Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Проверил уже, — пробормотал Хеттору.
— Проверь ещё раз. Вдруг, что-то упустили.
Троянец только посмотрел в сторону двери, за которой сейчас умирал его лучший друг. Потом он молча пропустил Хастияра вперёд себя, и сам встал на колесницу.
Был бы здесь Ассулапийя, смог бы что-нибудь сделать?
Кто же теперь знает...
Вечер опускался на город, но жара не спадала. Было душно, пыль казалось, так и стояла в воздухе. Только лишь с наступлением сумерек с моря подул лёгкий ветер. Он немного ослабил жару, принёс желанную прохладу.
С наступлением ночи Куршасса умер.
Глава 17. Стены Трои
— Гнев, богиня, воспой Палемона, Алкеева сына! Гнев проклятый, страданий без счёта принёсший ахейцам...
— Не каркай, дурень! — раздражённо бросил Мелеагр, оборвав стройный звон струн и мелодичный голос кикона.
Орфей от неожиданности вздрогнул и одну струну порвал. Печально осмотрел лиру, потом с досадой взглянул на Мелеагра.
— Чего ты так орёшь Ойнид?
— Рот твой поганый затыкаю. Ишь, чего удумал. Страдания бессчётные накликать.
— И верно, перегнул ты здесь, Орфей, — осторожно заметил Оикл, сын Антифата, слушавший певца, — дела-то отлично идут, даже я не ожидал таких успехов, да без Алкида.
— Горе нам всем без Алкида, — пробурчал певец, — попомните мои слова, да поздно будет. Я бы не стал продолжать. Не к добру эта ссора, ох не к добру.
— Да ты известное ссыкло! — усмехнулся Мелеагр, — что тогда, что сейчас, толком и драки-то не было, а уже китуна сзади побурела и пованивает.
— Я в тот раз и не подряжался на край света с вами переться! — возмутился Орфей, — я Бореадам помогал, родичам.
— Да какие они тебе родичи.
— Уж роднее, чем вы, ахейцы.
— Оно и верно. Чего вот только сюда припёрся? За лёгким золотишком?
— Никто не обещал, что оно лёгким будет, — возразил Орфей, — ни тогда, ни сейчас. И если уж припоминать, кто где сильнее обгадился, то могу тебе спеть, как некие богоравные герои храбро убедили себя, что доблестью великой будет не на Трою напасть, а несколько захудалых лачуг ограбить. Проще так, вестимо, а значит великая в том мудрость и отвага. Хочешь таких песен, герой Мелеагр? Их есть у меня.
Курет потянулся к мечу, но Оикл проворно остановил его.
— Ну будет вам, уймись, Мелеагр. Орфей в общем-то тоже прав. Мы эту землю тоже окропим красненьким. Видал, как лавагет троянский знакомца моего, Клеолая, сшиб? А Дайлеон? Сколько битв прошёл, от колхов целым вернулся, а тут первым же ударом его...
— Ты лучше скажи, где тот лавагет теперь? — усмехнулся Мелеагр, понемногу остывая.
— А что? Среди мёртвых не нашли, стало быть, живой.
— Я видел, как он падал.
— Ну, значит, с собой утащили.
— Точно, утащили, — подал голос юноша лет шестнадцати, что тоже слушал Орфея, но до сих пор молчал, — я видел. Я там близко был.
— Во, — кивнул Оикл, — Нестор не даст соврать.
— А я что-то тебя в самой-то гуще не припомню, парень, — прищурился Мелеагр, — уж не заливаешь ли ты мне сейчас?
— Был я там! — возмутился молодой Нестор, сын пилосского басилея Нелея, — меня ещё Эвдор оттолкнул, когда троянец один в дорогих доспехах, что подле их лавагета бился, едва меня с наезда не продырявил.
В самом Пилосе Нестора называли «микенским заложником», ибо он, единственный из двенадцати сыновей басилея уцелел после резни, устроенной Палемоном, что обрушился на мятежный Пилос, совсем обезумев от горя. После битвы при Клеонах это случилось. Там великий Алкид разбил племянников Авгия и потерял брата. Все сыновья Нелея в резне погибли, только младший уцелел и был отдан заложником Эврисфею.
Ванакт заложником не особенно дорожил, послал вместе с войском под Трою. А может был в том некий хитрый план — держать Нестора поближе к Алкиду. Сын Нелея, изредка пересекаясь с военачальником в львиной шкуре, держался подчёркнуто почтительно, но люди бывалые и мудрые только головами качали, видели притворство. Ну и как иначе быть, когда душа словно струна на лире? Так натянута, что вот-вот порвётся. Каково рядом с убийцей братьев находиться? Каково его первым воеводой звать?
Что обо всём этом думал Алкид, никто не знал. Он мальчишку не замечал или делал вид, что не замечает. А после той ссоры с Меланподом, когда они все горшки побили, Палемон и вовсе почти не показывался на людях. Обиделся и от всего устранился. Вот как повязал Тенна-троянца, так больше ни к палице своей любимой не прикасался, ни к украшенной самоцветами булаве из Чёрной Земли, что Иолай таскал за ним, как знак верховного начальника.
А в песне Орфея доля правды была. Ахейцы без Палемона и верно едва не огребли. Как раз посреди этих дрязг явилось троянское войско и вломило так, что многим мало не показалось.
Палемон, Талза-союзник из шардана, да родич его, именем Тарвейя всё считали, сколько у приама войска в колесничных городках к югу, да к северу. И много ведь насчитали и даже тревожно как-то стало. Сведения о делах и силах заморских не один Алаксанду собирал. Эврисфей, а вернее его тесть, тоже этим занимался.
Часть микенского войска, меньшая, возглавляемая Палемоном, высадилась на остров Левкофрис, Левковасса по-местному. Отвлечь троянцев, на себя их внимание оттянуть. Крепость Тенна взяли внезапностью и хитростью. Загодя на остров зашёл купеческий корабль с вином. Купцы сумели опоить стражу, что за морем должна была следить, вот та явление ахейцев и прозевала. Малый отряд Палемона всего на шести кораблях подошёл к острову ночью. Ахейцы высадились подальше от поселения и не стали вырезать его сразу, попрятались до утра. Человек тридцать с купцами прибыли, загодя, и в условленный час подожгли селение сразу в нескольких местах, а саламинский басилей Теламон, с которым Алкид последние пару лет приятельствовал, такую прыть явил, что в крепость Тенна ворвался через главные ворота прежде, чем троянцы успели понять, что происходят.
Иные теперь предполагали, что нынешнее странное поведение Алкида вызвано обидой на Теламона, дескать опередил и славу заграбастал. Рассказывали, что лавагет даже хотел убить приятеля в гневе. А что? Многие верили. Палемона уже пару лет никто не
