Случайные обстоятельства - Леонид Борич

— Из своей профессии выудил, — кратко сказал он.

Когда где-нибудь собирается больше двух мужчин (иные считают, что достаточно, когда больше одного) и они никуда не спешат, проводя время в праздности, разговор почти непременно и о женщинах должен случиться. Он и здесь у разомлевших от сауны, под холодное пиво, произошел бы рано или поздно, но, очевидно, сейчас, по чисто внешней аналогии с профессией их приятеля, разговор начался раньше обычного.

Улыбнувшись какому-то воспоминанию и отирая благословенный пот со лба, невропатолог сказал:

— А вот интересная психологическая закономерность... Притом чисто женского свойства, и именно женщин замужних... Когда им становится известно, что чей-то муж изменил своей жене, они осуждают этого мужчину особенно строго и горячо, если оказывается, что жена его симпатичнее любовницы. В таких случаях они говорят: «И чего ему не хватало?!» Но совсем другая реакция, когда любовница интереснее жены. Тут они вроде бы понимают этого мужа. И совершенно снисходительны к нему. Вы не замечали?

Как же, как же — они что-то такое замечали. А если и не все замечали и никогда вообще не думали об этом раньше, то теперь уже вооружались этим пониманием на будущее и должны будут как-нибудь присмотреться.

Чистосердечнее всех оказался тренер, не постеснявшийся обнаружить свою неосведомленность вслух, и невропатолог стал охотно объяснять ему, что так как почти каждая женщина считает себя все же достаточно симпатичной, то мысленно она и подставляет себя только на место более симпатичной. И тогда получается, что если я — ну, женщина — ставлю себя на место обманутой жены, то «Как же он мог мне изменить, когда я гораздо симпатичнее этой шлюхи?!» А если я, женщина, представляю себя на месте любовницы, то «Ну, понятно, что изменил! Я же гораздо симпатичнее этой его дуры!»

— Хм-м... Любовница... — произнес очень уже полысевший терапевт, рыжевато-белесый и всегда бледный, даже после сауны. — Сейчас это слово вообще стало терять первоначальный смысл...

— Что ты, это еще рано! — воскликнул тренер. — Старик, сколько тебе лет?

— Да нет, я имею в виду, что когда говорили: «любовница» — предполагалось раньше, что речь не просто о постельной встрече...

— Конечно, — согласился тренер, — о многих встречах! Иначе...

— Как раз не в этом дело! — Несколько разволновавшись, бледный профессор терапии закурил. — Это связывалось все же с любовью или серьезной влюбленностью. Хотя бы на какое-то время. Значит, предполагало целый роман!.. Понимаете?

— Ну, старик, ты даешь! Где же столько времени взять?! Тут на тренировке чуть задержишься, а жена уже скандал!

— Но в баню же отпускает? — Григорий, то есть «зубные коронки, мосты», пошел к вешалке, вытащил из пиджака толстую записную книжку и подсел к Каретникову за стол. — Вот и скажи, что сюда идешь, а вместо этого...

— Ты что?! — всполошился тренер. — Это же бани лишиться!

Все посмеялись, Каретников тоже, но с недоумением он прислушивался к себе: что-то неинтересно, скучно ему было сегодня. Да и не очень верилось, что вообще раньше могло быть иначе. Хотя — почему же? Он всегда с удовольствием приходил сюда, охотно с ними всеми встречался, сам участвовал в подобных разговорах, и не помнится, чтобы это казалось ему таким уж глупым. В конце концов, по бане — и разговоры...

— Старик, ты чего сегодня скучный такой? — спросил тренер. Прямые жесткие волосы его торчали кпереди, лицо было худым, с вытянутым носом, и Каретников вдруг обнаружил, что тренер похож на сувенирного ежика.

— День был тяжелый, операция длинная... — неохотно ответил ему Каретников. — И вообще как-то...

— Простите, а чем вы занимаетесь? — поинтересовался Григорий, открывая зачем-то записную книжку.

— Хирург я, — сказал Каретников.

— По какой части хирург?

— По этой, — показал Каретников на свое лицо.

— Челюстно-лицевая? — понял Григорий. — Можно ваш телефончик? Если не возражаете... — Он почему-то остановился в записной книжке на букве «Ч», подумал секунду и вернулся на сколько-то листиков вперед, к букве «X».

— Пожалуйста. — Каретников покосился на записную книжку. — Но я — на «К».

— Как на «К»?

— Ну, Каретников. Или на «А» — Андрей Михайлович.

— Это неважно, — заверил Григорий. — Так просто удобнее, когда по специальности. Скажем, на «М» — все магазины, на «Т» — театры... А вас я на «X» запишу: «Хирург», — а в скобках пометим, что челюстно-лицевой.

