Поэзия США - Анна Брэдстрит

В ДРУГОЕ ВРЕМЯ

© Перевод Э. Шустер

Для нас, как для любого дезертира,Цветов бессчетных, что не знают счет,Зверей, которых память не грызет,Сейчас — вот все пространство мира.

Мы рады — Не Сегодня — произнесть,Мы позабыли, как сказать Я Есть,И заблудились бы, когда попалиВ минувшего возвышенные дали.

Вот мы спешим, чеканя четко шаг,Найти с удобствами удобный флаг,Шепча, как древние, но уподобив кашеСлова Мое и Их, Его и Наше.

Как будто древним нужно было время,Чтобы принять ответственности бремя,Как будто ложным было в нихЖеланье стать отличным от других.

Не странно, что сегодня к стольким людямСмерть от тоски и одиночества грядет;И не обманет нас словесный оборот —В другое время мы другими будем.

ХВАЛА ИЗВЕСТНЯКУ

© Перевод А. Сергеев

Переменчивых нас постоянная ностальгия             Возвращает к известняку, ибо этот каменьРастворяется в море. Вот они, круглые склоны             С надземным запахом тмина, с подземной системойПещер и потоков; прислушайся, как повсюду             Кудахчут ручьи — и каждый свое озеркоНаполняет для рыб и свой овраг прорезает             На радость ящеркам и мотылькам; вглядисьВ страну небольших расстояний и четких примет:             Ведь это же Мать-Земля — да и где еще можетЕе непослушный сын под солнцем на камне             Разлечься и знать, что его за грехи не разлюбят,Ибо в этих грехах — половина его обаянья?             От крошащейся кромки до церковки на вершине,От стоячей лужи до шумного водопада,             От голой поляны до чинного виноградника —Один простодушный шаг, он по силам ребенку,             Который ласкается, кается или буянит,Чтобы привлечь к себе внимание старших.

             Теперь взгляни на парней — как по двое, по троеОни шагают на кручи, порой рука об руку,             Но никогда, слава Богу, не по-солдатски в ногу;Как в полдень в тени на площади яростно спорят,             Хотя ничего неожиданного друг другуНе могут сказать — и не могут себе представить             Божество, чей гнев упирается в принципИ не смягчается ловкою поговоркой             Или доброй балладой: они привыкли считать,Что камень податлив, и не шарахались в страхе             Перед вулканом, чью злобу не укротишь;Счастливые уроженцы долин, где до цели             Легко дотянуться или дойти пешком,Никогда они не видали бескрайней пустыни             Сквозь сетку самума и никогда не встречалиЯдовитых растений и насекомых в джунглях —             Да и что у нас может быть общего с этой жутью!Другое дело сбившийся с толку парень,             Который сбывает фальшивые бриллианты,Стал сутенером или пропил прекрасный тенор —             Такое может случиться со всеми нами,Кроме самых лучших и худших…                                                  Не оттого ли             Лучших и худших влечет неумеренный климат,Где красота не лежит на поверхности, свет сокровенней,             А смысл жизни серьезней, чем пьяный пикник.«Придите! — кричит гранит. — Как уклончив ваш юмор,             Как редок ваш поцелуй и как непременна гибель!»(Кандидаты в святые тихонько уходят.) «Придите! —             Мурлыкают глина и галька. — На наших равнинахПростор для армий, а реки ищут обузданья,             И рабы возведут вам величественные гробницы:Податливо человечество, как податлива почва,             И планета и люди нуждаются в переустройстве».(Кандидаты в Цезари громко хлопают дверью.)             Но самых отчаянных увлекал за собоюДревний холодный свободный зов океана:             «Я — одиночество, и ничего не требую,И ничего не сулю вам, кроме свободы;             Нет любви, есть только вражда и грусть».

Голоса говорили правду, мой милый, правду;             Этот край только кажется нашим прекрасным домом,И покой его — не затишье Истории в точке,             Где все разрешилось однажды и навсегда.Он — глухая провинция, связанная тоннелем             С большим деловитым миром и робко прелестная —И это все? Не совсем: Каков бы он ни был,             Он соблюдает свой долг перед внешним миром,Под сомнение ставя права Великих Столиц             И личную славу. Поэт, хвалимый за честность,Ибо привык называть солнце — солнцем,             А ум свой — Загадкой, здесь не в своей тарелке:Массивные статуи не принимают его             Антимифологический миф; озорные мальчишкиПод черепичными переходами замка             Осаждают ученого сотней житейских вопросовИ соображений и этим корят за пристрастье             К отвлеченным аспектам Природы; я тоже слыхалТакие упреки — за что и сколько, ты знаешь.             Не терять ни минуты, не отставать от ближнихИ ни в коем случае не походить на животных,             Которые лишь повторяют себя, ни на каменьИ воду, о которых заранее все известно, —             Вот суть Англиканской Обедни; она утешаетМузыкой (музыку можно слушать где хочешь),             Но нет в ней пищи для зренья и обонянья.Если мы видим в смерти конечную данность,             Значит, мы молимся так, как надо; но еслиГрехи отпустятся и мертвецы восстанут,             То преображение праха в живую радостьНевинных атлетов и многоруких фонтанов             Заставляет подумать подальше: блаженным будетБезразлично, с какой колокольни на них посмотрят,             Ибо им утаивать нечего. Мой дорогой,Не мне рассуждать, кто прав и что будет потом.             Но когда я пытаюсь представить любовь без изъянаИли жизнь после смерти, я слышу одно струенье             Подземных потоков и вижу один известняк.

