Сыны Тьмы - Гурав Моханти

замер неподвижно, как камень, словно наблюдал за похоронной процессией. Если бы он только знал, от чего отказывается! Дурьодхана мог бы кое-чему поучиться у своих дядюшек. Сидевший на мягком диване пьяный Бхуришравас качал на коленях пышногрудую танцовщицу. Он уже успел расшнуровать лиф ее платья и поливал тонкой струйкой вина ее грудь.

На лице Шакуни, должно быть, появилось выражение тоски, потому что одна из танцовщиц в черных струящихся шелках направилась к нему. В ее медовых волосах заблудился венок из розовых цветов. Левую половину лица скрывала полумаска, но и остальная часть ее лица была почти не видна в темноте. Шакуни пришлось заставить себя отвести взгляд от ее упругих грудей, тень между которыми притягивала его взгляд, как бугорок подсолнуха влечет пчелу.

– Э… ты лезешь не на то дерево, любовь моя, – сказал он, указав на свою трость.

– Ну, ты ведь можешь просто посидеть, пока я сделаю все остальное? – Ее голос казался медовым, текучим, в нем слышался акцент далеких Золотых островов. Уголок ее накрашенных губ изогнулся в полуулыбке-полунасмешке.

Стоявший рядом с ними Дурьодхана резко обернулся и глянул на женщину. Он смотрел на нее так, словно в ней было что-то знакомое, но он не мог понять, что именно. Наконец он глубоко вздохнул, улыбнулся и пошел вперед, возможно, чтобы дать своему дяде немного уединения, пока он объяснял, почему его нельзя соблазнить.

– Боюсь, я слишком изувечен, – с напускной беспечностью сказал Шакуни, с сожалением глядя на блеск ее бедер, видневшихся сквозь длинный разрез на юбках. Женщина поморщилась и плавной походкой удалилась прочь.

Шакуни присоединился к Дурьодхане, чей дух, казалось, каким-то образом ожил. Когда королевский шут запел песню о матроне Меру, он так сильно рассмеялся, что пролил на себя вино, и сейчас он повернулся к Шакуни, ухмыльнувшись впервые за несколько недель. Приятное настроение Шакуни тут же испарилось:

– В чем дело, мой царевич?

– В жизни каждого царевича наступает момент, когда он задается вопросом, стоит ли трон всех жертв.

– Это настроение пройдет, царевич.

– У тебя всегда наготове ответ, не так ли, дядя? Хорошо, тогда ответь мне. Я здесь, чтобы Панчал мог быть добавлен к силе Хастины. Так?

Шакуни почувствовал, что ему страшно отвечать:

– Да.

– Карна сказал мне, что царевна открыла ему, что сваямвар – это соревнования по стрельбе из лука.

Борода Вайю!

– И что?

– Карна ведь тоже относится к Хастине, не так ли? Ты видел, как эти двое танцевали. И нет никаких ограничений на участие решта в сваямваре. Я проверил правила.

– Мой царевич! Я должен посоветовать не…

Дурьодхана не дал ему закончить:

– Нет, дядя. Ее слова решили мою судьбу. Карна примет участие в сваямваре. Я принял решение. Он завоюет руку Драупади и принесет силу Хастине, а я же женюсь на Мати и заключу союз с Калингой. Два ведь всегда лучше, чем один?

Проклятая арифметика.

Шакуни повернулся к жонглеру, который как раз запускал в воздух каскад горящих шаров. Он подумал о Карне и Драупади, стоящих вместе, высоко на пьедестале, как мифические монархи, одетые в сияющее золото. Такие молодые, такие красивые, у них впереди богатая, могущественная и счастливая жизнь. Ура! Мое сморщенное сердце бьется от радости. Но, может быть, он мог бы как-то над этим поработать, настроить друга против друга. Ему придется над этим подумать.

– Давай откланяемся, дядя, – сказал Дурьодхана. – Я хочу сам сообщить об этом Карне! Нельзя терять ни секунды!

КРИШНА уже провел в комнате Драупади больше часа. Царица давно ушла. Штиль услышала через дверь мягкий звук флейты Кришны, переплетенный с песнопениями. Голос Кришны был приглушен толстыми стенами, но стих был известен каждому: Понадобится крыша от дождя, я буду с вами вновь и загодя.

В комнате на груде подушек полулежала Драупади. Ее черные волосы были взъерошены, одеяние из оранжево-золотого самита отражало свет фонарей и переливалось, когда она смеялась над шутками Кришны.

– Могу рассказать еще одну, – сказал Кришна. – Что можно сказать о сердитых собаке и гусыне?

Драупади рассмеялась, качая головой.

– Не знаю.

– Гав-дкие га-га-гады!

Драупади весело захихикала и ткнула пальцем в Кришну:

– Ах, прекрати! Это было ужасно! – Она встала и подошла к столу, чтобы полюбоваться собой в зеркале. Она крутилась и поворачивалась, рассматривая свое отражение, и свет свечи странно танцевал вокруг нее, отбрасывая на лицо Кришны попеременно свет и тень.

– Жизнь на ферме была тяжелой. В детстве у нас были лишь шутки. Кстати, твое лицо знавало лучшие дни, дитя мое, – сухо сказал он, зная, что иногда лучшим лекарством от боли является безразличие.

– Я не знала, что он…

– Я знаю, что тебе это было неизвестно, но, держу пари, тебе это понравилось. Он довольно красив, этот решт. Но жизнь – это не сказка, мой милый друг. Однажды ты это поймешь, и случится настоящая трагедия.

– Почему вся моя жизнь – трагедия, Кришна?

– Теперь ты взрослая женщина, прекрасная, как песня. В нашем мире за таким проклятьем следует лишь скорбь.

– Я никогда не могу понять, делаешь ли ты мне комплимент или оскорбляешь меня.

– Стакан всегда наполовину полон, – подмигнул Кришна, отложив флейту в сторону, и, взяв стоящую возле зеркала баночку с мазью, осторожно нанес немного крема на ее щеку – туда, где даже в тусклом мерцании свечи был заметен четкий отпечаток ладони. Кришна мягко подул на щеку и увидел, как Драупади покраснела.

Я все еще на это способен! – с довольным озорством подумал он.

– Как продвигается подготовка к выставлению меня на аукцион? – рассеянно спросила Драупади.

– Аукцион означает, что кто-то должен заплатить, чтобы заполучить тебя. А сейчас твой отец платит за то, чтоб забрали тебя. От тебя одни проблемы, Драупади.

Она снова игриво толкнула его локтем:

– Кришна, у меня есть вопрос. – Он видел, как она пытается найти слова, а может – смелость. – Почему решты считаются низшими?

Взгляд Кришны внезапно сконцентрировался на Драупади, и его губы изогнулись в улыбке:

– Прежде чем я отвечу, что вызвало этот… вопрос?

– Интеллектуальное любопытство.

– Очень хорошо. – Кришна сел, рассеянно теребя павлинье перо. А затем, не глядя на нее, сказал: – Так что я предполагаю, что это было следствием твоего страстного выступления.

– Не отвлекай меня. Умоляю, ответь! – взмолилась она.

Он предвидел это в тот момент, едва взгляд его упал на Карну. Он, конечно, слышал байки о его мастерстве владения луком. Он знал, что слабость Карны заключалась в