— И все у вас так и записаны? — не поверил Каретников.

— Конечно! Это же очень удобно, если что-нибудь надо.

— А есть такие, что не надо?

— Таких сейчас не бывает, — снисходительно объяснил Григорий.

— А может, все-таки я — такой? Ну сами подумайте: зачем вам челюстно-лицевой хирург?

— Ну... а вдруг?! С вашей квалификацией...

— А кто вам сказал про мою квалификацию?

— Но вы же профессор? — Григорий, немного растерявшись, посмотрел на видного адвоката, однако тот в это время что-то рассказывал остальным. — Или нет?

— Да как будто профессор... — согласился Каретников.

— Вот видите! — обрадовался Григорий. — И ведь не обязательно, что вы лично мне понадобитесь. Мне, допустим, кто-нибудь другой понадобится, но ему, в свою очередь, как раз именно вы нужны. Или его знакомым... — Он с недоверием взглянул на Каретникова: неужели тут что-нибудь непонятно?! Ах да... — А если вам срочно понадобится мостик поставить — себе или... то всегда пожалуйста. На самом высшем уровне, и даже золото. Вот моя визитная карточка. В любое время...

— Ясно, — кивнул Каретников и, не зная, куда девать эту визитную карточку, положил ее возле себя на столе. — Записывайте... — Он усмехнулся. — На букву «X»...

— ...а враги этого патриция решили его уничтожить, — рассказывал адвокат, очень аппетитно заедая пиво нежной соленой рыбой. — Наняли профессиональных убийц... Но те вскоре отказались. Дело в том, что его везде, кроме церкви, усиленно охраняли, никак не подступиться...

— Так надо было прямо в церкви его и трахнуть! — посоветовал тренер.

— Они же верующие, — напомнил адвокат. — Для них — даже для убийц! — это было бы святотатством.

— Я всегда, мужики, считал: надо быть атеистом.

— Ну так вот... А хорошее пиво, холодненькое... И тогда для этого дела были наняты... Кто бы, вы думали? — Адвокат сделал паузу, но никто не догадался, и он, удовлетворенный этим, сказал: — Два священника! Они и совершили убийство прямо в церкви.

— Вот гады, а?! — изумился тренер. — Старик, а дальше?

— Что дальше? — пожал плечами адвокат. — Все. Мораль: они давно привыкли к святому месту и потому не боялись.

Немного подумали над этим, снова пошли в сауну, потом почти молча млели под простынями, сидели за столом. Григорий записывал телефоны остальных, давал им свои визитные карточки, вошла Ольга Павловна справиться: «Не нужно ли, мальчики, чего?» — они чуть заспорили, взять ли еще коньяку, спор был бессмысленным, ибо с самого начала подобные выяснения всегда обречены на то, чтобы, конечно, еще взять, да и сама Ольга Павловна способствовала такому решению: каждому казалось, что именно его широту натуры она одобряет.

На ее длинных пальцах посверкивали камнями тяжелые кольца, и такие же тяжелые крупные золотые серьги были в красивых ее ушах, и вся она, дебелая, величественная, неторопливо-надменная, воспринималась ими, распаренными, закутанными в простыни, уже поуставшими от жары, как нечто приятно-прохладное даже издали. Один лишь Каретников отчего-то привередничал сегодня: и все их разговоры были ему неинтересны — будто он уже не раз это слышал; и украшения Ольги Павловны казались ему аляповатыми, безвкусно купеческими, хотя ничего такого он не замечал раньше; и сама она держалась по отношению к ним как-то снисходительно-высокомерно, словно то положение, которое она занимала в жизни, было несравненно более важным и почетным, чем то, которого достигли они; да и баня ему уже надоела. Он почти и не говорил, только слушал, удивляясь необязательности, ненужности всех этих разговоров, сплошному какому-то пустословию.

— ...почти месяц лечил, а он не удосужился моего имени-отчества запомнить. А вот как швейцара в ресторане зовут, если несколько раз сходил туда, — наверняка помнит!

— Ну сравнил, старик! Швейцар не пустить может!

— А все-таки, мне кажется, никого так часто не благодарят, как вашего брата, врачей. У нас, скажем, на фабрике, выпустим кофточки неудачной расцветки — сразу видно, кто виноват. А у врачей...

— Не обижайся, старик, но за такие кофточки я бы вас всех к стенке ставил, честное слово. Хотя, конечно, и врачи тоже... Придешь, а он не разговаривает с тобой — рычит!

— А ты знаешь, слишком сердобольный врач иной раз только ухудшает страдания больного?

— Ничего, пусть уж лучше ухудшает, мы как-нибудь потерпим...

— Да что — вы? Создали бы, наконец, нормальную футбольную команду! Смотреть противно!