Индиговый ученик - Вера Петрук

Странно, но Регарди ни о чем таком не думал. Его, конечно, заинтересовали эти бои, но лишь потому, что в последнее время слишком много людей уделяли им внимание. Он и не собирался принимать в них участие. И уж тем более не связывал с ними будущее. Хотя, возможно, Сахар озвучил мысли, которые были зачаты, но не успели родиться… Или он обманывал самого себя?

– Все хорошо, – кисло улыбнулся Арлинг, но голос прозвучал неуверенно.

– Ничего хорошего, – грустно протянул керх. – Возможно, мы никогда не встретимся. Ведь это Карах-Антар. Я просто должен… – от волнения керх запнулся, но сумел быстро собраться. – Понимаешь, я уже был в такой ситуации раньше. Жизнь человека могла быть спасена, но я сдался и проиграл. Глядя на тебя сейчас, мне кажется, что боги дали мне второй шанс. Шанс спасти твою жизнь.

– Не понимаю, о чем ты.

– Когда-то другой очень близкий мне человек говорил, что ему совсем не интересны Бои Салаграна. Но это была ложь от начала и до конца, потому что уже тогда он грезил ими настолько, что тренировался по ночам, готовясь принять в них участие. Анонимно. Здесь он был честен. Никто из нас никогда не сможет предать имана.

Сахар сорвал цветок жасмина и задумчиво растер его пальцами, наполнив воздух одуряющим ароматом. Арлингу захотелось пить – в горле отчего-то неожиданно пересохло.

– Ты говоришь о… – выразить в словах внезапную догадку не получилось. Она резала язык, будто колотое стекло.

– О Финеасе, – закончил за него Сахар. – Я мог отговорить его, но не сумел. До сих пор помню тот день. Ты был с иманом в городе, а Фин собрал меня, Ола и Беркута на Огненном Круге, как раз на этом месте, и сказал, что едет в Муссаворат на Бои Салаграна. «Я знаю, что учитель запретил в них участвовать, но я буду выступать не как его ученик», – сказал он тогда, и это прозвучало, как отречение от всего, чему учил нас иман. Такого от Финеаса не ожидал никто. Помню, я сказал ему, что он делает ошибку, а Фин лишь криво усмехнулся. «Жить без ошибок невозможно, а человек в любом случае умирает только раз», – ответил он мне. Мы тогда глупые были, хотя сначала и собирались донести иману. Но Фин убедил нас молчать.

– Неправда, он собирался к больному отцу! – не выдержал Арлинг, перебив керха.

– В этом был весь Фин, – вздохнул Сахар. – В его сказку поверил даже учитель. Потом иман, конечно, все узнал, но наказывать нас не стал. Мы сами себя наказали клятвой молчания, которую я сейчас нарушаю. И делаю я это ради тебя, Лин. Потому что я там был. Сначала Финеас не собирался нас брать, но наше любопытство росло, и мы попросились у имана сопровождать его к больному отцу. Тебе решили ничего не говорить. Фин считал, что ты можешь выдать наш заговор иману волнением или случайно проговорившись. В общем, не суди его, потому что я видел его смерть, и она была страшной. Фин неплохо держался и дошел до третьего круга, когда все разумное перестало иметь значение. Против него выставили двухголового шибанца-великана. Я до последнего момента думал, что это какая-то маска, пока Фин не отрубил ему головы – сначала одну, потом вторую. Но победителем он не стал. Едва шибанец рухнул, как под Фином открылся люк, и он упал в колодец с кислотой, спрятанный под сценой. Вот что такое настоящие бои без правил. Мы не ждали, что Фин выберется, но он выжил и сумел выползти на песок – без кожи, глаз, волос. Тогда он мало напоминал человека. Скорее, пайрика, оказавшегося в нашем мире в своем истинном обличье. Мы бросились к нему, но арену охраняла целая армия наемников, мы даже не смогли пробиться к сцене. Фин еще не успел выползти из ямы, когда против него выпустили нового бойца. Он был в маске, но я хорошо ее запомнил. Голова птицы с ярко-красным клювом и длинными черными перьями. Они опускались ему на плечи, закрывая шею и было похоже, что это не человек, а оборотень из мира духов пришел забрать Финеаса в свое царство. Он отрубил ему сначала руки, потом ноги, а затем голову, наслаждаясь криками толпы и кровью. От Фина я не услышал ни звука. Поверь мне, там собираются не люди, а дьяволы. Хорошо, что бои запретили. И плохо, что они будут проходить в нашем городе. Не понимаю, как у Сохо хватило наглости предложить иману участвовать в них после того, как там был убит его лучший ученик. Не повторяй ошибки Фина, Арлинг. Это не наш путь.

