Приключения Перигрина Пикля - Тобайас Смоллет

«Чтобы не было у меня причин упрекать себя за то, что я сохранила хотя бы малейшее воспоминание о негодяе, которого равно презираю и ненавижу, пользуюсь случаем возвратить эти бессильные орудия его гнусного покушения на честь Эмилии».

Горечь этого язвительного послания столь усилила и воспламенила его раздражение, что он грыз себе ногти, пока кровь из-под них не выступила, и даже плакал от злости. Он клялся отомстить ее высокомерной добродетели и поносил себя за то, что поторопился с признанием, сделанным прежде, чем окончательно созрел его план; и тут же взирал на ее поведение с уважением и благоговением и склонялся перед непреодолимей силой ее очарования. Короче говоря, грудь его разрывали противоречивые страсти; любовь, стыд и раскаяние состязались с тщеславием, честолюбием и жаждой мести, и неизвестно, кому досталась бы победа, если бы не вмешалось упрямое желание и не побудило его к примирению с оскорбленной красавицей.

Под влиянием этого побуждения он отправился после полудня в дом ее дяди, питая некоторые надежды на ту радость, какая неизбежно сопутствует примирению нежных и чувствительных влюбленных. Хотя сознание вины приводило его в тягостное замешательство, тем не менее он был слишком уверен в своих достоинствах и ловкости, чтобы не надеяться на прощение; а к тому времени, когда он подошел к дому олдермена, у него уже была готова весьма хитроумная и трогательная речь, которую он намеревался произнести в свою защиту, возлагая вину за свое поведение на необузданную свою страсть, возбужденную бургундским, коим он злоупотребил. Но ему не представился случай воспользоваться объяснением, заранее придуманным. Эмилия, подозревая, что он сделает такого рода попытку с целью вернуть ее благосклонность, ушла из дому якобы в гости, оповестив предварительно дядю о своем намерении избегать общества Перигрина вследствие двусмысленного его поведения, которое она, по ее словам, наблюдала вчера вечером в маскараде. Она предпочла намекнуть о своих подозрениях в такой туманной форме, чтобы не сообщать со всеми подробностями о бесчестном умысле молодого человека, так как это сообщение могло разжечь гнев родственников и навлечь опасность, возбудив вражду и жажду мести.

Обманувшись в надежде увидеть ее, наш искатель приключений осведомился, дома ли старый джентльмен, который, по мнению Перигрина, находился под его влиянием и готов был принять извинения, в случае если бы сообщение молодой леди восстановило его против нашего героя. Но и тут он потерпел разочарование, так как дядя уехал обедать за город, а жена его была нездорова. Итак, он не мог найти предлог остаться в доме вплоть до возвращения его очаровательницы. Будучи, однако, искушенным в хитрости, он отпустил свою карету и занял комнату в таверне, обращенную окнами к воротам купца; здесь он намеревался оставаться на страже вплоть до ее возвращения. Этот план он привел в исполнение с несокрушимым упорством, но ему не сопутствовал ожидаемый успех.

Эмилия, чья предусмотрительность была столь же зорка, сколь и похвальна, предвидя, что его плодовитое воображение грозит ей опасностью, вошла в дом через черный ход, о котором понятия не имел ее поклонник; а ее дядя вернулся домой в такой поздний час, что Перигрин уже не мог добиваться свидания, не нарушая правил приличия.

Наутро он не преминул снова явиться, и, когда, согласно распоряжению его возлюбленной, ему сообщили об ее отсутствии, он добился свидания с хозяином дома, который принял его с холодной учтивостью, дав ему понять, что осведомлен о неудовольствии племянницы. Тогда Перигрин с простодушным видом заявил олдермену, что тот, если судить по его поведению, является поверенным мисс Эмилии, у которой он пришел просить прощения за нанесенное оскорбление; если его к ней допустят, ему удастся доказать, что преступление его не было умышленным, или хотя бы принести такие извинения, которые вполне загладят вину.

На эти слова купец без всяких уверток и церемоний отвечал, что, хотя ему неизвестна природа нанесенного оскорбления, однако оно, несомненно, было весьма серьезным, если могло до такой степени восстановить его племянницу против человека, к которому она до сей поры относилась с величайшим уважением. Он признался, что она заявила о своем намерении отказаться навсегда от знакомства с Перигрином, и, конечно, у нее были для этого основания; и он не желает способствовать примирению, если Перигрин не уполномочит его повести речь о браке, каковой, полагает он, является единственным средством доказать искренность нашего героя и получить прощение Эмилии.

Гордость Перигрина была возмущена этим прямым и грубым заявлением, в котором он увидел результат сговора между молодой леди и ее дядей с целью извлечь выгоду из его страсти. Поэтому он, не скрывая своего отвращения, ответил, что не находит никакой нужды в посреднике для улаживания размолвки между ним и Эмилией и добивается только возможности оправдаться лично.

