Французский палач - Крис Хамфрис

Стражники переговаривались на своем родном тосканском наречии в уверенности, что здесь больше никто его не знает.

Бекк и Хакону удалось узнать о погребе, в котором содержат пленника, и о том, что их командир ходит туда три раза в день. Он возвращался оттуда иногда очень быстро, иногда – не так скоро, но каждый раз его рябое лицо покрыто пятнами от ярости. Они узнали о том, как братья Чибо мучаются от скуки, об их бесконечных ссорах и гневе, изливаемом на несчастных слуг. И они немало наслушались о Джованни, который пытался отделить зерна развлечения от плевел жизни Виттенберга. Этот город был сосредоточен на университетских науках и упорном построении новой религии, которым занимался Лютер.

– Даже в неаполитанском монастыре монашки грешат больше. И шлюхи оттуда вдвое красивей! – завывал управляющий в тот вечер.

Три солдата за соседним столом сочувственно засмеялись.

Бекк спустилась вниз, чтобы подслушивать, как только заметила, что в пивную вошли итальянцы. Хакон снова пошел осматривать задворки дома торговца, надеясь обнаружить нечто такое, чего он не заметил в первый раз. Несмотря на то что Хакон постоянно сдерживал Бекк, его самого их бездействие беспокоило все сильнее и сильнее. Скандинаву отчаянно хотелось найти выход.

– Если ты не возражаешь поиметь шлюху с бородой! – заявил один из солдат.

– У них у всех бороды, – отозвался второй. – Надо просто поискать подходящую рожу.

Они снова захохотали, но Джованни не намеревался прекращать нытье.

– Говорю вам: если этот французский черт не сломается в самое ближайшее время…

Тут Бекк внезапно затошнило.

– …То у меня на всем теле не найдется места без синяка. Вы видели, что Франчетто сделал со мной этим утром? – Он завернул рукав, продемонстрировав отметины, оставленные безжалостной хваткой. – «Развлеки нас, – твердят они. – Раздразни и очаруй нас». Но танцовщицы, которых я нахожу, только и умеют, что топотать, а шлюхи – зевают. В Сиене мне приходится отказывать желающим развлечь мессиров Чибо. Там высочайший уровень, там жесточайшая конкуренция. А здесь пьяный ор – это единственное, на что они способны.

Его жалобы потонули в общем шуме главного зала постоялого двора. А Бекк вдруг уцепилась за только что услышанное. Мысли ее стремительно летели, взгляд уперся в крышку стола. Она чуть было не прозевала уход Джованни. Вскочив, Бекк бросилась за итальянцем-управляющим, который осторожно пробирался по грязной улочке.

– Синьор! Синьор! – крикнула она ему вслед. Когда он остановился, позволив ей себя догнать, она продолжила по-итальянски: – Извините, но я невольно подслушал то, что вы только что говорили на постоялом дворе.

– Иисусе помилуй, соотечественник! – изумился Джованни, пытаясь соскрести о порог какую-то дрянь, прилипшую к подошве. – Каким ветром вас сюда занесло, юный господин?

– Думаю, таким же, что и вас. Я в услужении у человека, который ведет здесь дела. Хотя, похоже, мой хозяин обращается со мной немного лучше, чем ваш – с вами.

Это вызвало новые излияния по поводу того, какие муки ему приходится переживать. Бекк выслушала управляющего, сочувственно кивая, а когда тот наконец замолчал, чтобы перевести дух, заговорила, не дав ему возможности возобновить причитания:

– Но у моего хозяина таких проблем нет. Он привез из Болоньи собственное развлечение.

– Ах! – воскликнул Джованни. – Слава Богу за предусмотрительность болонцев. И как же его развлекают?

Бекк понурила голову, притворившись смущенной.

– Ну… его развлекает моя сестра, сударь. Она… э-э… танцовщица… Да, наверное, это лучше всего описывает то, что она делает.

– «Э-э-танцовщица»? – Глаза итальянца вспыхнули. – И у нее есть какой-то «э-э-особый танец»?

– О да, сударь, конечно! Она специализируется на… на…

Бекк пристально смотрела поверх головы управляющего, стараясь поймать одно воспоминание. Оно относилось к тому времени, когда ее отец был еще коллегой Джанкарло Чибо, до ее бегства в Венецию. Одна из служанок архиепископа прониклась симпатией к одинокой девочке-еврейке и разрешила ей играть в тех комнатах дворца, где она прибиралась. В одной из этих комнат Чибо выставил результаты своего меценатства. Статуи изображали по большей части изящные обнаженные фигуры греков и римлян: мужчины и женщины сплетались в плотских ласках. Сюжеты картин были столь же непристойными. Особенно ей запомнилась одна, потому что ей сказали, что на ней изображены евреи.

– Моя сестра танцует как Саломея, – вспомнила наконец Бекк. – Танцует перед Иродом, чтобы получить голову Иоанна Крестителя.

Итальянец нетерпеливо переминался с ноги на ногу, позабыв о том, что испачкал башмаки.

– А она танцует перед кем-то, кроме твоего хозяина?

– Ну… обычно нет. Но сейчас хозяина нет в городе. Она скучает. Ее можно уговорить…

Они быстро договорились относительно вознаграждения. Был выдан аванс и назначена встреча на конец этого дня. Сумма оказалась немалой. Оба понимали, что речь идет не просто о танце.

– Ты договорился… о чем?! – взвыл Хакон час спустя.

– Послушай, помоги мне расчесать эти волосы, ладно? У нас мало времени.

Бекк купила небольшое зеркало в лавке рядом с той, где продавались парики. На это ушел почти весь аванс, но ей больше почти ничего и не требовалось. Только немного шелка. Семь покрывал, если она правильно помнит ту картину. Семь. Они были брошены на пол, повешены на стулья, на руки наблюдающего за танцовщицей осклабившегося царя…

Хакон был настолько ошеломлен ее безумной идеей, что послушно принял гребень и даже несколько раз провел им по густым прядям парика, и только потом опомнился. Он бросил гребень на пол как раз в тот момент, когда Бекк, повернувшись спиной к нему, начала возиться со шнуровкой своего жилета.

– Ты с ума сошел, парень? И что произойдет, когда ты туда явишься?

– Когда мы туда явимся. Тут еще где-то завалялась маска палача. Примерь ее.

Он протянул руку к маске, а потом, опомнившись, отдернул ее.

– Нет! Я спрашиваю, что будет, когда ты начнешь танцевать? Они же сразу поймут, так ведь?

– Что поймут?

– Что поймут?! Боги, дайте мне силы! Что ты – парень!

– Неужели?

Бекк расстегнула жилет и теперь снимала рубашку. А потом пришел черед повязкам, которыми она стягивала грудь.

– Конечно, поймут. – Хакон вздохнул. – Ты же не сможешь провести… Иисусе веселый!

– В чем дело? – Бекк повернулась к нему лицом, уперев руки в бока. – Никогда прежде не видел сисек?

– На парнишке – нет, – пробормотал совершенно смутившийся скандинав. – На парнишке – никогда.

Это было… странно. Ну-ка… что это было за слово? То, которым пользовался Фуггер?