Бонапарт. По следам Гулливера - Виктор Николаевич Сенча

походили на ораторские фигуры удержания, которые никак не мешают сказать то, от чего удерживаются. Оба императора одинаково хотели войны; один, чтобы упрочить свое могущество, а другой, чтобы избавиться от ига несносных требований; да и что в самом деле подумать, когда требуют от такой Державы, как Россия, чтобы она затворила свои порты английской торговле, единственно для выгоды Франции… Не было возможности к примирению…»

«Лишившись экспортных доходов, торговля России находится в постоянном дефиците, – докладывал в апреле 1809 года генеральный комиссар по торговым делам в Санкт-Петербурге Фердинанд Мари де Лecceпc. – Горы пеньки, леса, жира, дегтя, поташа, меди, железа и множества других товаров большого объема и малой стоимости неминуемо обернутся полным разорением страны, если это критическое положение продлится еще несколько лет».

И все это – лишь ради того, чтобы какой-то Наполеон и его министры посмеивались и потирали руки…

Вскоре французский император отозвал из России своего посла: в Санкт-Петербурге, как считал французский монарх, требовался более трезвый политик, нежели неуклюжий Коленкур. Прощаясь в середине мая 1811 года с французским послом, царь Александр сказал:

– Если император Наполеон начнет войну, то возможно и даже – вероятно, что он нас побьет, но это ему не даст мира. Испанцы неоднократно бывали разбиты, но от этого они не побеждены и не покорены… А ведь от Парижа до нас значительно дальше, чем до них; тем более у испанцев нет ни нашего климата, ни наших средств… За нами огромное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию… Даже победителя можно принудить к миру. Император Наполеон после Ваграма поделился этой мыслью с Чернышевым; он сам признал, что он ни за что не согласился бы вести переговоры с Австрией, если бы она не сумела сохранить армию, и при большем упорстве австрийцы добились бы лучших условий. Императору Наполеону нужны такие же быстрые результаты, как быстра его мысль; от нас он их не добьется. Я воспользуюсь его уроками. Это уроки мастера. Мы предоставим нашему климату, нашей зиме вести за нас войну. Французские солдаты храбры, но менее выносливы, чем наши: они быстрее падают духом. Чудеса происходят только там, где находится сам император, но он не может находиться всюду… Я первым не обнажу меча, но я вложу его в ножны последним. Я скорее удалюсь на Камчатку, чем уступлю провинции или подпишу в моей завоеванной столице мир, который был бы только перемирием…

Арман де Коленкур был слишком умным дипломатом, чтобы не понять подлинного смысла слов русского царя. Оставалось лишь передать их своему императору…

* * *

Александр I был прагматиком, чем сильно напоминал своего приснопамятного батюшку, императора Павла I. Но в отличие от отца, Александр Павлович показал себя хитроумным политиком. Времена, когда за чьи-то интересы (скажем, за прусские) можно было за просто так поступаться интересами собственными, давно прошли. Русский царь не желал править слабой окраинной империей, с которой можно было не считаться. А потому вел себя в Европе безбоязненно, но аккуратно. Зарвавшихся и оголтелых – старался ставить на место, как, например, шведов и турок. Не впервой, поди…

А вот с Бонапартом с некоторых пор отношения стали явно пробуксовывать. Когда в надежде поправить свое финансовое положение русские обратились за предоставлением займа к известному французскому банкиру Лафитту, последний повел себя, мягко говоря, странно. Во-первых, француз, не скрывая своих намерений, откровенно уклонялся от помощи; а во-вторых, обнаглел настолько, что выставил серьезное условие: соглашение должно быть гарантировано правительством. В результате Наполеон в займе отказал.

Дальше – больше. В 1811 году французы выдворили из собственных владений герцога Ольденбургского – человека, который являлся ближайшим родственником русского царя (напомню, именно за сына герцога вышла замуж сестра царя Екатерина Павловна, предпочтя герцога Наполеону).

Роже Пеэр: «…Великий герцог Ольденбургский, лишенный своих владений сенатским постановлением от 13 декабря, был шурином[147] русского императора; он не принял Эрфурта, который предложил ему Наполеона взамен герцогства. В конце месяца император Александр издал указ, по которому воспрещался ввоз колониальных товаров под нейтральным флагом, а также ввоз предметов роскоши из всех стран, как-то: бронзы, шелковых товаров, лент, кружев и, в особенности, вина. Эта мера, примененная официально ко всем странам, в действительности же была направлена исключительно против французской торговли. “Я предпочел бы пощечину”, – сказал Наполеон, узнав об этом указе. <…>

…В течение 1811 года оба кабинета обменивались нотами и возражениями, главным образом по поводу континентальной блокады, а также дела герцогства Ольденбургского. С обеих сторон делались военные приготовления. Император Александр отозвал свои войска с Дуная, Наполеон – из Испании».

Шаг за шагом французский император брал курс на конфронтацию с Россией. Теперь эта страна Бонапарта раздражала не меньше, чем Англия. Петербург слишком самостоятелен и строптив. Русские постоянно пытаются вести собственную игру, не считаясь с интересами Европы (но главное, с интересами его, Наполеона!); они мешают главному – окончательно сосредоточиться на британских «торгашах». Хочешь не хочешь, с этими непредсказуемыми казаками нужно было что-то делать…

– Далекий путь в Россию ведет в Индию, – говорил Наполеон в беседе с генерал-адъютантом Нарбонном[148]. – Александр достиг бы Ганга, преодолев то же расстояние, какое отделяет от этой реки Москву… Мне известен маршрут и умонастроения народов, населяющих земли, через которые нам предстоит пройти, чтобы от Еревана и Тифлиса добраться до английских колоний в Индии… Вообразите, что Москва взята, Россия повержена, царь усмирен или пал жертвой дворцового заговора… Вот тогда-то можно основать новый, зависимый от Франции трон… Согласитесь, Нарбонн, разве недостаточно одного туше французской шпаги, чтобы на всей территории Индии рухнула эта пирамида английского меркантилизма?.. Мы ударим по Британии с другой стороны – по ее колониям…

Размышляя о мировом господстве, Наполеон лгал сам себе. Политика «движущейся границы», конечно, приносила свои плоды: благодаря наполеоновским декретам Французская империя безбоязненно расширялась за счет присоединения новых территорий. Под властью Бонапарта оказались даже самые свободолюбивые – ганзейские города Бремен, Гамбург и Любек. А уж эти-то ценили свою независимость превыше всего. Подобное расширение больше всего волновало именно Россию: границы Франции оказались в опасной близости от российских кордонов.

И все же империя Наполеона Бонапарта, сотканная из лоскутьев герцогств, княжеств и королевств, бурлила, как переполненный варочный котел. На этом фоне Франция переживала жесточайший экономический кризис. Народ голодал и перебивался с хлеба на воду. Пришлось в срочном порядке вернуться к чрезвычайным мерам времен Великой революции, установив твердые цены на продукты питания. Но быстро справиться с кризисом никак не удавалось.

О голоде во Франции писали даже московские