Случайные обстоятельства - Леонид Борич

Случайные обстоятельства

Герои нового романа Леонида Борича «Случайные обстоятельства» — наши современники. Опытный врач, руководитель кафедры Каретников переживает ряд драматических событий, нарушающих ровное течение его благополучной жизни. Писатель раскрывает опасность нравственной глухоты, духовного мещанства.

В книгу входит также роман «Третье измерение» — об экипаже атомной подводной лодки.

ТРЕТЬЕ ИЗМЕРЕНИЕ

1

То, что было в радиограмме, знали пока лишь они двое: командир и радист, — но Букреев, достаточно проплавав на своем веку, прекрасно понимал, что уже через минуту-другую об этом станет известно всему экипажу, хотя ни он, ни радист никому еще не успеют и слова сказать. Видимо, на четвертой неделе плавания что-то меняется даже в физических законах, если весть, подобная этой, совершенно непостижимыми путями, минуя корабельную трансляцию и испытанные на прочность стальные переборки, просачивается во все отсеки.

Букреев отпустил радиста, и тот, избегая вопрошающих взглядов, удалился в свою рубку. Мог бы и подмигнуть им, подумал Букреев. Они бы поняли. Нет, сразу заважничал... С таким выражением своей значительности ходил обычно по лодке их минер после удачного торпедного залпа, как будто на всем флоте только у него одного и выходили торпеды из аппаратов...

Все-таки приятно было чуть упредить догадку своего экипажа — люди это заслужили. И Букреев, потянувшись в кресле, очень буднично сказал:

— Ну что ж, старпом...

— Ясно, товарищ командир, — заулыбался Варламов. — Разрешите командовать на руль?

По лицу понял, что ли?.. Жаль отпускать такого. Это ведь только плохих — легко, их часто и отпускают, характеристики пишут почти как на орден, да и по службе, бывает, охотно двигают, стараясь избавиться... А тут собственными руками приходится себя лишать толкового старпома. Но что же делать? Не должен офицер перерастать свою должность: и служба страдает, да и для офицера плохо...

Букреев кивнул, старпом дал команду на руль, и они легли на обратный курс, к дому.

Неподалеку от командира — впрочем, на подводной лодке все близко — сидел у пульта управления Обозин, механик корабля, маленький, с аккуратно зачесанной лысиной, в новенькой спецовке. Он недавно принял душ, переоделся во все чистое, побрился, и в центральном посту, чуть колеблясь от небольших перепадов давления, стояло ароматное облако «Шипра» — острый запах совсем иного, нелодочного быта, по которому они все успели соскучиться.

Как и всякий мужчина после бритья, Обозин чувствовал себя помолодевшим и бодрым, хотя за последние сутки он спал не больше четырех часов, да и то с перерывами. Особой необходимости, правда, в этом не было — так, мелкие, в общем, неисправности, — но уйти спать, пока эти неисправности не ликвидированы, он не мог: должен был все ощупать собственными руками и сам во всем разобраться.

— Вот и повернули оглобли, — задумчиво проговорил Обозин. Новость о возвращении была, разумеется, приятной, но она же и напомнила, что для кого в базе — отдых, а ему работы только прибавится: и плановый осмотр механизмов, и кое-какие доделки из того, что в море не сделаешь, и мало ли что еще...

Букреев покосился на Обозина, хотел что-то выговорить насчет этих «оглоблей» — очень уж как-то по-кучерски звучит, — но промолчал. Он вообще редко делал замечания своему механику.

По времени пора было начаться докладам, и Обозин, чтобы напомнить об этом, включил тумблер на первый отсек.

— Есть, первый! — бодро ответили ему оттуда.

— Как раз и нету, — добродушно сказал Обозин. — Спите?

Там спохватились, и после небольшой заминки последовал доклад:

— В первом по готовности «два-подводная» третья смена заступила на вахту. Замечаний нет.

Обозин переключил тумблер на следующий отсек, вспыхнула очередная желтая лампочка на панели корабельной связи — и все теперь пошло без напоминаний, как обычно, разве только повеселее обычного: знали уже, что идут домой.

— Придем в базу — команду помыть, — сказал Букреев старпому. — Офицерам и мичманам — сход на берег до понедельника.

— Есть, товарищ командир... — Зазвонил телефон, Варламов снял трубку и, придвинув к себе журчал, начал записывать. — Так... Так... Понял... Пресной воды?.. Масла?..

— Механик, как дела с кингстоном? — спросил Букреев.

— Сейчас трудно что-нибудь сделать, товарищ командир. Придется в базе.

