Поэзия США - Анна Брэдстрит

КАРЛ ШАПИРО

© Перевод В. Британишский

ПОД КУПОЛОМ ВОСКРЕСЕНЬЯ

Рисуя резко, как фламандский мастер,Лида людей, как бы покрытых лакомИли увиденных вдали сквозь линзу,Воскресный полдень сквозь кристальный воздухВдоль улицы глядитИ отражает у меня в глазуРяды жилищ и жизней:Окно в окно, дверь в дверь одни и те же,Лицо в лицо одни и те же,В их грубой зримости одни и те же;

Как если б жизнь из одного жилищаЗастыла и ее изображеньеВ двух зеркалах, друг к другу обращенных,Все время повторялось,Как будто здесь, в сверхскоростном глазу,Взгляд размножает фотоотпечатки.

Я вижу длинные автомобили,Из них, из теплых и стеклянных гнезд,Порхнут на тротуар, сверкая шелком,Крепкие ноги наших женщин.Все наши женщины — одна, все — в черном.Накрашенный кармином ротИ щечки нежные принадлежатМужчине в черном,Который щеголяет рядом с нею.К самим себе они идут с визитом:Весь день скользя от двери к двери,Ткут свой бессмысленный узор,Самих себя,Скользнув холодным взглядом, отражают.Из комнаты, что разогрелась за день,Весь день смотрю в окно и жду ее,Жду, как подсматривающий, ее,Ее, ту, что затмит всех этих женщин;Весь день мой взгляд фиксирует привычноРяды жилищ и жизней.

Но не случится ничего; не ляжетКосая тень на плиты тротуара:Не явится слепая негритянка,Не выползут из темных нор изгои,Не выронит бомбардировщик бомбу,Чтоб вдребезги разбить шары и призмы,Всю парфюмерию, все зеркала,Все яркие, в мильярд свечей, витрины,Не угодит прямое попаданьеИ не воткнет дрожащую иглуВ глаз, прямо в глаз узревшему ее,Ошеломленному ее сияньем.

ГОЛЛИВУД

Вдали от всяких войн, неповторимый,Как некогда Багдад или Афины,Город лежит между хребтом и морем.Воздух сухой и чистый, день сияет,Будто на глянцевой цветной открытке:          Виллы и виды. Ночь — рекламаЛюбви и музыки и звездных сфер.

Сердце Америки. Сердца здесь льнутДруг к другу на бульварах, там, где пальмыРастут в горшках, и дальше, на дорогах,Где выращены сказочные замки,Как пышные метафоры из камня,          И на площадках киносъемок,Где воскресают бредни старины.

Алиса или Золушка — реальны.Турист, уставший от иллюзий, можетЗдесь отдохнуть. Все ново, нет руин;Почтенье к прошлому здесь не взимают,Как пошлину; традиции не чтут.          Эксцентрика — вот здешний бизнес.И две индустрии: любовь и смех.

Успех — еще одна. Здесь богатеютТелохранитель, прихлебатель, техник,Здесь знахарь строит грандиозный офис,Дебил и гений пожинают лавры,Для мистика здесь — золотое дно;          Здесь сверх и супер повседневны,А красота — расхожий ширпотреб.

Так что это за город? И откуда?Блажь юной нации, еще растущей?Укромный уголок для тайных оргий?Чужой, как шахские гаремы? Наш,Как дым Чикаго и разврат Атланты?          Так что же? Молодость порочна,Как стиль ее домов и модных фраз?

И кто все это? Выскочки? Юнцы?Цвет нации, умнейшие из умниц?Да. Хоть невиданный и новомодный,Город наш-нашенский, американскийНасквозь. И если уж имеет душу          Цивилизация рассудка,То здесь душа, Флоренция ее.

НОСТАЛЬГИЯ

Моя душа — там, в комнате моей,А я вдали, за десять тысяч миль;И день за днем — лишь трубный рев морей,Соль, облака и водяная пыль.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Самовлюбленной юности друзья,Книги мои с обрезом золотым;Цветы, самовлюбленные, как я,В окне уютом светятся былым.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Твой день стал ночью мне, ночь стала днем,С этим ложусь я, с этим я встаю;День канул в море, звезды тонут в нем,Ход времени по небу узнаю.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Укол — и память вновь кровоточит,А мир вот-вот взорвет нас, этот взрывЦветы и головы — все превратитВ ничто, мгновенным светом озарив.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

Смех и отчаянье сдружились. Что ж,Пусть будет тяжек сердца каждый шаг;Лицо в морщинах, как морской чертеж,Слезы в глазах, и моря шум в ушах.Дуй, ветер, дуй, ведь многих встретит смерть.

ВОИНСКИЙ ЭШЕЛОН

Стоп. Станция. Рабочие-путейцыМашут рукой: салют! и скалят зубы.Дети визжат, как в цирке, БизнесменыПроходят, поощрительно взглянув.А женщины стоят в дверях домов,Глядят нам вслед, словно прося вернуться,Словно слезой остановить войну,Железо наше растворить могли бы.