Сахар поднялся и, коснувшись его плеча, ушел. Больше они не встретились. Керх растворился в вечности, оставив после себя лишь слабый запах цветков жасмина, растертых между пальцами. С тех пор он всегда напоминал Арлингу о смерти.

В ту ночь он очень долго сидел на песке у старого сарая, вспоминая тех, кто бесследно ушел из его жизни.

Ученик старался, но работал бездумно и равнодушно, не желая облегчить это утро ни себе, ни Арлингу. Солнце уже встало, но над башнями Балидета еще витала легкая утренняя свежесть, которая была возможна только осенью. Жаркие знойные дни лета канули в небытие, а зимние засушливые ветра, несущие волны раскаленного воздуха, еще только направлялись к городу. Пройдет не одна неделя, прежде чем они достигнут долины Мианэ, усыпив в ней жизнь на долгие месяцы.

Регарди никогда не отличался большим запасом терпения, а после бессонной ночи и подавно. Обойдя неповоротливого ученика, он схватил его сзади за локоть и быстро выкрутил ему руку за спину. Поддавшись болевому нажиму, кучеяр наклонился вперед, стиснув зубы, но еще надеясь, что утро закончится хорошо. Арлинг не стал ему говорить, что он ошибался. Продолжив движение, он захватил ступней его ногу и, вкрутившись в стойку мальчишки, надавил коленом на боковую поверхность его бедра. Ученик попытался удержать равновесие, но Регарди усилил нажим, и кучеяр рухнул на бок, не сдержав болезненного крика.

– Когда враг на земле, добиваешь его ударом в лицо, – наставительно произнес Арлинг, занося ногу и целясь пяткой в лицо поверженного. Мальчишка сделал последнюю попытку спастись от поражения и прикрыл голову руками, но Регарди этого ждал. Изменив направление удара, он быстро нанес его в живот ученика, не применяя силы, но стараясь, чтобы урок запомнился.

– Бить нужно четко, точно и аккуратно, – выдохнул он, отходя от корчащегося кучеяра и обращаясь к остальным ученикам, сидящим вокруг. – И запомните. Нет таланта, есть упражнения. Быстрота, скорость, сила не даются свыше добрыми богами. Чем усерднее вы тренируетесь, тем менее уязвимы.

Конечно, это были не его слова, но в свое время учитель так часто повторял их ему, что Арлинг почти считал их своими.

– Кто еще хочет показать мне «Летающего Ворона»? – спросил он, складывая на груди руки и слегка наклоняя голову. Мысль о том, что он только что повторил любимый жест имана, заставила его почувствовать себя скверно. Привычка имана стоять на уроках в такой позе была широко известна и часто пародировалась смелыми, но не умными учениками. Регарди качнулся на носках и попытался незаметно опустить руки на пояс. Впрочем, можно было не стараться, потому что на него все равно никто не смотрел. Ученики сидели на корточках, устремив взгляды в песок и не проявляя ни малейшего желания заниматься дальше.

Что-то было не так. Арлинг почувствовал это интуитивно, не сразу поняв, что именно его насторожило. А когда понял, менять что-либо было поздно. Мальчишка, которого он свалил на землю, безуспешно пытался подняться, держась обеими руками за живот. Регарди поморщился. Он был уверен, что бил без силы, но лежащий на площадке ученик доказывал обратное. Арлинг хорошо помнил ощущения, когда кулак учителя попадал по его собственному животу. Боль была адская. Впрочем, иман никогда не давал ему времени на передышку. Если Регарди не поднимался в течение секунды-двух, мог последовать новый удар, и так до тех пор, пока он не вставал на ноги, загнав боль в дальние уголки сознания.

Подавив раздражение, Арлинг подошел к мальчишке и поднял его с земли, чувствуя, как тот вздрогнул от прикосновения. Ученик простоял прямо недолго. Дождавшись, когда Арлинг отвернулся, он снова скорчился и отполз к товарищам. Среди учеников царила мертвая тишина, которая не могла не тревожить. Объяснений было два: либо у Регарди исказилось восприятие мира, и он разучился контролировать собственное тело, либо у молодого поколения кучеяров, проучившихся в школе целый год, был завышенный болевой порог. Судя по всему, для продолжения урока их придется затаскивать на площадку насильно. И это будущие выпускники Школы Белого Петуха! Что ему сейчас – лекаря вызывать?

Нужно успокоиться, напомнил он себе. Ничего не случилось, обычная ситуация, обычный день, обычный урок. Но обманывать себя было сложно.

На следующий день, после того как с Арлингом простились сначала Беркут, а потом Сахар, в результате чего он еще раз пропустил экзамен, иман не посадил его в клетку со львом и не скормил крокодилам. Вместо этого он отправил его проводить урок младшим ученикам, сославшись на свою занятость. Даже интонации не повысил, хотя Регарди прогулял экзамен, который не мог сдать уже второй месяц. Такое поведение учителя было необычным и подозрительным.