Купец откровенно заметил, что, так как племянница выразила настойчивое желание избегать общества Перигрина, он отнюдь не намерен стеснять ее свободу, а затем дал ему понять, что чрезвычайно занят.

Наш герой вознегодовал на такое высокомерное обращение. — Я ошибался, — сказал он, — думая найти благовоспитанность по сю сторону Темпл-Бара; но разрешите вам сказать, сэр, что, если я не удостоюсь свидания с мисс Гантлит, мне придется заключить, что вы, преследуя какие-то свои недобрые цели, действительно стесняете ее свободу.

— Сэр, — ответил старый джентльмен, — можете выводить любые заключения, какие придутся вам по вкусу, но будьте добры, предоставьте мне право быть хозяином в моем собственном доме.

С этими словами он весьма учтиво указал ему на дверь, а наш влюбленный, не доверяя своей сдержанности и опасаясь встретить еще более оскорбительное обхождение там, где личная храбрость могла только усугубить его унижение, удалился в бешенстве, с которым не в силах был справиться, и на прощание сказал, что, если бы преклонный возраст не служил хозяину дома защитой, он покарал бы его за дерзость,

Глава LXXVIII

Лишившись, таким образом, возможности встречаться со своей возлюбленной, он попытался вернуть ее расположение с помощью самых почтительных и трогательных посланий, которые ухитрялся ей препровождать; но когда эти усилия не принесли никаких плодов, желание его перешло в нетерпеливую страсть, граничившую с безумием, и он решил поставить на карту свою жизнь, состояние и доброе имя, только бы не отступать от бесчестных намерений. В самом деле, чувство негодования было у него так же глубоко, как и любовь, и обе эти страсти настойчиво и громко требовали удовлетворения. В надежде найти способ ее похитить, он нанял людей, оповещавших его об ее выходах из дому; но ее осмотрительность разрушила этот замысел, ибо она ждала подобных поступков от такого человека, как он, и вела себя соответственно.

Сбитый с толку ее осторожностью и проницательностью, он изменил свой план. Под предлогом, будто его вызвали домой по важному делу, он выехал из Лондона и, заняв комнату в доме одного фермера, расположенном близ дороги, по которой она непременно должна была проехать на обратном пути к матери, прервал общение со всеми людьми, кроме своего камердинера и Пайпса, получивших приказ рыскать по окрестностям, разведывать в каждом доме и наводить справки о каждой карете, появляющейся на этой проезжей дороге, с целью задержать в пути его Аманду.

По прошествии недели, проведенной в засаде, камердинер известил его, что он и его товарищ разведчик заметили карету, запряженную шестеркой, мчавшуюся им навстречу, после чего оба надвинули шляпы на глаза, чтобы не быть узнанными в том случае, если их увидят, и, притаившись за живой изгородью, обнаружили в проехавшей мимо карете скромно одетого молодого человека и леди в маске, ростом, фигурой и осанкой походившую на Эмилию; и что Пайпс последовал за ними издали, тогда как сам он вернулся, чтобы передать эту весть.

Перигрин едва дал ему договорить. Он бросился в конюшню, где его лошадь стояла всегда под седлом, и, нимало не сомневаясь в том, что упомянутая леди — его возлюбленная, которую сопровождает один из клерков ее дяди, мгновенно вскочил в седло и помчался галопом в погоню за каретой; проехав около двух миль, он узнал от Пайпса, что она остановилась у соседней гостиницы. Хотя страсть побуждала его немедленно войти в комнату Эмилии, он внял уговорам своего тайного советчика, который возражал против столь опрометчивого шага, говоря, что немыслимо осуществить его замысел и увезти ее насильно из гостиницы, находящейся в густо населенной деревне, жители которой не преминут встать на ее защиту. Поэтому Пайпс предложил ему подстеречь карету на каком-нибудь отдаленном и пустынном участке дороги, где они могут достигнуть своей цели без труда и опасности. Приняв этот совет, наш искатель приключений приказал Пайпсу следить за гостиницей, чтобы Эмилия не ускользнула каким-нибудь другим путем, в то время как сам он и его камердинер, стараясь никому не попадаться на глаза, поехали по пустынной тропе и, выбрав место, подходящее для их целей, поместились в засаде. Здесь они провели добрый час, не видя кареты и не получая вестей от своего часового. Наконец, юноша, будучи не в силах справиться со своим нетерпением, приказал камердинеру оставаться на посту, а сам поскакал назад, к своему верному слуге, который заверил его, что путешественники еще не снялись с якоря и не тронулись в путь.