Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

— У вас порок.

— Какой порок?

— Сердца. Я вам его поменяю.

— Как это поменяете?! У меня прекрасное сердце, любвеобильное, преданное, пылкое, и всеми своими фибрами, даже теми, что на самом его дне, оно пульсирует в такт проблемам, задачам и мероприятиям.

— Да, но у него порок.

И не успел я оглянуться, как три его телохранителя набросились на меня, сорвали одежду и простыней привязали меня к столу. А он надел белый халат, и тут я его узнал. Профессор Барнард.

Но они забыли заткнуть мне рот, и я закричал. Я по опыту знаю, что как начнешь кричать, тут все и уладится.

Но на этот раз не уладилось.

Мне сделали укол, и я заснул еще раз. Но не совсем. Глаза мои затуманились, слух и обоняние притупились, но усилием воли я все-таки отчасти сохранил сознание. В такой степени, какая необходима директору, чтобы все видеть и чувствовать, пусть даже не реагируя.

Тогда он сказал:

— Начинаем.

Я еле выговорил:

— Нет.

Но он меня не услышал, а хлопнул в ладоши, и в комнату вошли Софи Лорен и Джина Лоллобриджида в обличье медицинских сестер.

— Скальпель! — крикнул Барнард.

— Его точат, — сказала Софи Лорен.

— А почему до сих пор не наточили?

— Потому что была повреждена точильная установка.

— А почему ее не отремонтировали?

— Потому что сломался один четырехмиллиметровый болт, а в Софии таких болтов не оказалось, пришлось посылать за ним аж в Горну Оряховицу, а когда болт нашли, он оказался ржавым, потому что лежал под открытым небом, полдня его держали в уксусе, а вторую половину дня терли наждаком, — откликнулась Джина Лоллобриджида.

Пока профессор, дав волю возмущению, говорил, что это ни на что не похоже, они принесли скальпель. Погрузив его в кипяченую воду, профессор продезинфицировал руки сливовой водкой. Потом сказал:

— Вату!

— Ее вот-вот должны привезти, — успокоила его Софи Лорен. — За ней поехал грузовик в Хасково, потому что у нас вата кончилась.

— Боже мой! — воскликнул доктор. Религиозный тип! — Тогда приготовьте хотя бы пинцеты, марлю, риваноль и лейкопластырь! Привезите кислородную машину, дайте иглу и нитку!

Джина Лоллобриджида поклонилась:

— Пинцет готов, профессор, но у него только один конец. Другой отломился в прошлом году, когда рвали зуб у одного журналиста. Мы сразу же подали заявку на новый пинцет, но пока не получили. Марли и риваноля у нас хоть завались, по полторы тонны, а лейкопластырь мы заказали, но нам в целях экономии прислали изоляционную ленту. Кислородная машина ремонтируется на базе обслуживания, но база загружена работой, однако нам одолжили кислородную бомбу на пивной фабрике. Шланг мы взяли в ресторане «Видинская встреча» и продезинфицировали его, но он все равно пахнет «гамзой». Игла есть, вот она. Вот нитки, но черные. Белых в продаже нет.

Я увидел, как профессор начал рвать на себе волосы, и даже услышал, как он закричал:

— Как же я буду работать?! Провал, провал, провал!.. Господи, какой провал!.. — Он сорвал с себя халат и выскочил за дверь.

Ученый вроде бы человек, а тоже ничего не может сделать! Да это и к лучшему. Не знаю, как бы я жил с другим сердцем. Я привык к своему, к своему, к своему…

Тут я услышал голос жены:

— Что это ты раскричался?

— Не твое дело!

Перевод Л. Дымовой.

ЕЩЕ ОДНО АЛИБИ ПРОВАЛИЛОСЬ

Цоню Ючбунарскому{107} предъявили обвинение. И не какое-то там обычное обвинение. Обычные обвинения сыпались на его голову каждый день и из управления, и из партийной организации, и из школы, где учился его сын, и от жены… На них он реагировал по-ючбунарски и говорил: «А, чепуха на постном масле!» Но на этот раз ему предъявили судебное обвинение в том, что он, руководитель предприятия, 27 октября прошлого года принял дорогую импортную машину, не выяснив ее предназначения, не проверив ее и даже не имея в ней особой нужды. Машина, как говорилось в обвинении, до сих пор стоит во дворе предприятия, обшивка ее сгнила, а в многочисленных ее отсеках куры из соседних дворов несут яйца. Вылетело на ветер несколько десятков тысяч валютных левов, а рабочие, которые ждали современную, новейшую технику, негодуют.

С тех пор как машина была доставлена, прошло немало времени, и Ючбунарского как громом поразило, что это сооружение, черт его побери, все еще стоит во дворе!

Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что дело на этот раз нешуточное, и он погрузился в раздумья. Всю ночь шагал он взад-вперед по комнате, всматривался в свой загадочный облик, отраженный зеркалом, чесал за ухом, ерошил вставшие дыбом волосы и даже напряг извилины. Он припомнил все от начала до конца. Да, именно так все и было. 27 октября. Накануне его дня рождения. Машина была доставлена на огромном грузовике, и встречали ее как невесту. Вышло все руководство, шофера угостили оранжадом и шоколадными конфетами, а когда машину сгрузили, по кругу пошла бутылка коньяка. Даже традиционное хоро чуть было не станцевали тогда вокруг нее. Появился, конечно, непременный в таких случаях журналист, который придал событию общественное звучание. Его тоже угостили коньяком. (Чтобы этот подлец спустя всего несколько месяцев написал, что новая техника, видите ли, ржавеет на задворках!) Под вечер приехали специалисты. Распаковывали, смотрели, обмеряли, совали всюду свои носы… И наконец высказались. Именно тогда и прихватило у него двенадцатиперстную кишку, которая многие годы не давала о себе знать. Оказалось, что машина-то она машина, только какая-то разновидность той, которую ждали, а кроме всего прочего, она не соответствует энергетическим мощностям предприятия. А раз так, то ее снова запаковали и, испытывая некоторую неловкость, оставили во дворе. И дело застопорилось — ни туда ни сюда, поскольку