Братья Ждер - Михаил Садовяну

— Кое-что, конюший Маноле, он делает хорошо, а кое-что и нехорошо. Но не о том у меня душа болит — о другом. Пусть господарь тешится, как хочет со своими княжнами и царевнами. Какая мне забота?

— Оно и видно, Илисафта.

— У меня другая забота, конюший. Я тревожусь о любимом своем дитятке, все думаю, как бы он обзавелся семьей, ввел бы супругу в свой дом; вот тогда я смогу спокойно сложить на груди руки крестом и навеки закрыть глаза. Я замолчу навсегда, и ты избавишься от меня.

— И я уйду вслед за тобой, Илисафта. Не тревожься, ведь и мои дни сочтены. А может случиться и так, что я ранее тебя отправлюсь и мир тишины и покоя, о котором тоскую.

Конюший горько вздохнул, боярыня Илисафта растроганно глянула на него, и в красивых глазах ее появились нежность.

— Ах, конюший Маноле, — проговорила она, — не забывай старой поговорки: не бойся бабы болтливой, бойся молчаливой.

— Илисафта, я научился ничего не бояться, — раздражаясь, произнес старый конюший. — Я говорю так: оставь парня, пока не придет его время. Ты точно так же билась и мучилась со своей невесткой Марушкой. Вы заставляли Симиона пить столько настоев всяких трав, что его стало мутить. Ты обошла все скиты в горах; ты призвала, кроме паны Киры, всех знахарок из девяти краев. Ну, и что? Когда пришло время и повелел бог — дело свершилось, и у тебя будет внук. Дело свершилось бы и без твоего усердия и старания.

— Нет, именно после всех стараний, снадобий и молитв моих это и свершилось, конюший Маноле. И через мои страдания и молитвы свершится и то, чего я желаю для Ионуца. Да, да, желания мои исполнятся, ибо я уповаю на матерь божью. И не пытайся противиться святому велению, конюший Маноле. И не говори более ни слова, конюший Маноле. Погляди, сколько на улице народу — к нам жалуют гости, и когда они войдут, пусть не увидят тебя хмурым, каким ты иногда бываешь. Ведь все слова Илисафты не турецкие сабли и не могут тебя сразить…

— Благодарю господа бога… — снова вздохнул конющий.

— За что же ты его благодаришь?

— За то, что всему на этом свете приходит конец.

— Благодари его и за Илисафту, — хитро улыбнулась конюшиха.

— Благодарю, жена, благодарю, ибо я научился ценить покой после долгих распрей.

Под расцветающими липами у ворот появился старшина Некифор Кэлиман. Он носил, как и конюший, серую одежду из домотканого холста и барашковую шапку. На его кафтане не было никаких воинских знаков, в правой руке он держал посох. Он почтительно поклонился конюшему и боярыне Илисафте.

Конюший и его супруга искренне обрадовались такому гостю, как старшина Некифор Кэлиман. На дороге остановилось еще несколько человек, празднично одетых, как и полагается в святой день. Среди них был и отец Драгомир с дьячком Памфилом, намеревавшиеся войти во двор конюшего. У ворот они остановились, чтобы потолковать с сельчанами о погоде, о лугах, об овцах и в особенности о мирских невзгодах.

Поднявшись на крыльцо и поклонившись, старшина Кэлиман уселся на лавку, на которую садился всякий раз, когда наведывался к своим друзьям — конюшему и его жене.

— Что слышно в Тимише? — приветливо спросил он.

И, не дожидаясь ответа, повернулся к хозяину, чтобы сообщить ему долгожданную весть.

— Почтенный конюший Маноле, — сказал он, — дошла до меня весть о том, что сегодня прибудет твое лекарство.

Боярыня Илисафта встрепенулась.

— Что за лекарство?

— Лекарство для почтенного конюшего, — ухмыльнулся старшина. — От боли в пояснице.

Конюшиха несказанно удивилась.

— Что за лекарство? Кто его привезет?

— Досточтимая боярыня Илисафта, — поклонился ей старшина Некифор, — пройдет лишь час времени, и ты его увидишь. Никто его не привезет, как обычно привозят лекарства. Его лишь сопровождают, оно прибудет само.

Боярыня Илисафта много слыхала на своем веку, но с подобного рода загадками не встречалась и потому недоуменно посмотрела на гостя.

— Честной старшина, — тревожно и торопливо сказала она, — что ты мне загадки загадываешь?

— Нет, это не загадка. Лекарство ты сама увидишь и обрадуешься, — весело сказал Некифор. — А больше я ничего не могу добавить, конюший Маноле приказывает, чтобы я был нем, как могила.

— Все вы доподлинно знаете и прекрасно понимаете друг друга, — вспылила хозяйка. — А я живу здесь как отшельница, молчу и ничего не ведаю. Зато уж вам, мужчинам, обо всем известно, и обо всем вы говорите. Быть может, старшина Некифор, тебе что-нибудь известно и об Ионуце? Не слыхал ли ты, что мы собираемся женить его?

