Барабаны осени. Удачный ход - Диана Гэблдон

Брианна кивнула.

— Это было очень странное ощущение. Я еще наполовину спала, но… ну, у меня вдруг возникло чувство, что я больше не одна — Ее губы изогнулись в легкой улыбке, радуясь воспоминанию. — И я сказала, ему, внутри… — Взгляд Брианны встретился с моим взглядом. — Я сказала: «А, это ты!» И снова заснула. — Вторая рука Брианны легла на живот. — Я тогда подумала, что мне все приснилось. Это ведь произошло задолго до того, как я поняла. Но я помню. Это не был сон. Я помню.

Я тоже помнила.

Я смотрела на свои руки, лежавшие на столе, но видела не гладкие доски и не блестящее лезвие скальпеля, а бледную, опаловую кожу и безупречное личико моего первого ребенка, Фэйт… и ее раскосые глаза, плотно закрытые… им так и не довелось открыться и увидеть свет земного мира.

Я подняла голову и посмотрела в точно такие же глаза, но открытые и полные сочувствия и понимания.

И увидела перед собой свою вторую дочь — не взрослую и задумчивую, а крошечную, розовую и брыкающуюся, полную жизни, недовольную тем, что ей пришлось пройти через пытку рождения, тем, что ее выставили в мир, такой непохожий на уютную тишину материнской утробы… да, она была великолепна и безупречна.

И два эти чуда, что я носила под своим сердцем, рожденные моим телом, два чуда, которые я держала на своих руках, отделились от меня, и все равно навсегда остались моей частью. Я слишком хорошо знала, что ни смерть, ни время, ни расстояния не ослабят этой связи, не разорвут этих уз… потому что я изменилась благодаря им, раз и навсегда изменилась из-за этой таинственной связи.

— Да, я понимаю, — сказала я наконец. И тут же воскликнула: — Ох, но… Бри! — Ведь ее решение означало слишком многое…

Брианна наблюдала за мной, слегка нахмурив брови, и на ее лбу прорезались тревожные морщинки… и до меня с некоторым запозданием дошло, что она могла воспринять мои предупреждения как выражение моих собственных сожалений.

Ужаснувшись при мысли, что она могла подумать, будто я не желала ее появления на свет, что вообще не хотела ребенка, я уронила скальпель и через стол протянула руки к дочери.

— Бри, — пробормотала я, охваченная паникой. — Брианна! Я люблю тебя… Ты веришь, что я тебя действительно люблю?

Она молча кивнула и тоже потянулась ко мне. Я схватилась за нее, как за спасательный круг, как за ту пуповину, что когда-то соединяла нас.

Брианна закрыла глаза — и я только теперь заметила слезы, повисшие на кончиках ее густых прекрасных ресниц.

— Я всегда это знала, мама, — прошептала она. Ее пальцы сжали мою руку; я видела, как одновременно другая ее рука крепче прижалась к животу. — Я всегда это знала. С самого начала.

Глава 50

Все открывается

К концу ноября дни стали уже почти такими же холодными, как и ночи, и плотные дождевые облака висели над нами низко-низко. И, конечно же, такая погода едва ли могла улучшить настроение людей; все до единого чувствовали себя уже на пределе, и по вполне понятной и очевидной причине: от Роджера Уэйкфилда до сих пор не было никаких вестей.

Брианна молчала, выслушивая различные предположения от всех по очереди; сама же она уже почти не упоминала о Роджере. Она уже приняла решение; теперь ей ничего не оставалось, кроме ожидания, а Роджера вполне можно было предоставить его собственной судьбе… пусть занимается своими делами. И все же в те моменты, когда Брианна думала, что ее никто не видит, я замечала во взгляде дочери и страх, и гнев, и ожидание… и сомнение, повисшее в ее душе, как темные облака над вершинами гор.

Куда он подевался? И что могло с ним случиться? И что будет, когда — или если — он все же появится в Фрезер Ридже?

Я решила немного отвлечься от одолевшей меня тревоги, занявшись наведением порядка в кладовой. До зимы оставалось совсем немного времени; бродить по лесу в поисках чего-нибудь полезного уже не было смысла, в саду и огороде все было убрано, запасы сделаны.

Полки кладовой просто ломились от мешков с орехами, на полу лежали груды тыкв, рядами стояли мешки с картошкой, кувшины с сушеными помидорами, грушами и абрикосами, горшки с сухими грибами, и еще на полках громоздились круги сыра и корзины с яблоками.. Гирлянды лука и чеснока свисали с потолка вперемешку с нанизанной на бечевки вяленой рыбой; а заодно тут имелись мешки с мукой и бобами, бочонки с соленой свининой и рыбой, а также глиняные кувшины с квашеной капустой.

Я копалась в своих сокровищах, словно белка, пересчитывающая запасенные на зиму орешки, и моя душа наслаждалась видом этого изобилия. Что бы ни случилось, нам по крайней мере не грозит смерть от голода.

Выбравшись наконец из кладовой с кругом сыра в одной руке и миской сушеных бобов в другой, я услышала, что кто-то топчется на крыльце.. Прежде чем я успела окликнуть пришедшего, дверь распахнулась, и внутрь просунулась голова Яна, осторожно оглядевшего комнату.

— Брианны нет? — спросил он. Поскольку ее явно не было, он, не дожидаясь ответа, перешагнул порог, одновременно пытаясь хоть немного пригладить растрепанные волосы.

— Тетя, ты мне не дашь свое зеркало? — сказал Ян. — И, может быть, расческу тоже?

— Да, конечно, — ответила я. Поставив извлеченные из кладовой припасы на стол, я достала из ящика буфета свое маленькое зеркальце и черепаховую расческу и протянула их Яну, оглядев его долговязую и неуклюжую фигуру.

Ян выглядел не в меру сияющим, его впалые щеки покрылись красными пятнами, как будто он не только побрился, но еще и выскоблил кожу песком ради особой ее гладкости. Его волосы, обычно представлявшие собой густую, непокорную и ужасно перепутанную каштановую гриву, в данный момент свисали по обе стороны его головы в относительном порядке и были смазаны чем-то вроде жира. А челка, явно подвергшаяся воздействию той же помады, вздымалась над лбом Яна, делая его похожим на рассерженного дикобраза.

— Что это ты сделал со своими волосами, Ян? — спросила я. Потянув носом, я поспешно отшатнулась, поскольку запах от племянника исходил вовсе не парфюмерный.

— Медвежий жир, — пояснил Ян. — Только он немножко провонял, так что я его смешал с горсточкой душистого мыла, чтобы лучше пахло.

Он критически осмотрел себя в зеркало и поправил свою прическу, несколько раз проведя гребнем но бокам вздымавшегося вала, — но я что-то не заметила никаких изменений.

На Яне был лучший сюртук, чистая рубашка и — неслыханная для обычного рабочего дня роскошь — чистый, накрахмаленный шейный платок, аккуратно повязанный вокруг его горла… впрочем, так туго, что Ян вполне мог и задохнуться.

— Ты очень хорошо выглядишь, Ян, — сказала я, изо всех сил стараясь не расхохотаться. — Э-э… ты собрался к кому-то в гости?