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ

© Перевод П. Грушко

Совершенства он жаждал в конечном счете,Но были его стихи простоваты.Он тонко использовал глупость людей,Все строил на армии и на флоте.Он ржал — и хихикали депутаты,Вопил — и смерть косила детей.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ГРАЖДАНИН

© Перевод П. Грушко

Этот мраморный монумент воздвигнут за счет государства в честь ХС/07/М/378

Бюро Статистики подтвердило снова,Что он не судился, все данные говорят:В современном смысле старомодного словаОн праведник, внесший свой скромный вкладВ развитие нашей Великой Страны.С самой юности до пенсионного годаОн ни разу (исключая годы войны)Не увольнялся со своего завода.В Кукиш-Моторс ему всегда были рады:Не штрейкбрехер, достойные взгляды,Профсоюзные взносы уплачивал в срок(Профсоюз положительный), означенный                                                              парень,По мненью Психологов, был популяренНа службе, и выпивка шла ему впрок.Каждый день он покупал по газете,Реакция на Рекламу была первый класс,Застрахованный от всего на свете,Он в Больнице, однако, был только раз.Согласно Вестнику высших сфер,Он был поклонник Системы Рассрочек,Имел все вещи и среди прочихРадиолу, машину, кондиционер.По мнению Службы общественных мнений,Во взглядах его был здравый резон:Если был мир — за мир был и он,А война — он шел на войну. Тем не менееОн выжил, имел пятерых детей,Наш Демограф писал в одной из статейО количестве этом как об идеале.В Школе был смирным, правильно рос.Был ли счастлив? Свободен? Странный вопрос:Если бы не был, мы бы об этом знали.

ЩИТ АХИЛЛА

© Перевод П. Грушко

           Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть на нем виноград,         И паруса на дикой волне,И беломраморный мирный град,         Но на слепящий глаза металлЕго искусная длань нанесла        Просторы, выжженные дотла,И небо, серое, как зола…

             Погасшая земля, где ни воды,Ни трав и ни намека на селенье,             Где не на чем присесть и нет еды,И все же в этом сонном запустеньеВиднелись люди, смутные, как тени,             Строй из бессчетных башмаков и глаз,             Пустых, пока не прозвучал приказ.

             Безликий голос — свыше — утверждал,Что цель была оправданно-законной,             Он цифры приводил и убеждал,Жужжа над ухом мухой монотонной, —Взбивая пыль, колонна за колонной             Пошла вперед, пьянея от тирад,             Оправдывавших путь в кромешный ад.

           Она глядит, как он ладит щит,Надеясь узреть священный обряд:           Пиршество и приношенье жертвВ виде увитых цветами телят, —          Но на слепящий глаза металлДлань его не алтарь нанесла:          В отсветах горна видит онаДругие сцены, иные дела…

             Колючей проволокой обнесенКакой-то плац, где зубоскалят судьи,             Стоит жара, потеет гарнизон,             Встав поудобнее, со всех сторонНа плац досужие глазеют люди,             А там у трех столбов стоят, бледны,             Три узника — они обречены.

             То, чем разумен мир и чем велик,В чужих руках отныне находилось,             Не ждало помощи в последний мигИ не надеялось на божью милость,Но то, с каким усердием глумилась             Толпа над унижением троих, —             Еще до смерти умертвило их.

              Она глядит, как он ладит щит,Надеясь атлетов узреть на нем,             Гибких плясуний и плясунов,Кружащих перед священным огнем, —            Но на слепящий глаза металлЛегким мановением, руки         Он не пляшущих поместил,А поле, где пляшут лишь сорняки…

             Оборвыш камнем запустил в птенцаИ двинул дальше… То, что в мире этом             Насилуют и могут два юнцаПрирезать старца, — не было секретомДля сорванца, кому грозил кастетом             Мир, где обещанному грош цена             И помощь тем, кто немощен, смешна.

          Тонкогубый умелец ГефестВынес из кузни Ахиллов щит.         Фетида, прекрасногрудая мать,Руки к небу воздев, скорбит         Над тем, что оружейник ГефестВыковал сыну ее для войны:          Многих сразит жестокий Ахилл,Но дни его уже сочтены.

СТИВЕН ВИНСЕНТ БЕНЕ