Критская Телица - Эрик Хелм

— Их убьют?

— Низложат, — бросил Менкаура, вновь пускаясь во всю прыть. — Умоляю, не задавай лишних вопросов! Мне шестьдесят! И беседовать на ходу, верней, на бегу, не так уж легко...

Лаодика послушалась и умолкла.

Далеко позади возник и покатился по коридорам непонятный звук, похожий то ли на блеянье многочисленного овечьего стада, то ли на одновременный сигнал десятка надтреснутых букцин.

— Что это? — встрепенулась Лаодика.

— Это, — пропыхтел Менкаура, — по всей вероятности, наш круторогий друг наткнулся на царских наложниц. Эпей устроил по дороге маленький, почти безвредный пожар, девочки наверняка всполошились, высыпали наружу... И повстречали милейшее создание.

Гречанка поежилась.

— Андротавр на время присмирел, и вреда никому не причинит... Надеюсь также, ни одна девица не заработает разрыв сердца... Вперед!

Но вперед бежать не получилось.

Ибо впереди, — и довольно близко — послышался быстрый топот бегущих ног.

Десятков бегущих ног.

Менкаура остановился, точно уперся в незримую преграду, схватил женщину за руку. Поколебавшись одно краткое мгновение, писец ринулся в боковой проход, увлекая за собой окончательно сбитую с толку Лаодику.

* * *

Остававшийся на дворцовой кровле государь увидал новые столбы дыма, рвавшиеся наружу сквозь далекие световые колодцы гинекея. Не столь яростные, густые и черные, как первый, однако весьма внушительные...

— Раз... Два... — непроизвольно считал Идоменей.

— Прикажешь тушить, господин? — почтительно осведомился один из ожидавших неподалеку стражников.

— Да, конечно же, олухи! — зарычал кидонский повелитель.

Стражник опрометью бросился вниз по мраморной лесенке.

— Беги вдогонку! — немедленно приказал Идоменей другому воину. — И передай, что вторгаться в южное крыло надлежит решительно. Царица, по всей видимости, будет весьма недовольна... Однако, пожар есть пожар!

— Слушаюсь, господин!

— Если охрана попробует задержать вас... действуйте по обстоятельствам.

Воин ухмыльнулся.

Отсалютовал.

Исчез.

— Три... Четыре... — продолжал считать лавагет.

«Что же они там натворили, мерзавки?.. А может, Рефий начудил?.. Ох, и доведется греку ответить, ежели его рук дело!..»

Мысли Идоменея, как видит читатель, метались и перескакивали с человека на человека. Лавагет жаждал сорвать на ком-нибудь копившееся давно и безысходно лютое раздражение, затаенное зло. Примерно в это время аттический умелец Эпей добрался до западного выхода, простился с Менкаурой и навсегда ускользнул от царя критского, а заодно и от прекрасной Арсинои.

Которая по-прежнему пребывала взаперти, внутри сооружейной по ее собственному распоряжению деревянной телки...

Два десятка воинов, наскоро отряженных тушить огонь, благополучно миновали укрощенных Менкаурой караульных и помчались по главному коридору. Старший задержался лишь на мгновение: выругать нерадивого охранника.

— Где твоя секира, осел? — закричал он прямо в лицо невозмутимо вытянувшемуся подле двери стражу.

Тот и бровью не повел.

— Где секира?!

Стражник безмолвствовал.

— Потом побеседуем, Ликаон, — прошипел начальник и ринулся вдогонку остальным, ибо время не ждало.

Именно этот оглушительный топот и услыхал Менкаура.

Именно от этого нежданного вторжения и решил спрятаться вместе с Лаодикой. Разумнее всего казалось пропустить неведомых пришельцев мимо, затем вернуться в коридор, уводивший к восточному выходу и припустить во все лопатки.

* * *

— Лучники, на бак! — отрывисто рявкнул Эсимид.

Экипаж повиновался с быстротой, вырабатывавшейся долгими годами выучки и тяжелых походов. К тому же, люди почуяли грозную опасность и поняли: нужно либо немедленно обращаться в бегство (дело для критского моряка немыслимое вообще, а уж под началом Эсимида — и подавно), либо смело встречать загадочного и страшного неприятеля.

Зоркое око Эсимида успело приметить, что огненный вихрь обрушился на первую злосчастную пентеконтеру почти в упор. Стрела, выпущенная умелой рукою, летела втрое дальше. На шквальный обстрел и сделал Эсимид главную свою ставку.

— Слушай внимательно! Поликтор и Тевкр огибают этих мерзавцев и, наверное, уже недосягаемы для них. Мы дрейфуем и ждем. Едва лишь завидите ладью — изготовьтесь! Но без команды не стрелять! Поняли?

— Так точно, господин, — отозвался начальник лучников.

— Примотать к остриям паклю! Поджигайте перед тем, как натягивать тетивы! Наша надежда — в быстроте и меткости, Понятно?

— Да, господин!

Около сотни отборных стрелков — иных на кораблях не держали — замерли, дожидаясь, покуда из расползающегося над водами дыма не возникнет окаянная посудина, причинившая флоту неслыханный по дерзости, невиданный по способу нанесения ущерб.

* * *

Расенна, соображавший весьма проворно и всегда мысленно менявшийся местами с противником, предугадал, что боевые корабли постараются обойти его на приличном расстоянии с обоих бортов.

«Двое продолжат погоню, — подумал этруск, — а один, скорее всего, займется нами, грешными... Ну, игральные кости им в стакан!»

— Поворачиваем оверштаг[73], — распорядился Расенна. — По самой короткой дуге! Левый борт, осторожно табань; правый — загребай!

Проделать подобный маневр относительно маленькой миопароне было несравненно проще, нежели громадным пентеконтерам.

Спустя две минуты судно уже ложилось на обратный курс. Расенна, жмурясь от едкого дыма, старался различить догоравшие корабли, чтобы вовремя упредить гребцов и уклониться от столкновения.

Впрочем, полагаться можно было и на один слух: вопли обожженных и утопающих доносились весьма явственно...

Миновав оба чудовищных факела, этруск постепенно вырвался на относительно чистый, вольный воздух и велел гребцам временно взять таранный темп.

— Отдалиться надобно, — пояснил он Орозию. — Не то наши любезные вояки выскочат под самым боком, и тогда — поминай, как звали... Для боя борт о борт наша машинка не годится.

— Что это, капитан? — почтительно и опасливо полюбопытствовал Орозий.

— Изобретатель, — улыбнулся архипират, — нарек сию волшебную смесь «греческим огнем». Поскольку сам родом из Эллады... Как и почему она летит по воздуху — не спрашивай. Понятия не имею. Знаю и вижу, что летит, вот и все.

— Да, сегодня Харону работенки задали, — осклабился Орозий.

— И, наверно, еще зададим, — с весьма и весьма заметным неудовольствием произнес этруск — Если я хоть немного знаю критян, корму они покажут лишь Бриарею Сторукому[74] — и то не сразу. А, говоря по чести да по совести, мне как-то не по душе разом отправить в Аид больше достойных моряков, чем отправил за всю прошлую жизнь...