Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

видел в добром расположении духа. Был он извечно зол, всем недоволен и раздражителен. Немало народу, попавшись под горячую руку, лишилось зубов. Радовались, что жизни сберегли. Вот и шептались, будто умный Теламон от смерти спасся тем, что начал проворно возводить жертвенник Алкиду-победителю, чем угомонил буйный нрав предводителя.

Мелеагр при взятии крепости Тенна не присутствовал, но был уверен, что всё это — чушь собачья. Не мог злиться Алкид от ревности к славе. Это вовсе не про лавагета. Ему, как знали ныне немногие, и раньше было на славу и почести наплевать, а теперь и подавно.

К числу этих немногих принадлежал Мелеагр Ойнид, сосватавший-таки за Палемона свою сестру Деяниру. Та оказалась плодовита, залетела моментально, и уже нянчила дочь, Макарию. «Счастливую». Впрочем, для Деяниры рождение дочери счастьем не обернулось. Была она мужем бита за то, что не сын. С Палемоном они постоянно собачились. Деянира, хотя непрерывно терпела от раздражительного мужа битьё, к покорности, тем не менее, никак склоняться не желала. Куретка же. Гордая, своенравная. Однако, ходя постоянно в синяках, она на судьбу совсем не жаловалась. Наоборот, гордилась страшно, что с величайшим героем спит. Трахались они в Калидоне — вся Куретия ходуном ходила. Поорать во время этого славного дела Деянира любила так, что всех мужей в округе завидки брали.

После рождения дочери она очень быстро забеременела снова и всем рассказывала, что теперь-то уж точно сын будет, по всем приметам видать. Палемон заявил шурину, что имя парню уже придумал. Гиллом будет. Мелеагр боялся предположить, что случится, если Гилл тоже окажется девкой.

В Калидон Алкид сбежал, потому как в Тиринфе совсем тошно стало. Мать горевала по Ификлу и пилила. За всё, за всякую мелочь. Поедом ела, что Лаоному продержали в девках «до старости», хотя братья по возвращении из Колхиды сразу выдали её за тенарца Евфема, что с ними вместе в поход ходил. Да вроде вот, выдали же, мужняя жена теперь, ан нет, Алкмена всё равно продолжала гнобить старшего.

Они оба понимали, почему так — Алкид похоронил брата не по ахейскому обычаю, в толосе, а по куретскому. Сжёг на костре. И костёр едва не до неба сложил. И кучу пленников при этом зарезал.

Нет нигде могилы Ификла. Пепел по ветру развеян. Себя Алкид повелел похоронить так же. И всем своим нынешним житьём приближал этот час. Прямо жаждал смерти.

Ванакт совсем задрал придирками. После той битвы с Молионидами Алкид его хотел удавить. Тот об этом догадался и запретил лавагету вообще появляться в Микенах, окружил себя усиленной стражей и общался исключительно через Капрея, которого сделал своим глашатаем. Недавний пленник так глубоко запустил свои ручонки во все царские закрома, что Амфидамант уже не рад был, что его приблизил. Да избавиться оказалось непросто — бывший Эриманфский Вепрь был умен и скоро стал просто-таки незаменимым поверенным во всех делах.

В Калидон Эврисфей отпустил Алкида с лёгким сердцем — гора с плеч. Благо тот перед этим на блюдечке преподнёс сыну Сфенела всё, о чём тот мечтал — весь Пелопсов остров. После гибели Ификла Палемон озверел. Гекатомбу тени брата принёс такую, какую не приносили и богам. Особо впечатлительные шептались, что по Элиде текла кровавая река, а шутники зубоскалили, что оной рекой Алкид смыл дерьмо из Авгиевых конюшен.

И вот — все враги ванакта на юго-западе замирены. Теперь можно и на север посмотреть. Пусть лавагет сидит в Калидоне, действует на нервы Эдипу. Хорошо-то как.

Успокоить Алкида мог только племянник. Палемон и раньше к нему, как к родному сыну относился, а теперь и вовсе пылинки сдувал. Девятнадцатилетний Иолай, умный, спокойный, уравновешенный, состоял теперь при дяде телохранителем. Вот только не его охранял, а всех окружающих сберегал от членовредительства, на которое был ныне лёгок сын Алкея. А может Амфитриона. И то, и другое стало забываться. Куреты шептались, что Палемон не человек вовсе, а полубог. Не иначе как сын Зевса. И не какого-то там Диктейского, второсортного божка, а Додонского, самого настоящего царя всех богов. Самого главного.

Потому и столь суров, столь неукротим, что подобен родителю, Астропею, «Мечущему молнии».

Когда Эврисфей неожиданно для всех ахейцев стал собирать большой поход на Трою, главного лавагета, конечно, снова вызвали в Микены. Кому как не ему предводительствовать?

Но Алкид упёрся. Хватит, навоевался. Надоело. Сам воюй.

Однако Эврисфей такого ответа ожидал.

«Ты же не хочешь, чтобы твоя мать на старости лет стала изгнанницей?»

Таких речей Палемону давно никто не осмеливался говорить. Но ванакт за последние годы укрепил власть, окружил себя верными людьми. Верность щедро оплачивалась. Нет, ничегошеньки Палемон ему уже не сделает. Не дотянется. Некоторые друзья уже сторонятся. Наворотил дел, показал себя. Да и есть ли ещё друзья? Один Автолик за морем. Может быть... Сколько лет от него ни слуху, ни духу.

А Эврисфей не только кнут показал, нашёлся у него и пряник:

«Сослужишь последнюю службу — свободен».

Последняя служба...

Алкид согласился. Произнёс клятву — омыть палицу в крови троянцев. Со скрипом зубовным, но слова были сказаны. Боги — свидетели.

Он возглавил поход.

Этому никто не удивился. А вот самому походу и воле ванакта удивились все. Думали, что сын Сфенела теперь закусится с Эдипом, а оно вон как получилось. Ходили слухи, будто царя к тому смог принудить ванакт Чёрной Земли. В Микены и верно заявилось очередное посольство, после чего началась скрытная подготовка к войне. Велась она до того умело и продуманно, что поначалу люди замечали только то, что царские писцы чего-то сверх обычного суетятся с табличками своими. Вроде и больше их стало, писцов-то. Да и многие из них — чужеземцы с крашенными глазами.

Народ жил себе, как обычно. Подати не увеличились, три шкуры ни с кого не драли. Но строили новые амбары, склады, а в Навплий зачастили корабли из полуденной страны, под завязку гружённые зерном, а также иным многочисленным припасом, без коего на войну лучше не собираться.

Если кто распускал язык о подготовке к войне, то царёвы слуги такие речи пресекали. А если пресечь не удавалось, то кивали на то, что стоит ждать кровавого спора с Фивами, кто тут ванакт настоящий.

Даже войско собралось как-то незаметно. Говорили, что на Тенаре, где сидел зятёк Палемона. На Эвбее, на Саламине, в Иолке.

В Микенах тишь да гладь. Никакого шума. Никакого скликания купцов, потребных для прокормления многотысячной рати. А рать-то собралась огромная. И не из одних ахейцев состоящая.

Флот составили