Гойда - Джек Гельб

Басманов хмуро отмахнулся, мучаясь желчью, что поднималась вновь и вновь.

Вяземский вздохнул, ставя кувшин с водою подле Басманова. И Фёдор принялся пить большими глотками.

– Тебе нынче не до наставлений, – молвил Вяземский, тяжело вздыхая.

– Да отчего же? – усмехнулся Фёдор, отстранившись от питья да утерев губы рукою. – Валяйте, Афанасий Иваныч.

Вяземский провёл по лицу, поглаживая свою бороду.

– Нынче едем мы, всяко, что на чужбину дальнюю. Негоже быть врознь али умалчивать чего, – произнёс Афанасий. – Я в ответе за тебя перед твоим батюшкой и тем паче перед самим государем.

– Да брось! – Басманов мотнул головой, коснувшись переносицы. – Не держать же тебе ответ за мой недуг?

Афанасий усмехнулся, запрокинув голову вверх.

– Да судя по речи царской, держать мне ответ за всякое и отвечать мне головою, – молвил Вяземский. – Засим, Федя, не лукавь мне да не замалчивай чего. Нынче мы заодно и всякую ссору оставим до поры.

Басманов кивнул, вновь припав к кувшину. Вяземский уж решил было оставить юношу, как Фёдор после двух коротких глотков окликнул опричника.

– Афонь! – молвил Басманов.

Князь обернулся, Фёдор слабо улыбнулся да приподнял сосуд с водою.

– Спасибо, – коротко произнёс юноша, глядя на Вяземского, с чего Афанасий и впрямь подивился.

Князь развёл руками да улыбнулся в ответ.

– До ночи дотерпи – на ночлег к берегу сойдёшь, – молвил Вяземский.

Фёдор коротко кивнул и остался сидеть на палубе, обхватив себя руками. То был самый тяжкий день пути для него. Чем дальше шло их судно по волнам речным, тем боле и свыкался Фёдор с приступами.

Вяземский время от времени справлялся о здравии Басманова, большею частью через холопов. Когда солнце склонилось к далёкому горизонту, Фёдору сделалось заметно легче – он много спокойнее стал переносить путь. Освоился Басманов, да совладал с недугом, да преисполнился пуще прежнего восторга. Всяко дознавался у мореходов, долга ли дорога, и всё один ответ получал:

– Как Бог пошлёт, боярин, как Бог пошлёт!

Фёдор недовольно закатывал глаза, а иной раз вновь подходил да справлялся, нельзя ли большего ходу придать.

– Вы, Фёдор Алексеич, смотрю, ожили? – усмехнувшись, молвил Вяземский.

– Неужто на царской службе нет судна более лихого? – спросил юноша.

– Уж запамятовал, – молвил Афанасий, – под какой личиною едем в Новгород? Купцами московскими да притом земскими, не опричниками.

Фёдор недовольно цокнул, сложив руки на груди.

– Погляжу, быстро свыкся с царскою милостью да щедростью? – спросил Афанасий, поглядывая на Басманова.

Юноша усмехнулся и взор свой опустил на кольца. Перстни переливались в слабом догорающем огне заката да редких фонарях на судне. Самоцветы преисполнились густого цвета, утопая в полумраке, изредка поблёскивая искорками. Юноша глубоко вздохнул, припоминая, как получал в дар роскошные подарки от самого государя.

– Вы мне скажите, Афанасий Иванович, – молвил Фёдор, обратившись взором к Вяземскому, – всегда ли царь так добр был к слугам своим?

Князь поджал губы да усмехнулся. Поразмыслил Афанасий.

– Да, пожалуй, – согласно кивнул он.

– И с Луговским? – спросил Фёдор.

Вяземский усмехнулся, мотая головой.

