Месс-менд. — Лори Лэн, металлист. - Мариэтта Шагинян

АНГЛИЙСКИЙ ПОСОЛ К ГЛАВНОМУ ПРЕДСТАВИТЕЛЮВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА ПРОСИТЕЛЬНОЕ

Через секунду фиолетовые слова стерты. Агент кивнул секретарю.

— Я занят с французским депутатом. Заставь его ждать (взгляд на часы) тринадцать минут.

Секретарь кивнул головой и вышел из кабинета, прикрыв дверь. Тринадцать минут для английского посла — это все равно, что чаша знаменитого райского напитка, уготованная добрым пролетариям и называемая терпением. Английский посол прихлебывал от нее по глотку, резко шагая взад и вперед. Породистые баки его трепетали. Когда на донышке осталось всего несколько капель, дверь мягко открылась, и в вестибюль вышел главный агент, ласково приветствуя посла.

— Э-гм! — начал посол, усаживаясь в кресло и сбрасывая монокль: — Очень жалею, что вы не приняли меня вне очереди. Выгодное предложение. Что вы скажете, любезный сэр, о больших уступках с нашей стороны?

— Я скажу, что это будет благоразумно, — ласково ответил агент.

— Но вы понимаете — кое-что нужно для этого и нам! Ряд сделок второстепенного значения, между ними, — передача Зангезурской концессии...

Мягкий человек в пенсне поднял обе руки:

— Зангезурская концессия передана, дорогой сэр.

— Но... она может быть переоформлена. Вы понимаете, с уплатой неустойки!

Мягкий человек грустно улыбнулся:

— Сэр! Вы огорчаете меня... Международное право и основы европейской этики, сэр, не должны быть колеблемы из этого кабинета.

— Но, между нами говоря...

— Сэр! Между нами не может быть говорено ничего, что не стало бы уделом гласности, в интересах международного правового порядка.

Лорд Чирей был положительно возмущен наивностью русского агента, не понимающего основ, подоснов, видов, субвидов и других разветвлений этики:

— Но, любезный сэр, вы могли бы быть лично заинтересованы...

— Сэр! — мягкий человек приподнялся со стула.

Лорд Чирей схватил свою треуголку и подбросил монокль в глаз. Пальцы его полезли в перчатку.

— Я до глубины души сожалею, — кротко произнес агент, когда прощальные жесты были уже проделаны, — но, может бьть, сэр, вы повидаете самого концессионера, мистера Надувальяна, отель «Ливорно», Зальцгассе, 8?

— Как? Отель «Ливорно»?..

Агент терпеливо повторил адрес.

— Это было бы, — докончил он с обворожительной улыбкой, — правильной попыткой войти в дом через двери.

Лорд Чирей вышел, сжимая в руках книжку с адресом. Глаза его засветились надеждой.

Отель «Ливорно» — пышная гостиница над торговой частью Зузеля, с громадным количеством буфетных столиков, не пустующих ни днем ни ночью. Мосье Надувальян только что приступил к своему первому завтраку, состоящему из бараньей ноги и салата, мирно разделяемому его сожителями, полковником Мусаха-задэ и князем Нико Куркуреки, как торопливо подошедший хозяин шепнул ему:

— Синьор! К вам знатный гость в треуголке. Бросьте баранью ногу! Бегите к себе!

Надувальян пристально посмотрел на своих соседей, потом на баранью ногу, вздохнул и поднялся с места.

— Нико! — сказал он князю. — Поручаю тебе беречь мою баранину! А тебе, Мусаха-задэ, — беречь мой салат!

Установив таким образом систему экономического равновесия, он поднялся наверх, где его ждал английский посол.

— Мистер Надувальян, перепродайте мне вашу концессию! — решительно произнес посол, вынимая чековую книжку. — Ваши условия?

— Вот уж плохая погода, сударь, — задумчиво ответил Надувальян, — как плохая погода — у меня глухота на оба уха. Вы насчет чего?

— Катарская концессия? — заорал англичанин.

— Катары и компрессы. Гм, гм, до этого еще не дошло, сударь.

Английский посол выхватил карандаш и написал крупными буквами: «Перепродайте нам право на Катарскую концессию».

Надувальян потер обеими руками переносицу.

— Катарскую концессию? Это, сударь, замечательное дело. Медь — просто мармелад. Климат, местоположение, ручьи, скалы. Горячий ключ бьет прямо из недр. Помогает от чесотки. Баранина первый сорт. Ширванское вино в бурдюках. Вы ширванское вино пили? Надо пить ширванское вино.

Лорд кивнул головой в знак согласия. Он дрожал от нетерпения.

— Пилавы, сударь, — продолжал Надувальян, разгорячась, — нельзя есть без ширванского вина. Ба-а-ль-шой доход иметь буду. Роговые изделия в горах. Разведение свиней. Фабрика щеток. Хороший процент и никакая себестоимость, ходит в горах, траву кушает.

— Позвольте узнать ваши условия?

— Катарская концессия... — задумчиво протянул армянин, — очень хорошее дело. Но, извините, не могу. Не перепродаю.

Лорд подскочил на стуле:

— Я не поскуплюсь, — пробормотал он хриплым голосом.

— Зачем скупиться? И я бы не поскупился. Да говорю тебе, душа, не продаю.

Английский посол поднялся с места посеревший.

— У вас там открыт новый металл, — вырвалось у него в бешенстве, — вместо свиней вы бы лучше не дали вытащить его у себя из-под носа!

— Свиньи — большой процент и никакая себестоимость, — хладнокровно ответил армянин, — а насчет металла посмотрим. Ты приезжай в Зангезур к Надувальяну, поговорим. Зачем сейчас духом падать? Духом не падай. Может, ты и будешь первый покупатель. Концессию не продам, металл продавать буду. Кому фунт, кому два, а захочешь, так десять.

С этим сомнительным утешением английский посол, злой, как собака, уехал к себе домой. А Надувальян, ставший весьма задумчивым, вернулся в столовую, где Нико Куркуреки и Мусаха-задэ сидели над бараньей ногой и салатом, меряя друг друга сверкающими глазами и держась за кинжалы.

Глава тридцать вторая.Штаб металлистов

Раздевальная машиностроительного завода Гурлянда полным-полна. Инвалиды помогают друг дугу — кто снять шапчонку, кто поправить рукав, кто вычистить о циновку костыль. Они торопятся изо всех сил, чтоб не пропустить ни единой рабочей минуты. Инженеру, прошедшему к себе, подняв воротник и насупившись, решительно нечего делать: такого собачьего патриотизма, угодничества, строительства, залезания в рот он прямо-таки не выносит. Ему начинает даже казаться — о ужас! — что все это воспитывает в нем скрытую оппозицию. Поэтому инженер сидит у себя в кабинете, подписывая бумаги, пьет чай с монпансье и не заглядывает в мастерские ни разу в день — к великому огорчению старшего техника, ничуть не скрывающего своих чувств.

— Вам хорошо тут сидеть, — шепчет он на ухо инженеру с самыми безумными гримасами, — а мне каково! От них пахнет трупом! Они хуже, чем чума! Почем вы знаете, может, эти самые штуки тоже заразительны, и у меня пойдут по всему телу пятна!