Преступный человек (сборник) - Чезаре Ломброзо

Точно также когда Кромвель, при всей своей гениальности, задумал ввести в Англии республиканское правление, то встретил суровое противодействие, потому что монархические чувства глубоко коренились в народе: в течение двух лет последний организовал семь восстаний и кончил тем, что взял верх над протектором.

Для республиканского образа правления сочувствие народа особенно важно. «Монархический строй еще, может быть, и бывал вводим силою, – пишет Гизо, – но республика, введенная вопреки инстинкту и желанию народа, не может быть прочной». К этому следует прибавить, что она не может быть прочной и тогда, когда вводится вопреки традициям и физическим условиям страны или степени цивилизации народа. В самом деле, тот же самый республиканский строй, который дает такие прекрасные результаты в штатах Северной Америки, будучи введен в республиках южноамериканских и в Мексике, где народонаселение невежественно, а климат слишком жарок, дал только ряд бессмысленных волнений и бунтов.

Точно так же образцовая английская конституция, медленно и органически выработавшаяся из характера, нравов и обычаев англосаксонского племени и вполне им соответствующая, будучи перенесена к латинским народам, столь отличающимся от англосаксов, послужила лишь препятствием к политическому их прогрессу и вызывает, особенно во Франции и в Испании, беспрерывный ряд парламентских революций.

Мания все сплошь реформировать неизбежно вызывает контрреволюции. Излишняя свобода утомляет людей, как и всякое сильное возбуждение. Но когда желают навязать ее народу уже развращенному, то выходит еще хуже. После Тарквиниев Рим мог удержать свободу, а после Цезаря и Калигулы уже не мог, так же как Милан после Филиппа Висконти и Флоренция по смерти Александра Медичи. Реакция во всех этих случаях была неизбежна, потому что «бунты не вредны там, где натура еще не испорчена, но где много развращенных людей, там и хорошие законы ни к чему не послужат» (Макиавелли).

«Желать все реформировать – значит желать все разрушить», – пишет Коко по поводу неаполитанской революции 1799 года. Тамошние революционеры были деятельны только в теории и неуместно. Они уничтожили феодализм так, что повредили этим народу; они совершенно бессмысленно разделили страну, соединив, например, Абруццо с Апулией; из подражания французам они изгнали всех дворян и бывших королевских чиновников, которые, конечно, сделались потом главными факторами реакции.

Так было всюду, где неблагоразумные правители считали возможным изменить религиозную веру и общественное чувство народа одним приказом. Так было во Франции с законами против гугенотов и с провозглашением Богини Разума; так было в Англии, где англиканцы и пресвитериане восстали против гонений на Стюартов.

По мнению Аристотеля, самые лучшие законы ни к чему не послужат, если не соответствуют нравам народа. В Испании Карл III, пользуясь своей властью, мог забрать в руки духовенство и улучшить положение страны, несмотря на то что народ единогласно требовал восстановления иезуитов, но тотчас же после него все реформы отменены, потому что оказались несвоевременными. В 1812,1820 и 1836 годах в испанском правительстве тоже имелись ярые реформаторы, но они пали, потому что намерения их не соответствовали желаниям народа. В 1814 и 1823 годах кортесы (либеральные) были разогнаны во имя общественного негодования. Квин рассказывает, что при проезде короля толпа повсюду ругала либералов, конституцию и кортесы.

А когда Фердинанд VII восстановил инквизицию, то приказ его был встречен криками радости со стороны народа. То же случилось и в 1845–1851 годах, когда духовенству было возвращено его имущество. Напротив того, когда в 1855 году правительство вновь собралось отнять это имущество, то народ взялся за оружие и поднял карлистское восстание при криках: «Религия в опасности!» Кончилось все это в 1857 году восстановлением старых конкордатов.

К этому следует прибавить, что Росас и Кирога в то же самое время в Америке подняли реакцию во имя тех же самых принципов, за которые так упрямо стояла их старая родина, – этнологические законы могущественны до такой степени, что в самых различных средах приводят к одним и тем же результатам.

В древности за правлением Соломона, значительно опередившего свой век революционера в искусстве и торговом деле, последовала контрреволюция Иеровоама{87}.

