Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

— Почтительные чувства! — с невыразимым презрением вскричала леди. — Если бы я думала, что у этого наглеца хватит самоуверенности рассчитывать на что-нибудь, я бы отказала ему от дома. Клянусь честью, такая дерзость должна побудить знатных особ держать этих мелких дворянчиков на более далеком расстоянии, так как от малейшей поддержки и поощрения они склонны стать бесстыдными.

Удовольствовавшись этим заявлением, Кэдуоледер завел речь о других предметах, а на следующий день поведал о сделанном открытии своему другу Пиклю, который испытал мучительные уколы оскорбленного самолюбия и решил покориться и отказаться от своего проекта. Впрочем, такое самоотречение не причинило ему ни малейшего беспокойства, ибо сердце его нимало не участвовало в этой затее, а тщеславие тешилось возможностью открыто заявить о своем равнодушии. Итак, при первом же визите к ее светлости, он держал себя очень непринужденно, весело и простодушно; когда же вдова, которой поручено было выведать его склонности, искусно повела разговор о любви, он высмеял эту страсть весьма развязно и язвительно и не постеснялся заявить, что сердце его свободно. Хотя герцогиня возмущалась предполагаемой его любовью, но теперь ее обидело его равнодушие, и она даже проявила неудовольствие, заметив, что, быть может, внимание к собственным достоинствам мешает ему видеть других людей.

Пока он наслаждался этим сарказмом, смысл которого прекрасно мог понять, к их обществу присоединился некий плут, получивший свободный доступ во все аристократические дома благодаря своему замечательному таланту к сплетням и шутовству. Шел ему теперь семьдесят пятый год; он был столь темного происхождения, что вряд ли знал имя своего отца; его образование соответствовало достоинству его предков; на его репутации лежало клеймо человекоубийства, распутства и вероломства; однако этот человек, счастливо унаследовав непоколебимую наглость и бесчестно преступив все правила морали, дабы служить великим мира сего, приобрел независимое состояние и завоевал такое расположение высшего общества, что (хотя все знали о его роли сводника у трех поколений знати) не нашлось в королевстве ни одной великосветской леди, которая постыдилась бы принимать его при совершении ею своего туалета или хотя бы появляться с таким спутником в местах общественных увеселений. Впрочем, сей мудрец приносил иной раз пользу своим ближним благодаря связям с богачами, ибо нередко ходатайствовал о милостыне беднякам в надежде присвоить половину пожертвования. Такого рода дело и привело его сейчас в дом ее светлости.

По прошествии нескольких минут он сообщил присутствующим, что может предоставить им возможность облагодетельствовать бедную даму, которая дошла до крайней нищеты после смерти своего супруга и только что произвела на свет двух крепких мальчуганов. Далее они поняли из его слов, что эта особа происходит из хорошей семьи, которая от нее отреклась, когда она вышла замуж за бедного прапорщика, и даже воспользовалась своим влиянием, чтобы воспрепятствовать его повышению по службе; эта жестокость произвела на мужа такое впечатление, что вызвала расстройство рассудка и довела его до отчаяния, в припадке которого он покончил с собой, оставив жену, в ту пору беременную, жертвой нищеты и скорби.

Немало критических замечаний вызвала эта трогательная картина, которую старик нарисовал с большою выразительностью. Герцогиня заключила, что, должно быть, эта особа лишена всякого чувства и рассудительности, если могла остаться в живых, несмотря на столь тяжелое несчастье, и, стало быть, заслуживает не большей поддержки, чем простая нищенка; тем не менее герцогиня была столь великодушна, что предложила дать ей рекомендацию, чтобы ее приняли в больницу, которая получала вспомоществование от ее светлости; в то же время она посоветовала ходатаю отправить близнецов в приют для подкидышей, где их заботливо выкормят и вырастят полезными членами общества. Другая леди, не нарушая должного уважения к мнению герцогини, осмелилась порицать великодушие ее светлости, которое лишь поощряет детей оказывать неповиновение родителям и может не только продлить страдания несчастной, но и повредить благополучию какого-нибудь юного наследника — быть может, надежды родовитой семьи! — так как она полагает, что эта особа, когда истечет месяц и ребята ее будут пристроены, постарается покорить публику при помощи своих чар, если удастся ей извлечь пользу из своей внешности и, следуя обычаю, она перейдет из Сент-Джеймса в Друри-Лейн. На этом основании леди полагала, что из сострадания они должны оставить ее погибать в нужде, а старый джентльмен не заслуживает прощения, если будет упорствовать в своих усилиях помочь ей. Третья особа, член этой сердобольной компании, осведомившись, красива ли эта молодая женщина, и получив отрицательный ответ, согласилась с тем, что много здравого смысла было в речах почтенной леди, которая только что высказала свое мнение; однако она берет на себя смелость смягчить этот приговор.

