Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

лица и состояния, как раз и обозначается сменой одежды. И когда ты идёшь на разрыв со своим прежним положением, то ты, таким образом, фигурально говоря, меняешь на себе одежду.

Но в данном случае с Клавой, всё с ней происходящее, видимо на одной только фигуральности не остановилось. И она, скорей всего, слишком много приложила сил, чтобы вырваться из своего прежнего положения, что её порыв со своим разрывом с прежним своим местом нахождения, судя по раздавшимся очень реальным звукам треска одежды, да и она что-то за собой, а вернее за тем, что прикрывало её в виде одежды, почувствовала (её сзади обдало холодом), каким-то образом материализовался, и Клава, оказавшись на ногах, пока ещё неосознанно, ощутила себя не то что бы неприкрытой, а прямо раздетой.

И на этом в первую очередь настаивает чуть ли не весь коллектив офиса, оказавшийся в зоне слышимости этого раздавшегося звука треска одежды со стороны Клавы, куда немедленно были обращены их лица, а дальше, как это обычно бывает с людьми, увидевшими нечто такое, что не укладывается в обычный порядок вещей, они впадают в умственный транс, со своим самовыражением – одутловато изумительным состоянием онемения.

Что, впрочем, только косвенное доказательство того, что с Клавой нечто такое приключилось, после чего у неё не будет дороги назад (так именно и рвутся все старые связи), и ей, чтобы убедиться в том, что с ней по настоящему что-то произошло такое из ряда вон выходящее, нужно со всей прямотой посмотреть туда, откуда раздался этот треск разрыва одежды. И, судя по её преобразившемуся в изумление лицу, с вытаращенными глазами, то она не стала гадать, что там, сзади неё, какие связывающие с прежним местом нити разорвались, а прямо посмотрела туда, и тут же впала в умственный ступор. В котором она, скорей всего, действуя на рефлексах, подогнувшись в ногах, начала руками обхватывать себя сзади руками, как бы пытаясь себя прикрыть ими от обжигающих взглядов стольких любопытных и местами посмеивающихся людей вокруг.

А причиной такого её впадения в ступор стало то, что она увидела на своём рабочем месте, а именно на своём стуле, где она до этого момента сидела, а затем так резко с него сорвалась. А она увидела не просто стул, а она увидела часть своей юбки на его поверхности, которая, как теперь и стало понятно, и стала тем источником треска разрыва одежды, который всех тут так воодушевил на такое пристальное внимание к Клаве. Ну, а как, и почему всё так прискорбно с её юбкой случилось, то и этому у Клавы мгновенно нашлось объяснение, как только она перед своими глазами промотала совсем недавние события, которые и привели её к такому, на грани отчаяния, состоянию.

Так она с самого утра, ещё дома, нечто такое нехорошее предчувствуя в себе, что, впрочем, в последнее время для неё было совсем не новостью, но сегодня её особенно что-то тревожило, и она была вся как на иголках (это всё последствия посещения кафе с Холодной), ни в какую не хотела идти на работу, и придумывала для себя различные отговорки и причины пропустить сегодняшний день, вплоть до обращения к врачу. Но как бы она не старалась в этом плане, что-то в ней её убедило взглянуть страху в глаза, и она, по дороге на работу не раз поворачивая в обратную сторону, тем не менее, добралась до своего проклятого ею места службы.

А как только она оказалась у своего рабочего стола, то, как и ожидалось Клавой всю дорогу, вот они, Гаврила с Харитоном, которые её вовсю уже поджидают с мстительными ухмылками. И у Клавы в один на них взгляд всё в голове начинает кружиться, и она, дабы на месте не упасть, хватается руками за стол и на подогнувшихся ногах плюхается всем своим весом на стул и там замирает, боясь пошевелиться под этими пронзительными взглядами Гаврилы с Харитоном, так и выжидающих, когда она им даст хоть малейший повод свести с ней счёты.

Вот она и сидит, не шелохнувшись, опустив голову и уверяя себя в том, что если она так незаметно, не двигаясь, просидит весь рабочий день на одном месте, то они её не тронут. И поначалу всё так и было. И Гаврила с Харитоном только поглядывали в её сторону, не стремясь даже к ней приблизиться, но при этом давали ей понять, что не спускают с неё своего взгляда. Что со временем, в некоторой, а вернее в своей особенной степени расслабило Клаву, и она начала нестерпимо думать о своём создавшемся здесь положении. Ну а дальше …Ну, а дальше всё это привело к тому, к чему и привело – вот к такому её разрыву, не только с местом своего сидения, но и той частью одежды, которая буквально соприкасалась со стулом.

Ну а почему именно так с ней получилось, когда вон, сколько вокруг людей ежеминутно садятся на стулья и с них встают, и при этом с ними ничего такого сверхнеординарного не происходит, то разве зря Гаврила с Харитоном были к Клаве столь внимательны за всё время её сиденья на стуле. А сейчас, когда она оказалась перед фактом такой своей полураздетой действительности, то они в отличие от всех вокруг людей не выражают столь большого изумления, и для них это всё как бы ожидаемо. А из всего этого можно сделать весьма однозначно трактуемое утверждение – за всем этим разрывом одежды Клавы стояли именно они.

А уж как они этого добились, то это всего лишь дело техники и технических возможностей клейких веществ, которые при верном выборе и при умелом использовании, дают впечатляющий эффект. Что вид Клавы и подтверждает, как бы это не прискорбно было говорить. А зная, какие Гаврила с Харитоном мастера делать на ровном месте интригу (поверхность стула, чем не самое что ни на есть ровное место), то даже самый высокооплачиваемый адвокат не возьмётся за их защиту в этом деле, так всё тут очевидно.

Между тем Клаву, при виде не просто части своей юбки на стуле, а она увидела там то, что сейчас все видели на ней сзади, начало пошатывать от головокружения, у неё начало темнеть в глазах и к горлу подступать тошнота странной горечи. И она уже была готова всё это подобравшееся непотребство к самому горлу выплеснуть из себя, а затем упасть в обморок, как вдруг она осознанно ощущает эту огненную горечь всей той подступившей