Французский палач - Крис Хамфрис

Немец напряженно выпрямился и отошел, чтобы вернуть нож на уголья.

– Я буду охранять вас, милорд, как всегда. И только.

– Право, Генрих! Неужели ты так никогда и не поймешь? Наслаждение и боль, друг мой. Наслаждение и боль.

Они оставили жаровню, и маленькая камера нагрелась. Впервые за долгий срок Жан чувствовал тепло. Он не мог сказать, как долго мерз. Просто радовался теплому воздуху. И свету. На стены падали тени, и его товарищи были рады устроиться там и ждать его смерти.

Хакон не мог не глазеть на нее. Прорези маски уменьшили ему поле зрения, так что для того, чтобы разглядеть ее целиком, ему приходилось поворачивать голову из стороны в сторону.

Ее! Вот к чему трудно было привыкнуть. Это был все тот же человек, на которого он смотрел тысячи раз. И в то же время – совершенно другой. Как он мог не заметить, что Бекк – женщина? И притом очаровательная: с небольшой, красивой грудью, тонкой талией и чертами лица, которые в свете ее женственности стали казаться довольно приятными. Не то чтобы он сейчас мог их разглядеть. Они были скрыты под покрывалом розового цвета. Покровы не скрывали ее целиком, они намекали на то, что будет открыто. По одному на каждую грудь, по одному на ногу, нечто вроде юбки на бедрах. Под ними он мог различить более темный лоскут, который лежал над средоточием ее женственности, удерживаемый на месте туго натянутым шелковым шнуром. Седьмой покров.

Ему следует отвернуться. Черные волосы его парика выбивались из-под маски палача, вызывая зуд везде, где прикасались к телу. Бекк сказала, что это поможет ему остаться неузнанным. Пока что это только сильно его раздражало. Он энергично почесался. Его заставили оставить топор в коридоре за дверью, иначе у него были бы заняты руки.

– Прекрати! – зашипела на него Бекк. – Ты похож на медведя на пасеке. Тебе положено оставаться незаметным. Никто не будет смотреть на меня, если ты начнешь исполнять пляску святого Витта.

– Ну, в твоем-то парике блох нет! – прошипел он в ответ, продолжая чесаться.

Бекк вздохнула и переменила позу, выставив вперед ногу так, чтобы из-под шелка выглянула босая стопа. Шелк был в остатках, но все равно на него ушел почти весь аванс Джованни, а материи едва хватило на костюм. Бекк всегда плохо разбиралась в женских нарядах, но, судя по похотливой, а потом и смущенной улыбке Хакона, на этот раз получилось. И тем не менее пока она ждала в этой тесной холодной комнате, тот порыв, который увлекал ее вперед, внезапно исчез, сменившись сомнениями и страхом.

Она неуверенно повернулась, подняв бубен и ударив им о колено. На полукруглую основу была туго натянута кожа, которая вместе с мелкими металлическими звеньями должна была служить единственным аккомпанементом ее танцу – если не считать звона крошечных колокольчиков, закрепленных у нее на лодыжках. Движение получилось неловким, неумелым, совершенно не влекущим, а ведь ей надо быть такой чарующей, как никакому мужчине даже не грезилось! С чего она решила, что способна на такое? Потому что у нее хорошо получались танцы ее народа? Их па были очень сдержанными, а глаза при этом скромно опускались вниз.

Из-за двери послышались голоса. А потом дверь распахнулась, и все мысли о танцах исчезли от потрясенного понимания, что она оказалась в одной комнате со своим врагом. Она инстинктивно потянулась к оружию, которого при ней не было. Бекк увидела, что Хакон перестал чесаться и рука его опустилась вниз, а пальцы зашевелились в поисках топорища.

«Сейчас все решится, – подумала Бекк. – Под этими тонкими покрывалами они увидят не женщину, а своего врага. Они проникнут сквозь фальшивое обличье скандинава, вызовут стражников. Нас схватят, а потом подвергнут таким же мучениям, какие достались Жану. Вот в это секунду, сейчас, когда Джанкарло Чибо входит, кашляет, подносит платок к губам – и видит…»

– А, Саломея! – В его горле слышался влажный клекот. – Тебя я узнал, принцесса. Но кто твой друг?

Она – не Ребекка, дочь Авраама, и не Бекк, юный воитель. Она – итальянская шлюха, которая возбуждает своими танцами. Она – Саломея. Она всю жизнь живет в масках. И видела, как мужчины наблюдают за женщинами.

– Ваше высокопреосвященство. – Низко кланяясь, она постаралась нагнуться так, чтобы свободно наброшенные покрывала чуть отклонились вперед. – Каждой Саломее нужен палач. Иначе как я получу награду за мой танец – голову Иоанна Крестителя?

Она не столько увидела, сколько почувствовала реакцию Генриха на эти слова. Хакон не шевелился под пристальным взглядом немца, однако он был не из тех людей, кто может остаться незаметным. Саломея подпрыгнула, ударила в бубен у себя над головой и приняла вызывающую позу, привлекая все внимание к себе. Чуть прикрывшись рукой, она взглянула на телохранителя из-под накрашенных ресниц. И он остановил свой взгляд на ней.

– На самом деле он здесь, чтобы мне не забыли заплатить. – В ее голосе зазвучал венецианский уличный говорок. – Вы не поверите, как часто меня пытаются провести, после того как… позабавятся.

Она переменила позу – на этот раз так, чтобы обнажилась часть ляжки, и встряхнула бубном, уперев его себе в бедро.

– Поверю, душенька. – Теперь бархатный голос стал чуть хрипловатым. – Увы, в мире так много зла! А твой палач смотрит на… забавы?

Она поднесла полумесяц бубна к лицу и посмотрела поверх него, медленно моргая удивленно расширенными глазами.

– О нет! Гюнтер – воплощение скромности. Он ничего не слышит, ничего не говорит и ничего не видит. Конечно, если у клиента нет иных пожеланий. За определенную цену возможно все. Все, что угодно.

Она перешла на более утонченный говор, свойственный танцовщице, не забывая оставлять в речи нотки житейской умудренности. Опустив глаза, Бекк снова услышала кашель. Обутые в легкие туфли ноги отошли к камину.

– Возможно, позже. Вариации всегда меня занимают. – Чибо уселся, но Генрих остался стоять у двери. – А теперь не пора ли проверить, в состоянии ли Саломея заслужить награду?

Бекк посмотрела на архиепископа. Он подался чуть вперед. Лицо у него покрылось пятнами от скрытого жара, мясистые чувственные губы влажно полуоткрылись. Одну руку он протянул в сторону пустого кресла, положив ее на стол, стоявший между ними. Положив – и все-таки не совсем положив.

Внезапно Бекк поняла, почему его рука не достает до деревянной столешницы. Она двигалась по другой руке. Пальцы Чибо поглаживали отрубленную кисть Анны Болейн. Словно Анна присутствовала в этой комнате, словно архиепископ и королева касались друг друга в ожидании интимных развлечений. Бекк увидела, что Чибо желанен ее танец, но гораздо более сильным было его влечение к тому, что было – и в то же время чего не было рядом с ним.