— Нужно отправить младенцев в приют, по совету ее светлости, и сделать сбор скромных пожертвований в пользу матери. Когда же она оправится от болезни, я возьму ее к себе в дом в качестве старшей служанки пли посредницы между мной и моей горничной, ибо — клянусь жизнью! — мне нестерпимо делать выговоры или отдавать распоряжения женщине, которая по происхождению своему и воспитанию почти не поднимается над уровнем черни.

Эти слова вызвали всеобщее одобрение. Герцогиня приступила к сбору, каковое обстоятельство должно способствовать бессмертной ее славе, и внесла одну крону; после чего все присутствующие должны были ограничить свою щедрость половиной этой суммы, чтобы не нанести оскорбления ее светлости; когда же особа, предложившая сделать сбор, пожелала узнать имя и местожительство бедной женщины, старый посредник поневоле должен был дать указания леди, хотя и был чрезвычайно огорчен — по многим основаниям — такими результатами своего ходатайства.

Перигрин, «капризный, как зима, умел пролить слезу сострадания, и был он щедр, как день, для милостыни», — Перигрин был возмущен последствиями этого отвратительного совещания. Он внес, однако, свои полкроны и, покинув общество, отправился в жилище покинутой и бедствующей леди, следуя полученным им сведениям. Осведомившись о ней, он узнал, что в тот момент у нее находится одна сострадательная дама, которая послала за кормилицей и теперь ждет возвращения посланца; он поручил засвидетельствовать свое почтение больной и просил разрешения посетить ее на том основании, что он якобы был близко знаком с ее покойным мужем.

Хотя бедная женщина никогда не слыхала его имени, она не сочла уместным отвергнуть эту просьбу, и его проводили в убогую комнату на четвертом этаже, где он увидел несчастную вдову, которая сидела на жалкой кровати и кормила грудью одного из своих младенцев; черты ее лица, от природы правильные и нежные, выражали душевную боль, вызывавшую величайшее сострадание; другого младенца баюкала особа, чье внимание было всецело поглощено малюткой, благодаря чему она больше ничего не видела. Лишь после обмена приветствиями между злосчастной матерью и нашим героем обратил он взгляд на лицо незнакомки, которое внушило ему глубокое уважение и восхищение. Он созерцал ее грацию и красоту, дышавшую чувствительностью и добротой и смягченную чарующей нежностью трогательного сострадания. Когда он объявил, что причиной его посещения является исключительно желание оказать помощь страждущей леди, и презентовал банкнот в двадцать фунтов, то удостоился такого ласкового взгляда от этого очаровательного создания, которое поистине можно было принять за ангела, заботящегося о нуждах смертных, что почувствовал прилив любви и благоговения. Этого восхищения отнюдь не уменьшило сообщение вдовы; излив свою благодарность в потоке слез, она сказала Перигрину, что неведомым предметом его почитания была благородная особа, которая, услыхав случайно о бедственном ее положении, немедленно послушалась голоса человеколюбия и пришла облегчить ее страдания; эта особа не только щедро снабдила ее деньгами на жизнь, но также взялась доставить кормилицу ее младенцам и даже обещала свое покровительство, если вдова выживет после постигшего ее несчастья. Сообщив эти сведения, она добавила, что ее благодетельница — прославленная леди ***, чье имя было знакомо юноше, хотя он никогда ее не видел. Поразительный блеск ее красоты слегка потускнел от времени и превратностей фортуны, но и теперь ни один человек со вкусом и воображением, чьи чувства были еще не окончательно заморожены старостью, не мог взирать на нее безнаказанно. А так как Перигрин видел ее еще более привлекательной благодаря тем нежным заботам, которым она предавалась, он был поражен ее красотой и столь восхищен ее состраданием, что не мог скрыть волнения и начал пылко восхвалять ее милосердие.