Шахта - Михаил Балбачан

По военкоматовскому коридору небритые мужики таскали сейфы и ящики с беспорядочно наваленными бумагами. Сам военком прямо во дворе торжественно вручал трехлинейки немолодым личностям тоскливой наружности. Они подходили к столу, диктовали капитану Коробейникову свои имена и фамилии, расписывались, жали руку военкому и подходили к старшине за оружием. Винтовки выглядели очень уж неновыми. Вскоре новобранцы суетливо построились, пихаясь нелепо торчавшими из-за спин прикладами.

– А, это ты, Слепко! – нехорошо осклабился военком. – Вот и твоя очередь подошла, подходи, записывайся!

Евгений Семенович подошел к столу, сказал имя-отчество и расписался.

– Получай оружие!

Он взял длинную тяжелую хреновину.

– Все как ты хотел, верно? Чего ж не рад? Давай в строй, рядовой необученный.

– Старший лейтенант Трубицын, – выступил вперед энкавэдэшник, – не получится, товарищ майор, нельзя вам его забирать. В Москве его требуют, меня специально прислали. Вот бумага.

– И удостоверение свое покажи, старлей, – приказал капитан Коробейников, тоже, кстати, одетый в форму НКВД, – ну-ка.

– Значит, Слепко, не судьба тебе, – вынул ружье из рук Евгения Семеновича военком. – Окопы-то как, откопал?

– Нет.

– Что ж так?

– Там… фашисты. Много. Пришлось уходить.

– А люди твои где?

– Выбираются малыми группами. Мы там с немцами прямо нос к носу. Ушли… чудом. Половину наших сотрудников сейчас только убило, тут недалеко. Там были Абрамсон, Виноградов, Рябинкина…

– Так точно, товарищ майор, под бомбежку мы попали. Насчет танков и прочего – ничего сказать не могу, не видел. Самолеты – да, были.

– Есть там немец, точно! – проворчал военком. – Мы только не думали, что так близко. Разбомбили, говоришь? Ну, дела. А Голавлев этот обдристанный где?

– Там остался. В окопе. Сказал, что у него приказ, и он никуда не уйдет.

– К немцам переметнуться решил, сука троцкистская! – крикнул капитан. – Чего еще от него ждать было? Лучше бы ты, товарищ Слепко, его там, на месте… Эх!

Евгений Семенович тупо помотал головой, не зная что сказать. Старшина повел пополнение за ворота. С улицы, навстречу им, пара заморенных одров под водительством какого-то пацана втаскивала новенький ЗИС-5 со странным, обтянутым разномастными кусками брезента прямоугольным сооружением вместо кузова. Из кабины вылез мосластый тип в форме капитана артиллерии.

– Бензин есть? – не здороваясь, гаркнул он.

Никто, естественно, ему не ответил.

– А, это самое, здравия желаю, – поднес руку к непокрытой голове артиллерист. – Где тут военком, не знаете?

– Кто вы такой? – спросил военком. – Почему обращаетесь не по уставу?

– Я… вот мои документы, и вот…

Военком, близоруко щурясь, углубился в чтение мятой бумажки.

– Здесь указано, что вы, товарищ, вроде бы капитан, сопровождаете секретную артиллерийскую установку. Где она?

– Да вот же она, только бензин у нас кончился. Мне сказали, что наши боеприпасы попали к вам. Это так?

– Это – секретная артиллерийская установка? Да что вы мне голову морочите!

– Она, родимая. Разработка нашего КБ. Решено испытать в боевых, так сказать, условиях. Так где же наши боеприпасы, знаете, снаряды такие… длинненькие?

– Ничего не знаю, – отрезал майор, вернул документы и повернулся, намереваясь уйти.

– Товарищ военком, а это не те ли чудные мины, которые мы вчера на заднем дворе разгружали? – подал голос один из небритых носильщиков.

– Как это – разгружали? Почему разгружали? Не имеете права! У меня важнейшее правительственное задание!

– Ах, чтоб тебя! Слушай, капитан, я обязан эвакуировать секретные документы, другого транспортного средства у меня в настоящий момент нет. Понимаешь?

– Я-то понимаю, а сами вы понимаете? Где тут телефон?

– Там, если еще работает.

Телефон работал.

– Сматываемся, быстро! – дернул старлей за плечо безучастного Слепко. – А то сейчас на своих двоих в Москву драпать придется.

Конопатый Иванов запустил уже мотор. Проезжая мимо «секретной артиллерийской установки», Евгений Семенович углядел в прорехах брезента обыкновенные рельсы, приваренные в рядок к нехитрой раме. «Секретное оружие! Правительственное задание! Отчеты писали, визировали, премии получали, сволочи! Неудивительно, что…» – ему было все ясно и противно до тошноты. Со двора им что-то кричали, но слишком поздно.

С разгона выехали на площадь. Перед горкомом под позолоченным бюстом Сталина жарко пылал костер. Женщины в синих халатах выносили кипы бумаг и швыряли в огонь.

