Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

— Люсьен, любовь моя…

— Простите.

Пошатываясь, он прошел к подветренному лееру, наклонился над бортом, и его вырвало.

— Корабль еще не снялся с якоря! — сказала Мари-Жозеф и принесла ему воды.

Пить он не стал, только умылся.

Заскрежетали якорные канаты, наматываемые на кабестан. Паруса раскрылись и тотчас надулись ветром.

— Уже снялся! — обреченно прошептал Люсьен и снова склонился над бортом.

— Бедняжка, — попыталась утешить его Мари-Жозеф, — вам скоро станет лучше, вы привыкнете…

— Нет, не привыкну, — возразил он.

Корабль едва заметно накренился, и Люсьен простонал:

— Уж лучше оказаться на поле брани… Под дождем… Уж лучше бы меня сбросила лошадь… Пусть я бы даже потерял шпагу… Уж лучше бы его величество оставил меня в Бастилии.

— Как вы можете так говорить!

— Окажите мне услугу, — взмолился он, — оставьте меня одного!

Во время плавания с Мартиники корабль сильно качало, и многих спутников Мари-Жозеф тошнило, но никто из них не испытывал и тысячной доли тех страданий, что стали уделом Люсьена. Галеон медленно шел в тихих прибрежных водах, однако Люсьену делалось все хуже и хуже. Мари-Жозеф не знала, кто внушал ей большие опасения, Шерзад или он. Король не выказывал к ним сочувствия. Даже когда шлюпка вышла на поиски русалочьих утесов, а корабль стоял на якоре, бросаемый то вверх, то вниз, Людовик терпеливо ждал. Мари-Жозеф уверилась, что он испытывал коварное наслаждение, лишив Люсьена высокого поста и синего жюстокора, ввергнув в опалу и заставив страдать.

Она тщетно уговаривала Шерзад съесть хоть рыбку; она тщетно уговаривала Люсьена выпить хоть чашку бульона.

Под навес ступил капитан. Он поклонился ей и объявил:

— Мое почтение, мамзель, его величество требует вас к себе.

Оказавшись в роскошной королевской каюте, Мари-Жозеф сделала реверанс.

— Ну и где же клад, который вы мне пообещали?

Она решила, что королю нездоровится из-за медленной изматывающей качки, и втайне порадовалась: так ему и надо!

— Ваше величество, Шерзад не может разглядеть океан с палубы. Пожалуйста, освободите ее. Если она расслышит в шуме волн нужные звуки, то покажет мне путь в пещеру.

— Я подумаю, — промолвил его величество.

Говоря так, он иногда действительно обещал поразмыслить, но чаще всего отказывал, не желая формулировать отказ прямо. Переубеждать его было бессмысленно. Мари-Жозеф снова присела в реверансе. Король отвернулся, тем самым давая понять, что аудиенция окончена.

— Ваше величество, — взмолилась она, остановившись у двери, — месье де Кретьен вам здесь совершенно не пригодится! Высадите его на берег, отправьте его в Версаль…

— Где у него столько друзей! — воскликнул его величество. — Он останется здесь, у меня на глазах, пока вы не найдете сокровища.

Мари-Жозеф удалились. Она осознала, что его величество держит мучимого морской болезнью Люсьена в заложниках на корабле, а Ива — в заложниках во дворце, пока ей не удастся обнаружить сокровища и его величество не вернется невредимым в Версаль.

На палубе она отерла Люсьену лицо влажным полотенцем.

— Не хочу, чтобы вы видели меня таким, — признался он.

— Вы видели меня после того, как хирург пустил мне кровь, — возразила Мари-Жозеф. — Если бы я делила с вами только радость и веселье, каким же я тогда была бы другом?

Он попытался улыбнуться:

— Вы — друг, преданный безраздельно.

— И безгранично.

С этими словами она взяла его за руку. Никакими иными ласками они до сих пор не обменивались. «Каково же, — размышляла она, — будет решиться на большее? Мне кажется, мое сердце просто не может биться быстрее», — подумала она.

— А в остальном вам не лучше? — спросила она. — Ваши нестерпимые муки утихли?

— У морской болезни есть одно преимущество.

— И какое же?

— Она позволяет забыть о других страданиях.

К ванне Шерзад подошли стражники, один вооруженный мушкетом, другой — дубиной. За ними следовали матросы, таща сеть и свернутую веревку.