— В базе вам надо бы для разнообразия и к семье сходить, Николай Николаевич...

На диванчике у перископа сидел замполит, капитан второго ранга Ковалев. У них на корабле он появился недавно, только второй месяц пошел, и не мешало, по мнению Букреева, лишний раз показать ему, с кем он плавает.

— Да тут всего-то часа на два работы, — сказал Обозин.

— Странный у меня какой-то механик, — вздохнул Букреев, искоса поглядывая на замполита. — Везде люди как люди, а вас прямо выгонять с лодки приходится. Жена, наверно, в политотдел скоро жаловаться пойдет... Как, замполит, может пойти?

— Я еще человек новый, Юрий Дмитриевич, — улыбнулся Ковалев. — С женой механика не знаком.

— Ничего, это-то она понимает, — сказал Обозин. — Когда заканчивается рабочий день, служба только начинается.

— Вам хорошо. Сумели, значит, воспитать... — Тут, однако, Букреев явно поскромничал, потому что и свою Ольгу он тоже сумел воспитать в военно-морском духе, так что она скорее уж удивлялась его своевременному возвращению домой, чем его опозданиям.

Из штурманской рубки, расположенной здесь же, в центральном, выглянул штурман.

— Товарищ командир, освободили сорок третий полигон.

Букреев сказал:

— Вот, механик, учитесь у Володина. Только привяжемся к пирсу — улизнет с корабля сразу за командиром. Так, штурман?

— Постараюсь, товарищ командир, — честно признался Володин. — Если старший помощник не задержит.

— Старпом, вы уж особенно не задерживайте штурмана. Пусть хоть на танцы успеет. Единственная радость холостяку.

— И девушки в городке заждались, — поддержал Обозин.

— На танцы отпущу, товарищ командир, — заверил Варламов. — Может, не к началу, но в самый разгар — попадет.

— Отдадим вам городок, штурман, до понедельника. Управитесь за двое суток?

— Буду стараться, товарищ командир.

— Он управится, — сказал Букреев замполиту. — В этом-то я не сомневаюсь.

— Хорошо, когда знаешь возможности своих подчиненных, — улыбнулся Ковалев.

«Конечно, хорошо, — подумал Букреев. — Вот только тебя я что-то не уясню никак...»

Ему это было непривычно. Одна из привлекательных черт военной службы была для Букреева как раз в ее определенности, то есть в определенности отношений между людьми, потому что, какой бы ты ни имел характер, вкусы там или привычки, границы, в которых они могли проявиться, да и сама возможность их проявления зависели не только от твоего характера, а может быть даже не столько от него, сколько от той должности, которую ты занимал на корабле, и от круга твоих обязанностей и прав по этой должности.

Конечно, некоторые тонкости все же существовали, с ними приходилось считаться, но они ни в коем случае не могли затуманить простоту и четкость служебных отношений, твердо регламентированных уставами. И, плавая командиром уже седьмой год, Букреев привык быть не только первым, но и единственным на корабле человеком, который лично, ни с кем никогда не советуясь, решал любой возникший в экипаже вопрос.

Прежний их замполит, тихий и вежливый, понял это с самого начала, ни в чем не мешал командиру, не перечил ему, за что прежде всего и ценился Букреевым. Но по состоянию здоровья замполит был недавно списан на берег, а с новым заместителем привычные для Букреева отношения все как-то не налаживались. Более того, уже с первых же дней капитан второго ранга Ковалев, высокий, спокойный и чуть насмешливый человек, почему-то почти седой в свои сорок лет, вызвал у Букреева какое-то настороженное ожидание. Что-то в самом облике его было такое, что вдруг помешало Букрееву дать сразу же ему понять, что единоначалие, особенно на подводной лодке, оторванной от своих берегов — не берегов как суши, а берегов как государства, страны, — это единоначалие должно означать власть полную, окончательную, не подлежащую какому бы то ни было толкованию, анализу, а тем более — хотя бы минутному сомнению, пока лодка находится в море. И это не блажь, не самодурство, не чья-то досужая выдумка и, уж конечно, не его, Букреева, личный каприз, а вполне понятная и единственно возможная необходимость. И она, эта власть, абсолютна, а значит, осуществляется не только в море, но и в своей базе, ибо такова уж природа самой власти: либо она есть везде и всегда, либо ее нет вовсе.

Их первая встреча началась с такой, казалось бы, мелочи, которую Букрееву было даже как-то неловко и додумать-то до конца, самому себе ее сформулировать, а тем более — признаться, что эта мелочь могла для него в конце концов так много значить.