Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник) - Одри Хепберн

Чтобы доказать это себе и остальным, стоило плыть в Америку.

Но, честно говоря, Америка научила меня многому и многое показала. Америка – это умение делать деньги, а деньги еще никому не мешали.

С Сэмом Голдвином меня познакомил князь Дмитрий Павлович. Поистине, Дмитрий для меня золотое дно, ведь Эрнест Бо тоже его рук дело. Получается, что и духи, и Америку мне преподнес князь? Конечно, оба знакомства могли ничем не закончиться, но ведь важно, что они состоялись, а я просто извлекла выгоду из этих встреч.

И снова это был Монте-Карло. Дмитрий приехал туда отдохнуть, мы с Мисей тоже. Вендора я к тому времени если не забыла, то из собственных планов выкинула окончательно.

Когда Дмитрий представил Сэмюэля Голдвина, меня прежде всего поразили умные, чуть насмешливые глаза. Этому выходцу из России (мне уже казалось, что все талантливые люди имели русские корни!) было сорок шесть, и он также родился в семье уличного торговца. Услышав об этом, я, кажется, вздрогнула, но сумела скрыть свою растерянность. Что это, мое прошлое властно не желало отпускать меня или кто-то о нем узнал?

Никто ничего не узнал, все раскопали позже любители сенсаций.

Голдвин был одним из создателей американского кинематографа и теперь горел желанием одеть актрис не только в фильмах, но и в жизни в модели «от Шанель». Сэм решил рискнуть. Он предложил мне поистине сумасшедший с деловой точки зрения контракт: миллион долларов за год, притом что я буду приезжать в Голливуд дважды в год и создавать костюмы для очередного фильма и для актрис в жизни. Голдвину очень хотелось, чтобы на фильмы ходили ради просмотра новых нарядов и моды будущего.

Конечно, заполучить в качестве костюмера ведущего модельера Парижа стоило дорого, он это прекрасно понимал. Понимал и другое – в Америке кризис, причем настолько серьезный, что всем не до кино. Надо быть очень рискованным человеком, чтобы в такое время вложить деньги в это предприятие. Но Голдвин рискнул. Забегая вперед, могу сказать, что он не проиграл. Но и не выиграл.

Выиграла я, но только в денежном эквиваленте.

Итак, Сэмюэль озвучил лестное предложение: дважды в год наносить визит в Голливуд, чтобы создавать модели для фильмов и законодательниц киношной моды. И он был просто изумлен, что я не только не бросилась ему на шею с криком: «Согласна!», но и попросила время на раздумья.

Эта идея едва не перессорила американский мир кино. Репортеры захлебывались в прогнозах, даже заключались пари: одни твердили, что звезды согласятся одеваться у меня, другие, что нет. Почему-то никто не обсуждал вопрос: соглашусь ли я?

А я раздумывала. Почему? Не нужно объяснений Голдвина (он, кстати, и не объяснял), чтобы понять, что у каждой актрисы свой характер, часто не менее тяжелый, чем у меня самой, что у каждой второй отвратительный вкус и никакого желания подчиняться чужому, что одеть их в костюмы для роли – это одно, а вот в жизни всех в одном стиле – совсем другое. Или мне предстояло разработать сразу несколько стилей? Тогда какой из них будет моден через полгода, когда картина увидит свет?

Но главное: создавая свои модели на рю Камбон, я создавала именно СВОИ модели, а не те, что нужны для роли в фильме или определенной актрисе в жизни сообразно ее характеру. В Голливуде была велика опасность этого лишиться.

Я, наверное, отказалась бы, не настои Ириб. Поль Ириб сам побывал в Америке, пытался работать в Голливуде, испытал сокрушительное фиаско и, казалось, должен отговаривать меня, но он советовал попробовать.

– Габриэль, ты ничего не теряешь, кроме времени. Голдвин так или иначе выплатит тебе гонорар, зато какая это реклама, и не только в Америке, но и во всем мире! К тому же Америка научит тебя делать деньги и на все смотреть другими глазами.

Я смеялась:

– Деньги, если ты успел заметить, я умею делать и без Америки.

Ириб качал головой:

– Это другие деньги, Габриэль, и размах другой. Знаешь, чему у американцев можно поучиться? Масштабности мышления. У них все самое-самое большое и великое, даже кризис. А еще это массовая культура, хватит сидеть на заказах для богатых дам.

Я действительно не понимала.

– А что же мне делать, одевать французскую армию? Пуаре уже пытался делать такую глупость. Я не стану шить форму сестер милосердия или пожарных.

Он настойчиво советовал:

– Отправляйся в Америку и посмотри. Сходи в большие магазины. Там продаются твои модели.

– Я не шью модели для магазинов, мои портнихи для этого слишком квалифицированны и дороги!

Ириб высказал мысль, которая практически перевернула мир кутюрье, во всяком случае, мой собственный.

– Габриэль, это платья, сшитые не в твоем Доме, но с твоих скопированные. Понимаешь, берут твои модели, распарывают, снимают копии и выпускают тысячами штук совсем дешево. Получается нечто похожее.

– Но у меня все изделия на определенный размер!

– И я о том же. Часто копии лишь блеклый отсвет того, что есть в Париже. Ты теряешь огромные деньги.

И все равно я не понимала.

– Объясняю. Америка тоже хочет носить стиль Шанель, необязательно в твоем исполнении, но тобой разработанный. Причем носить не через полгода, а всего лишь через пару месяцев после показа коллекции. Почему бы тебе одновременно с коллекцией не делать лекала для раскроя на разные размеры и продавать их фабрикам по производству одежды?

– И все будут носить мои модели?

– Но они же и так носят, только плохого качества и плохого кроя. Отдавай право производить твои модели только тем, кто может отвечать за качество, и в твои изделия скоро будет одета вся Америка. Ведь тебе же всегда нравилось, когда платья копировали. Научись извлекать из этого деньги.

Я только отмахнулась:

– У меня их и так достаточно.

Но предложение оценила. Если все действительно обстоит так, то я и впрямь могу одевать Америку. Там уже покупают большую часть производимых духов «Шанель № 5».

Голдвин получил мое согласие.

Удивительно, но больше всех обрадовалась Мися. Она загорелась желанием найти в Америке брата Руси Алексея Мдивани. Зачем ей это понадобилось, не могла объяснить и она сама. А во-вторых, Мися твердо вознамерилась разыскать и моего отца. Не объяснять же ей, что Альбер Шанель никогда пределов Франции не покидал. Я же всем твердила, что отец уехал в Америку, чтобы разбогатеть.

И вот в апреле 1931 года мы наконец отправились в Америку. Со мной плыла целая армия модисток, портних, манекенщиц…. Мне предстояло работать, не обучать же там новый штат, мои уже привыкли к жестким требованиям, кто знает, что за модистки там.

За время плавания я не раз вспомнила Дягилева, не любившего открытые морские просторы. Казалось бы, чего бояться мне, столько раз ходившей по морю на паруснике Вендора, пусть и огромном, но все же куда меньше океанских лайнеров? Я не боялась, но мы с Мисей обе страшно измучились и сильно простыли, а потому разглядывать огромную статую Свободы желания не было никакого.