Как гроздь плодов из рога изобилья,Свисаем с переполненных платформ.Все дружелюбны к нам, готовым хлынутьУхмылками и гоготом вдоль улиц.Бутылка разбивается о буфер.Взгляд, растянувшись вслед улыбке женскойИ сжавшись, как резина, жалит губы,Что жаждут поцелуя, как воды.

И дальше, дальше — континенты, дни —Мы тащимся, чумазы и чуть пьяны,Лихие парни шанса и судьбы,Чьи «ведра»-каски в призрачном грядущемСтучат о стену наших мертвых телРядом с лежащим замертво оружьем.И горизонты сжавшейся землиНас обняли, как жесткие ремни.

Колода карт в твоих руках, сдающий;Сдай мне на счастье парочку получше,Валетика в придачу подшвырни.Черви червонны, пики сплошь черны,Пики и крести-крестики черны.Дай выиграть, дожить до торжества.Ведь арифметика игры проста:Не всем везет, не все придут с войны.

С вокзала на корабль, смерть или порт,Вокзал, на поезда, на фронт, и смерть,В грузовики, на марш и в бой, и смертьИли надежда жить: как знать, как знать.Смерть — путь назад, на поезд, на корабль,Жизнь — путь на фронт, о флаг! и наконецТа жизнь, что после поездов и смерти,Праздник людей всех стран после войны.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Пустынность тихоокеанской шири,Тысяча дней изгнанья и тоски,Прощайте. Вот уж скрылся Южный КрестЗа горизонтом, тонет континентВ волнах, горчайший остров растворилсяВ стихии соли,А здесь, на палубе, туман окуталМою улыбку, ту, что осветила бВсю тьму, прощая ход времен, повергшихВ позор и в смерть мильоны и меня.

Везет корабль наш не сырье с Востока —Солдат, зеленых в синем свете трюмов,И психов полный твиндек взаперти;Корабль-упырь, корабль-казарма дышитПриторно-тошным смрадом униженья,И даже те, кто не задет железомИли психозом, жаждут, озверев,Дорваться наконец до вожделенныхВещей и женщин.

Поскольку чужд я этих нежных чувств,Столь же обычных, сколь недопустимыхВ армейской жизни, я стою одинИ ненавижу хаки-человечков,Как вши, ползущих по морщинам моря,Загадив корабли. Но не могуПрозреть в тумане наш священный мост —Место прощанья, место возвращенья.Слезы мои — не ода в честь отчизны,Лишь боль души, улыбка — лишь молитва.

Одолевая слякоть сантиментов,Встречены зыбью и эскортом чаек,Мы тихо и торжественно вступаемВ пределы территориальных вод.И лишь тогда чудовищная радость,Как если бы взорвался весь корабль,Вдруг разрядит заряд небес и моря,Расколет сотню тысяч черепов,И грянет взрыв любви, высвобождаяДуши солдатских тысяч и мою.

ЗИМА В КАЛИФОРНИИ

Калифорнийская зима. Ландшафт —Как интерьер в цветочном магазине:Кусты камелий розовых в долинеЦветут зимой; и тысячи букетовРедкостных роз шлет изобильный штатДля бракосочетаний и банкетов.

Полакомившись розами, ползутПод сень плюща садовые улитки;Но мышьяка насыпано в избыткеДля них. А раковины их пустыеСадовник соберет и сложит тут,В углу двора, как черепа людские.

Туман растаял, небо — чистый лист,Тетрадный лист, огромнейший на свете,Для упражнений будущих столетий;Вот реактивный чертит ряд парабол,Дуги, кресты, но лист, как прежде, чист:Ветер успел стереть следы каракуль.

Зима в долине виноградных лоз.Рядами, как кресты солдатских кладбищ,Колья торчат, а винограда сладостьТеперь играет в бочках из секвойи,В чанах с вином, для этого он рос,Мильярдом гроздьев зрея в летнем зное.

Лыжники с гор, от края снежных зим,Идут домой, спускаясь вниз, к оливам,К инжиру, к пальмам, что полны счастливымТеплом, приятным зимнему сознанию.Будь стены старше, ты бы вспомнил Рим,Грунт — каменистей, вспомнил бы Испанию.

Но здесь растет старейший род земной,Деревья, что росли при фараонахИ вновь весной побегов ждут зеленых.Не то чтобы красивы; мрачноваты,Гнетут своей гигантской вышиной;Но чувствуешь, как почвы здесь богаты.

Дождь в Калифорнии. Покроет дождьМаслины глянцем, апельсины лоском,Листья камелии прозрачным воском,Яркости крыш вернет былую силу,Хлынет в сады, природы явит мощь,Долину затопив, подобно Нилу.

РЭНДАЛЛ ДЖАРЕЛЛ