Даже тогда, когда вводятся реформы вполне справедливые, предназначенные к истреблению позорных, недостойных натуры человеческой предрассудков, и тогда при малейшем насилии или несвоевременности они вызывают реакцию и во всяком случае не удаются. Против жестокости Ивана Грозного народ в России не восставал, а против Петра Великого, когда он захотел слишком быстро цивилизовать Россию и затронул духовенство, бунты не прекращались. Точно так же в современной Японии начинает уже проявляться реакция против некоторых реформ, введенных слишком либеральными министрами.

Г. Лебон объясняет бунты во французских владениях на Дальнем Востоке той ошибкой, которую совершило французское правительство, введя самые либеральные реформы среди народов, погруженных в азиатскую спячку, тогда как им и мусульманская цивилизация еще не по плечу.

Именно поэтому гуманные законы против невольничества, да еще введенные слишком круто, вызвали в Америке войну за целость Союза, хотя надо признаться, что в ней и коммерческие интересы играют большую роль. Те же законы против невольничества служили главной причиной восстания в Судане. Это настолько справедливо, что сам Гордон, фанатик аболиционизма, признал необходимым отменить их для того, чтобы успокоить страну.

Первоначальным источником нигилизма были волнения, вызванные освобождением крестьян.

Восстание в Египте последовало за первыми реформами Теффика-паши.

12)  Плохое управление. Правительство, не заботящееся о благе народа и преследующее честных людей, постоянно вызывает против себя бунты и революции. Преследование идей превращает последние в чувства.

В тех странах, где политические реформы соответствуют настроению народа, бунты бывают редко, как это мы видим на примере Италии, где современный строй при всем его несовершенстве все же гораздо лучше старого режима, хотя надо заметить, что в Италии излишнее стремление к политическому и законодательному объединению недостаточно считается с различием климата и нравов в разных областях.

Во Франции порядки, приспособленные ко вкусам классов высших по культуре и неудобные для классов низших, как это было при Луи-Филиппе, послужили причиной бунтов и политических преступлений, количество которых тотчас же сократилось при демократической империи Наполеона III, успокоившего народ попытками социальных реформ, блеском и роскошью. В этом можно убедиться при первом взгляде на следующую таблицу, в которой показано число судимых и осужденных по политическим преступлениям (включая сюда и дела о печати) за 1826–1880 годы.

Из этой таблицы видно, что за время второй империи (1851–1870) политических дел возникало даже меньше, чем при республике.

Накануне американской революции Бенджамин Франклин в брошюре, озаглавленной «Как сделать из большой империи маленькую», следующим образом характеризует дурное управление, доведшее его родину до восстания:

«Вы хотите раздражить колонии и довести их до восстания? Вот вам самое верное средство: считайте их склонными к бунту и обращайтесь соответственно; наводните их солдатами, которые бы вызывали бунты своим нахальством и потом усмиряли их пулями и штыками.

Не назначайте в губернаторы благоразумных людей, которые бы уважали законы, религию и нравы населения, а назначайте кутил, проживших свое имущество, игроков, неудачных аферистов – они как раз годятся для этого.

Чем они будут упрямее и нахальнее, тем лучше.

Если вы боитесь, что этого будет недостаточно, чтобы вызвать недовольство, то остерегайтесь выслушивать жалобы, к вам обращенные, а еще лучше – наказывайте жалующихся.

Если жители колоний думают, что пользуются свободой личности и совести, то спешите рассеять эту иллюзию.

Постарайтесь затем помешать их торговле нелепой регламентацией, которая сделала бы пошлины, взимаемые вами, еще более ненавистными; пришлите из столицы чиновников самых необразованных, наглых и тупоумных.

Затем, когда выколотите от население подати, назначьте вашим чиновникам крупные жалованья, чтобы и они могли жить в бесстыдной роскоши за счет крови и пота рабочего народа».

Вот как поступала Англия с североамериканцами, и все мы знаем, что из этого произошло.

Но то же самое произошло и в Южной Америке, где испанское правительство заботилось только о том, чтобы выжимать соки из своих колоний, чем вызвало революцию, которая в свою очередь, не издав ни одного прочного учреждения ни по части правосудия, ни по санитарной части, ни по народному просвещению, дала повод к беспрестанным бунтам, только теперь как будто бы начинающим затихать.