напоминавшего о моем дорогом усопшем супруге. Но с этими печальными мыслями я была вынуждена свыкнуться, ибо у меня не было другого пристанища, и, оставшись бедной вдовой, я всецело зависела от расположения моей семьи.

В течение этой зимы к отцу являлось немало искателей моей руки; но мое сердце еще не было свободно от первой страсти, и я не могла думать о новом властелине. Среди охотников на мою руку был некий молодой аристократ, который, узнав о смерти лорда В-ма, тотчас примчался на почтовых из Парижа, чтобы объявить мне о своей страсти. В первый раз он появился в наемной карете, запряженной шестеркой, в сопровождении рослого, дородного человека, коего (как я узнала впоследствии) он пригласил, чтобы тот его восхвалял, посуля ему за это тысячу фунтов, вместо которых заплатил сорок. То ли для защиты от холода, то ли для удобства, на случай, если карета опрокинется и на него упадет грузный его спутник, карета была так набита сеном, что, когда он приехал, слуги долго ворошили и вытаскивали сено, прежде чем добрались до своего хозяина и помогли ему вылезти. Когда его извлекли из экипажа, забавная фигура предстала взорам. Это было тонкое, худощавое, трясущееся существо низенького роста, с маленькими черными глазками, длинным носом, с желтым, рябым лицом; одет он был в светлокоричневый фризовый кафтан, подбитый розовым плисом, и щеголял чудовищным солитером, кошельком и, если память мне не изменяет, преогромными ботфортами. Короче говоря, его внешность столь мало располагала к любви, что, встретившись с ним однажды в Оксфорде, я признала его последним человеком, за которого могла бы выйти замуж; мне остается добавить, что он был полной противоположностью моему покойному мужу.

Так как отца не было дома, он остался на один вечер, чтобы переговорить с матерью, которой был столь же неприятен, как и мне; итак, его предложение было отвергнуто, и я ничего о нем не слышала целых три месяца, по истечении которых вернулась в город, где снова появилась эта устрашающая фигура и возобновила свое искательство, предлагая столь выгодные условия брачного договора, что моему отцу начала нравиться эта партия, и он рекомендовал мне о ней подумать.

Родственники лорда В-ма советовали мне воспользоваться случаем и стать независимой. Все мои знакомые приводили доводы с той же целью. Дома мне жилось плохо, и я была равнодушна ко всему роду человеческому. Тогда я взвесила доводы за и против этого брака и неохотно уступила докучливым уговорам друзей.