Звезда Аделаида - 1 - GrayOwl

Малефиций поинтересовался, почему, получив в ответ:

- С отрочества ненавижу Мародёров.

Такой ответ был непонятен Малефицию - они же воины, и это их трофеи, а мародёры… это, ну, словом, это иное. Жалкие людишки, не воины, бродящие по полю закончившегося большого сражения, добивающие раненых и обдирающие их поножи, лорики, обувь и даже окровавленные туники.

Такие были в Италии - жалкие колоны, хоть и имеющие право носить на поясе пуго, но никак уж не меч - благородное оружие легионеров и всадников. А последние, так вообще передавали свои гладиусы старшим сыновьям из рук в руки в торжественной церемонии, при сборище всех свободных домочадцев.

- Сын мой законорожденный и наследник, - процедил сквозь зубы разозлённый Малефиций, - я вижу, полагаешь ты, что достаточно богат дом, Господин коего ты есть, и гнушаешься в честном бою добытыми трофеями.

- Да, высокорожденный патриций и отец мой, просто гнушаюсь я обдирать мертвецов, - спокойно глядя Папеньке в глаза, ответил Северус, - хотя обычай и известен мне.

- Так почему ж тогда ты не следуешь ему?! Ты же великий воин, сын, - умиротворяюще закончил Малефиций.

- Да, я воин, но не мародёр, - повторил Снейп упрямо.

- Ну и ступай с глаз моих! Прочь!

- А ну рот на замок! Не то Распну! Или снова хочешь ты отведать той боли, высокорожденный… отец?

-Вот ещё - какой-то поганый маггл смеет повышать голос на чистокровнейшего волшебника!

Снейп подумал пару мгновений и наставил волшебную палочку на полководца.

Солдаты меж тем мародёрствовали вовсю, но соблюдали одно правило. Никто не имеет права приближаться к убитым другим легионером варварам. Это означало одно - грабёж чужих трофеев. Солдаты, уже понабравшие трофеев, с изумлением наблюдали сцену между отцом и сыном. Что же сделает великий и непобедимый Снепиус?

Снепиус же решительно отвёл палочку от себя и залепил сыну пощёчину. Конечно, Северус разозлился, но головы не потерял, поэтому авадить Папеньку на месте не стал, выговорив лишь: «Повелеваю» - «Imperio»и ещё несколько слов шёпотом.

Полководец какими-то странными глазами посмотрел на сына и вдруг… опустился на колени и припал к его стопам.

- Вот так-то лучше, отец. Встань. Ты прощён.

Северус, получивший сатисфакцию, проговорил это словно деревянным, лишённым жизни голосом.

- Finite incantatem, - еле слышно произнёс он вдогонку.

Солдаты так и не поняли, отчего их полководец ползал на коленях перед сыном, как простой домочадец, даже не член семьи, а так, словно он - всего лишь какой-нибудь надсмотрщик за домашними рабами. Неужели сын-чародей покорил своевольного отца до… такой степени? И каким злым колдовством ему удалось сие? Что же, в доме так, на карачках, он пред сыном и ползает?

А вот сам полководец ошарашенно оглядывался по сторонам, словно стараясь вспомнить что-то очень важное, но вот что? А-а, верно, это сыночек - маг что-то учудил… А над кем?

- Что произошло, сын мой законнорожденный Северус?

Папенька спросил грозно, решив сразу перейти в лобовую атаку.

- О, ровным счётом ничего, о чём тебе следовало бы беспокоиться, высокорожденный патриций и отец мой.

А вот Северус ответил спокойно, как послушный сын, чуть склонив голову - теперь, после прилюдного унижения Малефиция, он мог себе позволить такое проявление внезапно нахлынувшего «сыновьего» чувства, подобострастного, преклоняющегося перед высокорожденным «отцом» .

Потом они ещё недолго шли по лесу, пока, наконец, он не поредел, и тропа вывела легионеров прямо на большой луг, на котором вдалеке маячили их квадриги. Возничие подвели колесницы к уставшим более от тяжести трофеев, нежели от самого боя, легионерам. Раненые давно уже повыдёргивали короткие наконечники стрел из ног, и теперь, хромая, кто на правую, кто на левую ноги, шли без трофеев, опечаленные их отсутствием боле, нежели собственными ранами, из которых ручейком вытекала живоносная жидкость. Полковой врачеватель быстро замотал им раны, смазав какой-то жгучей мазью. Но Северус не обращал внимания ни на что. Он был зол на мародёра Квотриуса.

Остальной путь был проделан на квадригах, мокрых и холодных, под выстуживающим до костей ливнем и жутким ветром. Казалось, сама природа воспротивилась замыслу Северуса Снейпа отыскать этих двоих рабов - бывших когда-то величайшими, если не считать Альбуса Дамблдора, магами… той эпохи - века уже прошлого, двадцатого. А что с ними станется в веке двадцать первом, Снейп и гадать не решался.

Леса по прежнему с осторожностью объезжали, дребезжали квадриги на кротовинах и кроличьих норках, и, даже не задерживаясь на полуденный привал, чтобы разыскать воды и напиться - есть всё равно было нечего - войско добралось до первой попавшейся кочёвки гвасинг. Уставшие, голодные, злые, но с трофеями.

Даже те два десятка бриттов, что были убиты Северусом рапирой и магией, остались в далёком теперь лесу, всё же обезглавленные - кто-то втихаря позарился на чужую добычу. Да приидут к ним ламии ночью лунной! К ним, нарушившим законы воинской чести и братства. К ним, кто не знает их вовсе.

Лагерем встали на расстоянии, чуть большем полёта стрелы, от такого знакомого Северусу шатра народа гвасинг. Снейп отошёл в сторону от суетящихся солдат, разбивающих шатры и ищущих воду - всё, что было во флягах, давно уже выпили.

После увиденного в лесу - брата, несущего трофеи в плаще, провисшем под их тяжестью, поддерживающего его окровавленными по локоть руками, Северус не хотел оказаться наедине с Квотриусом…

…- Странно было подумать, что этот знаток египетского письма и книгочей, такой нежный и пылкий любовник, отрубал мертвецам, да, хотелось верить, что только мертвецам, головы и кисти рук, собирая для меня, Господина дома, окровавленное серебро.

Хотя, что это я, - с деланным интересом Снейп разглядывал копошащиеся вдалеке фигурки воинов х`васынскх`,- он же всё-таки для себя, в конечном-то итоге, старается - знает ведь, что ему принадлежать будет всё, как только я… сделаю здесь то, что должен и исчезну. Знать бы только, как… исчезнуть.

Но нет, не стоит хранить злость в себе - надо распрощаться с этой дурной привычкой, а нужно просто принять Квотриуса таким, каков он есть - не придуманным мною, идеализированным образом, а живым человеком своей эпохи - да, книгочеем, да, возлюбленным, но прежде всего всадником, воином, воюющим не так, как я - чистенько, одним уколом в сердце или метко брошенной Авадой убивающий дикарей, а по здешнему заведённому обычаю, коля коротким гладиусом, не то, что моя длинная рапира, а ведь и я ручки-то запачкал.

Диковинно это, но ведь сами легионеры - выходцы из таких же варваров, с которыми теперь воюют, и не за идею, как воевали магглы в Новое время, не за религию, а за это вот окровавленное серебро, за деньги.