Месс-менд. — Лори Лэн, металлист. - Мариэтта Шагинян

— Молчите! — вырывается у инженера страдальчески. — Я... я нервничаю! Вы мешаете мне работать!

А старший техник, высказав еще несколько мрачных взглядов по поводу чумы, проказы, гангрены, столбняка, вампиризма и трупного пота, подхватывает свои бумажки и бежит в мастерские, оставив инженера в полуобмороке над выплюнутым монпансье.

Вбежав в мастерские, он опасливо оглянулся, юркнул в жерло огромной неподвижной машины и крикнул:

— Менд-месс, ребята! Готово! Он скорей сунет нос себе под мышку, чем заглянет сюда... Торопитесь!

Инвалиды один за другим попрыгали в отверстие. Они проползли по узкому каналу, нащупали железные ступеньки вниз, юркнули в люк и через минуту очутились в длинном прямоугольном коридоре, обшитом металлическими листами. Здесь все было сделано из белесоватого сплава, похожего на алюминий. Стены, полы, потолки, круглый стол, стулья — легкие, белесоватые, эластичные, как посуда. Матово-серый блеск струится отовсюду — это штаб металлистов, устроенный так ловко, что ни один архитектор не мог бы его отыскать. Дядя Гнейс давно твердил, что не пройдет и столетия, как все города и жилища будут строиться из этого сплава, будут подниматься на руки, как кубики, складываться, переноситься с места на место. И все станет легче в этих легких постройках оттого, что люди окружат себя не деревом, разлагающим мускулы, не известью, отяжеляющей мозг, не камнем, крушащим кожу, не железом, останавливающим кровь, не глиной, влияющей на диафрагму, не сталью, затрудняющей внутреннюю секрецию, — а металлом, блаженно снимающим тяжесть и дышащим на них потенциальною силой особого свойства.

За белым столом сидели и техник Сорроу, Жорж — металлист и Ханс — шахтер. Лица их были важны. Они кивнули инвалидам, и те безмолвно расселись по скамьям. В ту же минуту легкая, складная дверь, похожая на игрушку, собралась в металлические складки и пропустила в комнату Лори Лэна.

Лэн был бледен и хмур. Прищуренные глаза его смотрели в землю. Он подвигался под пристальным взглядом всей залы прямо к столу. Здесь он остановился, вынул из кармана шнур, бросил его на стол и протянул обе руки технику Сорроу. В зале наступило безмолвие. Брови рабочих и инвалидов сдвинулись.

— Так ли я понимаю, Лори Лэн, металлист? — сурово спросил Сорроу.

— Вяжи, старина, — угрюмо ответил Лэн.

Сорроу взял шнур и обмотал им протянутые руки рабочего. Потом он встал и заговорил:

— Ребята, это второй случай себясуда за все время нашего союза. Первым, как помните, был Карло с Ямайки. Он соблазнился на тысячу дукатов. Но в день предательства он зубами схватил веревку сигнального колокола и, можно сказать, против своей воли вызвал наш трибунал. Мы помешали ему стать предателем. И вот ныне, среди полного спокойствия, накануне наших побед по всему фронту, любимец союза, баловень, умница, парень, важнеющий для нынешнего дела, прибегает под сигнальный колокол штаба. Трибунал готов. Делегаты союза собраны. Лори Лэн, товарищи спрашиваю, в чем ты себя обвиняешь против союза?

Молодой рабочий поднял голову. Серо-голубые глаза его потемнели и окружены синевой, лицо осунулось, губы сжаты.

— Я звонил, ребята, чтоб вы связали меня! — начал он с таким трудом, словно язык у него стал пятипудовым. — Черт меня знает, что со мной делается. Я ехал сюда одним человеком, а стал вроде куклы. Делаю глупости. Ошибаюсь. Голова, как приклеенная. Дальше этак нельзя, к черту меня, к чертовой матери!

Он с ненавистью схватил себя за волосы и стал их дергать с такой силой, как если б намеревался выполоть из себя всю негодную сорную траву.

— Лэн, — прикрикнул на него техник Сорроу, — не закатывай нам истерики! Мы тебя спрашиваем, в чем дело? Ежели ты только что-нибудь выболтал насчет открытого металла...

— Молчи! — поморщился Лори Лэн. — Я ничего не сделал, ребята! Но в том-то и дело, что я, Лори Лэн, ни-че-го не сде-лал... Где моя воля, мой разум, мои хитрости? Куда я теперь гожусь! Слушайте-ка, в Зангезуре меня пришибла лихорадка, об этом вам уже известно. Я свалился в этой лихорадке прямехонько на балкон пансиона Рюклинг... Там были люди. Эти люди схватили меня за руки и за ноги и бросили, — как вы думаете, куда? В чужую кровать, будь она проклята, братцы, в кровать с кисеей, кружевами, подушками и разными тонкими штуками! В этой кровати я заснул...

— Ты нам об этом ни слова не рассказывал, — сердито пробормотал Сорроу.

— Я заснул и увидел сон, — продолжал Лори, становясь все беспокойней и беспокойней. — Ребята, я утаил эту занозу, я ее припрятал от вас, это была тайна! И сейчас мне трудно сказать об этом. Но она грызет меня, как сотня собак. Она сделала меня тряпкой... Так вот же. К черту! Мне приснилась женщина. Она была кудрявая, худенькая, бледненькая. Она ласкала меня по лицу и голове, словно я был ее ребенком. Потом она открыла рот и поцеловала меня. Я ее обнял. Она стала моей женой. Это была первая баба в моей жизни во сне и наяву. Когда лихорадка прошла, и я очнулся, эта самая женщина сидела против меня.

Сорроу неодобрительно крякнул. Лэн докончил резким голосом.

— И она, братцы, взбесилась, когда я разинул рот, почему это я оказался рабочим, а не переодетым принцем. Я не знаю, какого черта она мне снилась! Но я знаю, кто она, я ее встречаю на улицах и в домах, она мутит мне голову, делает меня дураком. Я ее ненавижу, как ящерицу! Отправьте меня отсюда, иначе я выкину глупость и напутаю такого, что потом не распутать. Слышь, ребята?!

Глаза его загорелись самой дикой ненавистью. Он выпотрошил душу. Больше у него ничего нет своего собственного, ни выломанного гроша. И если он теперь не исцелится от проклятого наваждения, ему остается лопнуть, как вчерашняя обезьяна.

Трибунал шепотом посовещался друг с дружкой. Инвалиды хранили молчание.

— Вот что, Лори, — произнес наконец Сорроу, — твое дело табак, парень, если ты не возьмешь себя в руки. Знаешь правило нашего союза: лучше положить голову под маховое колесо, чем съякшаться с врагом. Вот этак, с завязанными руками, иди, брат, немедля к ребятам-транспортникам. Скажи, что союз приказывает переправить тебя на живой манер в Зангезур. Да прибавь, пусть они приглядывают, чтоб ты не сморозил еще какую-нибудь глупость. Ну, валяй!

Лори Лэн поворотился, как солдат, и с завязанными руками зашагал к транспортникам.

Глава тридцать третья.Яичница по-китайски

Рано утром, к удивлению лакея Поля, виконт Монморанси заговорил. Оглянувшись во все стороны, он достал маленький ящик, позвал Поля и сказал безо всякой экономии речи и жестов: