Том 3. Письма и дневники - Иван Васильевич Киреевский

я не буду оставаться без вестей. Смотрите же, берегите себя и будьте веселы. Языков покуда все в том же положении был, как при последнем моем письме, и сегодня авось либо удастся уговорить его проехаться. Наконец-то весна, кажется, приходит скорыми шагами, и сегодня здесь уже 7° тепла. Можно надеяться, что последний снег скоро исчезнет и реки начнут очищаться, чтобы пропустить нас, а с первой возможностью мы и отправимся.

Однако пора кончить, потому что сию минуту Александр Михайлович[956] прислал за мной дрожки, чтобы везти меня в баню. Прощайте покуда! Обнимаю вас!

Ваш П. Киреевский.

У заутрени буду в домовой церкви у Ивашева[957], здесь слишком мало церквей по народонаселению, и потому во всех и всегда бывает такая теснота, что повернуться невозможно.

62. Родным

Между 3 и 9 апреля 1838 года

Симбирск

<…> Вот уже и 3-е апреля! Авось либо скоро нам можно будет пуститься и в путь. Хоть нас и пугают, что реки не успеют установиться прежде 20, думаю уж, верно, это так долго не продолжится, хотя мы, конечно, не поедем иначе как по совершенно уже установившемуся пути. Языкову, слава Богу, лучше, и он на этой неделе уже два раза проезжался: в первый раз в Светлое Воскресенье, а во второй раз в четверг. Буду стараться возить его почаще, чтобы приучить к скорому отъезду, тем более что эти прогулки его нисколько не беспокоят и он от воздуху чувствует себя, слава Богу, свежее.

Между тем продолжаю рыться в моих архивах и записал также несколько песен.

Вот вам покуда все существенное, что у нас здесь делается. Покуда должен этим и закончить, потому что уж поздно, а я все утро проспорил с Петром Михайловичем[958] о разных философских материях.

Спасибо вам за ваши письма и за братнино[959]. Они мне сделали святую неделю настоящим праздником.

63. Н. М. Языкову

21 февраля 1839 года

Киреевская Слободка

<…> Не сердись на меня, друже, старче честной, что я вопреки обещанию так давно к тебе не писал: я еду гораздо долее, нежели предполагал, и до сих пор еще, как ты видишь из заглавия, не добрался до Москвы: я пробыл 6 дней в Праге, 4 во Львове, 5 в Киеве и теперь уже пятый день, как здесь, в деревне, откуда выезжаю завтра с орловским дилижансом в Москву. И во всех этих местах, где я останавливался, почти невозможно было пробыть меньше и до сих пор почти также невозможно было писать: в Праге и Львове меня почти ни на минуту не оставляли наши гостеприимные собратья-славяне, в Киеве я останавливался у Максимовича, где также писать было некогда, а здесь только теперь насилу справился с делами хозяйственными. Таким образом прошло полтора месяца с моего выезда, прежде чем я успел опомниться, и очень боюсь, что наши московские уже давно обо мне беспокоятся, потому что я, забыв считать время, и к ним также еще не писал с дороги.

Когда ты, справившись с богатырскими силами, пустишься в возвратный путь, то советую и тебе (не минуя, впрочем, Дрезденской галереи) избрать эту славянскую дорогу, через Прагу и Львов. Тут многое порадует твое русское сердце и возбудит на твоей лире многие, истинно градозиждущие звуки. Нигде Россия не кажется так величественна, как среди этих славянских народов, которым только и радости, что любоваться ею издалека, и которые смотрят на нее с таким же чувством, как бы смертельно раненный солдат на одолевших товарищей. Правда, что в Праге и особенно во Львове, слушая, с какими надеждами эти наши соплеменники говорят об России, во мне часто растравлялось чувство очень мучительное, которого я не мог решиться им высказать, чтобы их не разочаровывать; со всем тем, однако же, время, которое я там провел, мне было очень приятно. Особенно мне было приятно и неожиданно встретить во Львове еще живые отпрыски древней Галицкой Руси. Между тамошним униатским духовенством есть много людей, истинно образованных, у которых только и мысли, что православие и Русь… Если поедешь во Львов, то непременно познакомься с ними. Я уверен, что там тебя многое порадует.

А между тем, ради Бога, не скучай в немецком царстве. Это также должно много содействовать к основательнейшему и быстрейшему твоему исцелению. Нехороши немцы, а германцы народ еще довольно почтенный и особенно еще имеют содеяться почтенными тем, что должны содействовать к скорейшему поставлению тебя на ноги. Нетерпеливо жду твоих писем. Покуда должен кончить, потому что уж скоро полночь, по приезде в Москву буду скоро опять писать. Крепко тебя обнимаю.

Твой П. К.

Передай от меня усердный поклон Петру Михайловичу[960] и Ивану Петровичу[961].

64. Н. М. Языкову

Апрель 1839 года

Москва

<…> От всей души обнимаю тебя, друже, и благодарю за твое письмо. Слава Богу, что ты наконец избавился от своей лихорадки, которая так некстати было вздумала замедлять твое возвращение в твой настоящий вид. Мое желание тебе пуще всего состоит в том, чтобы тебе Бог дал бодрое расположение духа, тогда и прочее все, конечно, придет вдвое скорее. Впрочем, теперь уже у вас там полный развал весенней теплоты, и я надеюсь, что тебе теперь легче будет избавиться от своей хандры, имея возможность отогреваться на солнце и не находясь долее в необходимости свертываться, по твоему обыкновению, в клубочек. Что-то теперь ваша музыкальная академия? Если нервы твои перестали противиться музыкальным звукам, то я бы особенно тебе рекомендовал гитару: сидел бы ты, старичок, да пощипывал бы, и тоска бы к тебе не смела подступиться, а между тем это было бы занятие самое удобное и во время водных курсов, которым время подходит.

Когда обозначится время вашего отъезда в Крейцнах, то напиши как можно аккуратнее, когда и куда адресовать письмо, потому что я не намерен продолжать такого молчания, как до сих пор. Одною из главных причин теперешнего молчания было то, что мне было совестно признаться — чего, однако ж, никогда не могу миновать, — что я не успел еще приняться за песни. В следующем письме авось либо удастся дать об них вести больше удовлетворительные.

Об литературе на этот раз сказать нечего, тем больше что ты список всему новому увидишь в «Отечественных записках», которые тебе посылает Катерина Михайловна[962] и которые должны дойти к тебе