Мари-Жозеф в ужасе вскочила:

— Что вы делаете?! Она находится под защитой его величества!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Мы и выполняем приказ его величества, мамзель, — пояснил лейтенант. — Прошу вас, отойдите.

— Вы пришли ее освободить?! — воскликнула пораженная Мари-Жозеф, не веря своим глазам. — Только не пугайте ее!

Обращаясь к Шерзад, она запела простенькую, веселую детскую песенку: «Не сопротивляйся, Шерзад, вспомни, как тебя переносили в Большой канал! Король тебя отпускает, он сдержал слово!»

Шерзад повиновалась, хотя и не переставая извиваться. Двое матросов распустили сеть, подняв ее как люльку. Волосы у Шерзад потускнели и сбились колтунами, глаза ввалились, припухлости на лице опали и покрылись выступившими венами. Ее кожа, некогда оттенка красного дерева, побледнела и сделалась серой, раны по-прежнему были воспалены.

Мари-Жозеф двинулась следом за Шерзад. Матросы перенесли ее на нос корабля. Шерзад тихонько жаловалась и напевала, не в силах унять дрожь.

— Прощай!

«Прощай», — пела она, и голос ее то и дело прерывался.

Но вместо того чтобы освободить Шерзад, матросы стянули сеть, обездвижив русалку, связав ей руки, опутав когтистые ступни, не давая пошевелиться. Шерзад пронзительно закричала. Мари-Жозеф, издав протестующий вопль, повисла на сети. Грубые веревочные ячейки ссадили ей кожу.

Мушкетер схватил ее и оттащил, как она ни упиралась и ни билась. В полуобмороке от морской болезни и вынужденного голода, Люсьен, шатаясь, поднялся на ноги и вытащил шпагу из ножен. Он поставил подножку одному из стражников, подбив его тростью, и, нетвердо держась на ногах, зашагал к Мари-Жозеф.

Лейтенант выхватил пистолет и почти приставил к голове Мари-Жозеф.

— Сдавайтесь! — приказал он Люсьену.

Люсьен замер, а потом положил бесполезную шпагу и поднял руки. Матрос швырнул его на палубу. Не в силах поверить, что с ним так обходятся, Люсьен попытался было встать, но тут почувствовал у себя на горле острый клинок абордажной сабли. Мари-Жозеф что есть мочи лягнула лейтенанта по колену. Он с проклятием отбросил ее, и она, отлетев в сторону, ползком двинулась к Шерзад, оглушенная падением.

Тут прямо в руки Мари-Жозеф, подскакивая на досках, покатилась шпага-трость Люсьена. Схватив ее, Мари-Жозеф с усилием поднялась и, стараясь никого не подпускать к себе, стала размахивать шпагой. Мушкетеры отступили со смехом, ведь она даже не заметила наведенного на нее пистолета.

— Сложите оружие или я убью его! — крикнул лейтенант.

По шее Люсьена сбежала капля крови, запятнав белую рубашку.

Мари-Жозеф и Люсьен оказались в меньшинстве, их сопротивление было сломлено, и каждого из них сделали заложником, угрожая жизни другого.

Мари-Жозеф опустила шпагу, обманутая и побежденная. В ярости она отшатнулась, когда мушкетер попытался было взять ее за руку. Ей оставалось лишь бессильно глядеть, как матросы спускают Шерзад меж руками золоченой резной фигуры на носу корабля и подвешивают под бушпритом. Стражники отвели мушкеты и сабли и позволили Люсьену подняться на ноги.

— Вот теперь она сможет увидеть и услышать океан.

С этими словами его величество отобрал у Мари-Жозеф шпагу Люсьена.

— А ведь вы давали мне слово чести, месье де Кретьен.

Король опустил острие шпаги на доски палубы и наступил сапогом на клинок дамасской стали. Клинок запружинил, лезвие оставило на дереве глубокую царапину. Король снова наступил на клинок. С мрачным видом он атаковал его в третий раз. Наконец шпага переломилась. Все это время Люсьен не дрогнув наблюдал за казнью.

Его величество отбросил рукоять на палубу и швырнул сломанный клинок за борт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Шерзад висела под бушпритом в сети. Веревки глубоко врезались ей в бока и в бедра; грудь резной фигуры впивалась в спину, не давая лишний раз пошевелиться. Однако соленые брызги омыли и взбодрили ее. Открыв рот, она смаковала их на языке, наслаждаясь вкусом и запахом дома.