– Что там горит? – спросил старлей.

– Документы жгут.

– Да я не о том. Вон, туда посмотри.

С площади открывался замечательный вид на окрестности. За рекой, над многослойными кулисами леса, в небо поднималось несколько косых столбов черного дыма.

– Шахты горят, – пробормотал Слепко.

– Куда ехать-то? – обернулся Иванов.

– Отсюда налево, поворот на Урицкого, а там… я скажу.

Машина увеличила скорость. Слепко откинулся на сиденье и тупо скользил взглядом по облезлым стенам и обывателям, волочившим куда-то свой жалкий скарб. Две тетки, старая и молодая, катили трехколесную детскую коляску, празднично разодетый старикан бездельно стоял на углу. Еще какая-то тетка с мешком шмотья размахивала руками. За ее подол цеплялся безобразно ревущий ребятенок. Машина свернула на Урицкого.

– Это кто ж такая? – подмигнул старлей. – Чего молчишь? Она ведь тебя звала, скажешь, нет? Так ничего вообще дамочка.

– Точно, «Женя, Женя!» кричала, а вы, значит, ноль внимания, кило презрения, – добавил водила, ухмыляясь беззубым ртом.

– Остановись, это жена моя была! Да стой же! – Слепко рванулся, намереваясь выпрыгнуть на ходу.

– Возвращаемся, – скомандовал старлей, придержав его за штаны.

– Как скажете, – неохотно и не сразу затормозил Иванов, – то – туда, то – сюда… Стемнеет скоро, а нам еще ехать, да мне потом в гараж, да…

– Заткнись, свои люди – сочтемся. Значит, говоришь, жена? Чего ж ты сразу не сказал? На дачу-то не поедем теперь?

Евгений Семенович уже обнимал своих. Наталья, всхлипывая, рассказывала о бедах, страхах и опасностях, которые ей довелось пережить со вчерашнего утра. Трехлетний Сережка никак не успокаивался. В наступавших сумерках машина неслась в Москву.

Глава 19. Во мгле

С каждым разом он отходил все дальше. Экспериментировал, так сказать. Теперь вышел перебор – из поганого ведра ничего не вылилось, а мерзкий вязкий лед не выколачивался, так что, недолго думая, он зашвырнул ведро подальше в сугроб. Не миновать было унизительных разбирательств с хозяйкой. «Одно к одному», – забывшись, вздохнул он. Горло обварило как кипятком, щеки, нос, подбородок разом прихватило множеством острых щипчиков. «Как бы самому в то же самое не превратиться», – испугался и засеменил, мучительно съежившись, назад, туда, где над обледенелой ступенькой качалась тусклая лампочка, обозначая дверь. Привычно саданул валенком по боковой филенке и в два рывка раскрыл щель настолько, чтобы можно было протиснуться. Изнутри пахнуло стылой кислятиной. «Кстати, по местным меркам не холодно, градусов тридцать, не больше. Вернее, не меньше». Но сильный ветер, задувавший, казалось, со всех сторон сразу, делал пребывание на улице совершенно невозможным. Тихонько подвывая в тон метели, он пробрался по длинным, как кишка, беспросветно темным, непонятно чем захламленным сеням, пока не ткнулся носом в твердую клеенчатую обивку. Нос ничего не чувствовал.

В комнате постоянно было жарко натоплено, даже слишком, и воздух такой спертый, что голова беспрерывно трещала. Все равно это была благодать. Федор Максимович, раньше времени вернувшийся со смены, сидел, безобразно развалясь, за столом и вдумчиво закусывал. Перед ним стояла миска с вареной картошкой и селедкой, рядом – кружка и початая бутылка ректификата.

– Присоединяйся, соня! – добродушно приветствовал он вошедшего. – А нос-то опять белый! Танька, разотри ему! И дай наконец хлеба!

– Сколько говорить тебе? Жиром мазать надо. Без жира нельзя совсем, давай-давай, сейчас ототру.

Неряшливая пожилая комичка, с круглым как блин лоснящимся лицом, вышла из-за перегородки и принялась тереть ему нос заношенным шерстяным носком. Евгений Семенович попытался отбиться.

– Ты чего? Своим вонючим носком мне в морду тычешь?

– Врешь, совсем чистый носок. Ничего-ничего, – наседала баба. Она была сильнее. Федор Максимович, отложив ложку, с интересом наблюдал за экзекуцией.

– Ну что, всё? Садись, «папановец», давай сюда свою кружку. Черт! Рубильник у тебя – лампочку зажигать не надо.

– Федь, мне лучше чайку.

– Пей, тут без этого нельзя… Рыбкой закуси… О! Вот теперь и чаю можно.

– Ах… ты чего, не развел?

– Говорят, разводить – только портить продукт.

– М-м, а селедочка отменная!

– Это не селедка, а… как бишь ее? Тут в тундре летом из озер таскают. Картошечки? Ожил? Тогда держись, сейчас обрадую тебя. Помнишь, ты еще говорил, что на второй горизонт дополнительный насос ставить надо?