Владимир Высоцкий. По-над пропастью - Ю. Сушко

Это были первые зарубежные гастроли театра, и означали выход на иную орбиту. Пусть Болгария, но это был уже международный уровень. «Пробивала» гастроли министр культуры, милая женщина Людмила, чья фамилия — Живкова — решала практически все вопросы. По ее просьбе отец, властитель Болгарии, 1-й секретарь ЦК партии Тодор Живков легко договорился с Москвой о приезде Таганки.

Когда в Софии отзвучали последние аккорды «Доброго человека» и вся сцена — от портала до портала — оказалась заваленной цветами, публика стояла и бисировала, а пионеры на улицах отдавали салют актерам, Зинаида Славина, открытая душа, сказала Высоцкому: «Ну вот, Володенька, теперь можно и умирать, так нас чествуют!» Он ответил: «Ну что ты, Зин, что ты — еще не вечер!» А потом поцеловал и попросил больше так никогда не говорить.

Позже, выступая на телевидении, после успешных представлений и в Варне, и Велико-Тырново, и в Стара-Загоре, и в Пловдиве, Высоцкий говорил, что все здесь было «сверх ожиданий, потому что интерес был не только к спектаклям и нашему искусству, но и просто к людям... Ну, а зачем живем? Для того, чтобы новых людей видеть, новые места. Нам повезло...».

Действительно, в Болгарии он был нарасхват. После спектаклей Высоцкого тянули в компании, где он пел до утра, его портрет писала жена поэта Любомира Левчева художница Дора Бонева. Потом друзья устроили Владимиру полуподпольную запись для будущей пластинки. За музыкальной поддержкой он обратился к Виталию Шаповалову и Дмитрию Межевичу.

— Шапен, хочешь заработать левы?

— Хочу.

— Тогда ночью, после спектакля, едем на радио, запишем диск

— Да я ж не знаю всех твоих песен!

— Ладно, не знаешь! Разок послушаешь — и хорош.

— Работаем. Я начинаю, вы подхватываете. Дима, ты знаешь мои вещи, где какое вступление, давай! Поехали!

«Я, в основном, на басах играл, — вспоминал Шаповалов. — Писали подряд, и диск получился чистым. Там в одном месте, когда записывали «В сон мне — желтые огни...», и я начинал бить жесткий ритм, он повернулся ко мне, и даже по записи это чувствуется, что он улыбается: ему нравится, что Шапен врубил свои основные мощности. Очень удачная запись, по-моему, получилась. Мне понравилось. Я еще думал: как же так? Обычно репетируют, дубли делают, а он — прямо так! Записано — пошли дальше... Записали очень быстро: приехали часов в одиннадцать, а в три-четыре уже закончили. Еще до утра было время... Тогда еще пошутил. «Володя, ну как же так ты такой махонький — и такие грандиозные стихи у тебя рождаются?!»

— Шапен, если б я играл на гитаре, как ты, я б вообще в театре не работал...»

Весь свой гонорар за будущую пластинку Высоцкий истратил щ дубленки для актрис театра

Правительственный банкет в Софии не обошелся без конфузов. Поэт Левчев (он оказался еще и чиновником — замминистра культуры) осторожно намекнул Высоцкому, который постоянно ходил в коричневой кожаной куртке, что неплохо бы переодеться. «Ты абсолютно прав, — ответил он. — Побегу переоденусь». Он очень быстро вернулся одетым... в черную кожаную куртку. Но Тодор Живков на огрехи в этикете не обратил внимания, был оживлен, шутил и все просил Владимира спеть еще.

«...ПОСЛЕ ТОГО, КАК ЕЕ РАССКАЗАЛИ?» 

Он не ожидал, что работа над «Алисой» настолько затянется, Скачала маялся с песнями, для каждого героя нужно было подоврать свою интонацию, свою мелодию, но с тем, чтобы они вплетались в общую ткань дискоспектакля.

«Мы с Севой Абдуловым часто у него ночами сидели, когда он работал над «Алисой», — рассказывала актриса Ирина Печерникова. — Слушали музыку, трепались, пили джин с тоником, а Володя Сочинял. Иногда приносил листок: «Вот родилась строка». То было Замечательное, какое-то волшебное время. Каждый день я приходила на спектакли или сидела у него дома. Володя писал «Алису...», писал трудно, и я кожей ощущала, что я ему нужна... Может, я ему казалась похожей на Алису из страны чудес? Не знаю...»

Песни в «Алисе» — немногие из песен Высоцкого, где и композитор внес что-то свое, считал Олег Герасимов. Надо было гитарный аккомпанемент переводить в старинную английскую музыку, как-то разнообразить... Работа была в высшей степени совместная... А потом начались мучения: никто не мог этого спеть. Потому что песни Высоцкого рассчитаны на Высоцкого! Он сказал: «Песню Попугая я обязательно буду петь сам, и «Королевский кроххей» тоже...» А женские партии? Перепробовали колоссальное количество исполнительниц — и драматических актрис, и профессиональных певиц, пока не нашли Клару Румянову, которая великолепно это сделала, причем легко, сразу и очень талантливо.

Олег Герасимов сожалел: «Пластинка ужасна своим жестким метражом, в который надо влезть. Приходится с кровью сердца ужиматься... Володя всегда приходил с гитарой, он ведь не читал стихи, а сразу пел готовую песню. Причем спорить с ним было бесполезно: он ничего не менял... Я ему доказывал, что «Где, например, волшебный рожок? Добрая фея куда улетела?..» не соответствует стилю Кэрролла, это скорее немецкая сказка... Не пошел ни на какие уступки. Какие-то сокращения — да, потому что это уже неизбежно... Он очень скромно реагировал, когда его хвалили, а когда ругали — не соглашался, отстаивал свое до конца. По-моему, даже когда понимал, что ошибся... Ни на какие компромиссы не шел. Говорил: лучше пусть песня совсем не пойдет. Не умел переделывать и подгонять под чье-то желание. Но зато мог быть очень убедительным. На предварительные прослушивания мы его не звали. Но когда нужно было решить, годится исполнитель или нет, он был обязательно».

«Мы ее протаскивали, будто это боевик какой-то, — жаловался друзьям Высоцкий, и все повторял Кэрролла: «То, что происходит в действительности, — совсем не то, что происходит на самом деле».

Обычная смена записи — четыре часа, но группа никогда не укладывалась, всегда прихватывала лишний час-полтора. В один из вечеров особенно задержались, шел дубль за дублем. Все страшно устали. Только вернувшийся из Парижа Высоцкий был недоволен — и актерами, и аранжировками, и придирками режиссера. Все ругались, отстаивая свою правоту. Елена Лозинская, ответственный редактор «Мелодии», почувствовала: вот-вот грянет гроза. Она встала из-за пульта и вошла в студию: «Мальчики, я — Маргарита, и балы даю после полуночи, все едем ко мне!» Спорщики обалдело замолчали, засуетились и с готовностью стали собираться.

Лозинская накликала, вызвав дух Булгакова. Дверь студии оказалась заперта. Долго тарабанили, пока не проснулся охранник и не выпустил страдальцев. На улице все набились в «мерс» Высоцкого, поехали на Дмитровское шоссе. Быстренько накрыли стол, и когда, рассказывала хозяйка, «Володя запел, никто не решался жевать, хотя все были безумно голодны. Мы забыли о голоде и жадно слушали... Это была незабываемая ночь. Володя пел почти до 5 часов утра... Все окна были распахнуты настежь. Но ни один сосед не постучал мне ночью в стенку. Все слушали Высоцкого...».