— Чур тебя, нечистая сила! Я полагаю, боярыня Илисафта, что такой парень, как Ионуц, может еще повременить, пока идут войны, а потом уж он и женится, коли захочет.

— Дело не в охоте, старшина. Женитьба — долг христианина.

— Так-то так, боярыня Илисафта, но скажу я тебе — в таких делах что скоро, то не споро, а долго разбирать — век женатому не бывать. Вот в чем загвоздка.

— Почему ты так говоришь, старшина? — напустилась на него Илисафта. — Конюший, что ли, подает тебе знаки?

— Подает, — смиренно ответил Некифор Кэлиман, — подает. Если он мне знаки подает, то зачем мне скрывать. Ты, боярыня, как я понимаю, хочешь одного, а его милость хочет другого. Один тянет в одну сторону, другой — в другую, а парнишка — ни с места.

— Он уже не парнишка, старшина, а мужчина.

— Кто мужчина? Ионуц? Новая напасть, люди добрые. Чур тебя, нечистая сила!

Конюший развеселился. Невольная улыбка тронула и губы Илисафты. На груше хрипло закуковала старая кукушка.

— Ты слышишь ее, конюший? — спросила Илисафта.

— Слышу, Илисафта… — вздохнул Маноле Черный. — И еще вижу я, что сюда идет бабка Кира и с нею какая-то женщина. Должно быть, она нуждается в вашей помощи или совете, дорогая Илисафта.

— Так пусть наберется смелости и подойдет сюда… — решительно заявила Илисафта. — Я ведь занята разговором с вами и не могу теперь покинуть вас. К тому же я поджидаю отца Драгомира и дьячка Памфила: вижу, что они кончают беседовать с людьми и повернули сюда. Чего ты хочешь, голубушка, — обратилась она к подошедшей женщине. — Ты кто будешь? Кэлина, жена Георгиеша Алистара?

— Да, это я, дорогая крестная. Вижу, что не забыли меня, вспомнили мое имя.

— Не забыла, не забыла. Скажи, что за беда приключилась у тебя?

Женщина в домотканой шерстяной юбке и вышитой сорочке была еще молода. При виде бородатых бояр, сидевших на крыльцо, она пришла в смущение, прикрыла рот рукою. Да и как не смутиться бедной простолюдинке, жене батрака? Но ее привели сюда страдания измученного сердца, она искала совета и участия там, где надеялась их найти: от боярыни Илисафты никто еще не уходил неутешенным. Не было в тех краях души добрее, чем супруга конюшего.

— Не робей, Кэлина, я дозволяю тебе говорить.

Однако женщина молчала.

— Тебя обижает Георгиеш Алистар? Бьет тебя?

— Нет, милостивая крестная.

— Он не дает тебе того, в чем ты нуждаешься?

Женщина плотнее сжала губы.

— Может, начал похаживать на сторону?

Из глаз Калины вдруг брызнули слезы, но она не произнесла ни единого слова, не издала ни единого звука. Только в смущении склонила голову к плечу. Конюший и старшина, развалившись в креслах, смотрели на женщин отсутствующим взглядом.

Боярыня Илисафта продолжала допытываться у Кэлины, почему та плачет.

— Может, ты что-нибудь сделала?

— Нет. Я пришла за советом, — с трудом вымолвила женщина. — Говорят, надобно заказать акафист и пойти помолиться святому Онофрею в тот скит, что называется Сихэстрией.

— Верно, — спокойно заметила Илисафта, как бы припоминая что-то. — Верно, есть такой скит — Сихэстрия, и в нем находится икона святого Онофрея. Но я не советую тебе, дочка, молиться мужчине, каким бы святым он ни был. Ворон ворону глаз не выклюет; да будет тебе это известно. Направься-ка ты лучше со своим горем в Нямцу, помолись чудотворной иконе божьей матери.

Женщина тяжело вздохнула, отвесила низкий поклон и еще раз истово приложилась к руке Илисафты. Затем повернулась к бабке Кире, которая торопливым шепотом повторила совет Илисафты, и обе пошли на кухню.

Боярыне Илисафте не оставалось времени порадоваться своей победе. Она лишь удостоила мимолетным взглядом своих противников — конюшего и старшину — и вышла навстречу отцу Драгомиру, степенно вышагивавшему по двору в сопровождении дьячка Памфила.

Еще больше удивилась Илисафта, когда услышала, как дьячок, поздоровавшись и усевшись рядом со старшиной, повторил ему те же странные слова:

— Честной конюший Маноле, получена весть о том, что прибывает лекарство.

— Добрая весть, — обрадовался старый Маноле Черный.

Хоть лопни от злости, а разговор обрывается все на том же месте! Нету толку — словно от насиженного яйца болтуна, из которого так и не вылупится цыпленок, хоть жди до второго пришествия. Досада мучит боярыню Илисафту. «Бывают у этих мужчин какие-то тайны, и в них так же невозможно проникнуть, как пробить скалу». Она подумала было, что мужчины, видно, сговорились позлить ее, чтобы она не находила себе места и потеряла покой, пока не узнает этой тайны.