– Стало быть, тебе батюшка не сказывал о разладе государя с Луговским? – лукаво молвил Афанасий. – Мишка Луговский родом из купеческих, – продолжил Афанасий. – Иоанну Васильевичу было чуть больше, чем тебе сейчас. Значит, стал Миша к государю челобитные писать, дабы беспошлинно торговать в Москве да Новгороде. С челобитными теми присылал дары, каких и нынче с огнём не сыщешь! Премного их хранится в сокровищнице царской. Так и задружились они, и вскоре Иоанн призвал Мишку Луговского на службу. Славные были деньки, ох славные! Притом тогда ж ещё при дворе Курбский был, вот он-то знался с Луговским и много вступался за него пред государем.

– А в опалу-то как Луговский попал? – спросил Фёдор.

– Много воды утекло, – молвил Афанасий, глубоко вздохнув. – Больно уж алчным Мишка оказался. Премного доброго сделал ему государь, премного. Луговский при дворе был пожалован в думных бояр, как и твой батюшка. Поговаривали, что ко двору девок приводил, да с хворью постыдной. Ну, да того, поди, дознаться надобно ещё, теперича уж концов не сыскать! Ничем не был обделён Мишка, жил себе как у Христа за пазухой, беды не ведал, да всяко мало было – и всяко торговал в обход казны да товары приберегал для иных господ, для латинов.

– Неужто? – молвил Фёдор.

Афанасий кивнул.

– Он нраву всегда был скверного, – продолжил Вяземский. – Об нём много слухов дурных ходило, да видать – неспроста. Делать с ним государь ничего дурного не делал, покуда Курбский вступался за Луговского, а как решил царь уж навести порядок – поди ищи!

– Верно, нынче под Жигимоном ходит? Али кому служит? – спросил Басманов.

– А пёс его знает! – Вяземский пожал плечами. – Латинам он тоже крови сполна попил, разбойник.

– Видать, много врагов у него? – молвил Фёдор.

– Видать, – кивнул Афанасий. – Да покровителей и того больше. Тот же Курбский, сучий потрох, знается с ним и поныне.

– А отчего нынче вернулся-то Луговский? – спросил Басманов. – Тебя послушать – славно живётся ему на чужбине, вдали от гнева царского.

– Почём знать? – Афанасий пожал плечами. – Да токмо ушлый этот чёрт! Не первый год он набегами, как нехристь какой заморский, воротится на Русскую землю и снова уходит морем.

Фёдор вздохнул, поджав губы, да принялся стучать пальцами по борту. Он обернулся к берегу, что мерно темнел. Далёкие деревья одиноко торчали чёрными зубьями.

– И нынче нам с тобою изловить его велено? – с усмешкой спросил Фёдор.

– Велено, Федь, велено, – с тяжёлым смирением молвил Вяземский.

– А ежели не схватим? – спросил Басманов. – Сам же молвишь – Луговский ушлый чёрт.

– Стало быть, нам не сносить головы, – добродушно усмехнулся Афанасий.

Фёдор посмеялся в ответ. Вдали догорел закат, и наступление темноты сулило беду. Оставалось меньше версты до отдалённой пристани, как из трюма раздался лихорадочный вопль. Вяземский держал ухо востро и тотчас же спустился вниз. То был Пальский. Тьма опустилась вокруг, и рассудок его подводил. Димитрий стенал точно раненый зверь. На шее его не было новых следов вредительства, но Пальский хрипло дышал, изо всей мощи своей силясь преодолеть невидимые путы. В этой агонии он бился главою своей об пол.

– Да чёрт бы тебя драл! – Вяземский грубо схватил князя за шиворот да швырнул поверх гружёных тюков.

Димитрий всё тщетно пытался вдохнуть. Опричник во гневе стиснул зубы и наотмашь ударил Пальского.

– Баляба чёртова! – Вяземский тряхнул Димитрия. – Сколько с тобою возиться?!

Пальского охватило оцепенение, а взгляд на мгновение замер. К тому уж поспел Басманов. Спускаясь в трюм, юноша ловко спрыгнул с лестницы. Фёдор заглянул поверх плеча Вяземского. Полоумный взгляд Пальского судорожно метался по низким балкам. Басманов исполнился презрением, постукивая пальцами.

– Всё беснуется? – спросил Фёдор.

– П-помилуйте! – проговорил Димитрий.

Его рассудок медленно прояснялся, чего