Образования бессознательного (1957-58) - Жак Лакан

Вся диалектика момента — момента, как мы сказали бы здесь, субъективного, — где ситуация невроза навязчивых состояний имеет место, зависит от сохранения частичного объекта в определенной форме. Именно вокруг этого последнего и может сложиться мир, не обреченный на полное разрушение на стадии, непосредственно предшествующей тому хрупкому равновесию, которого удалось субъекту достичь. Больной неврозом навязчивости предстает у автора как человек, всегда готовый развернуть в окружающем мире какую-нибудь разрушительную деятельность, ибо в перспективе, где мысль автора находится, думать принято в терминах связи субъекта его окружением. Только сохраняя, поддерживая частичный объект — предприятие, требующее целой системы лесов, с помощью которых невроз навязчивости как раз и выстраивается, — избегает субъект висящей над ним угрозы стать жертвой психоза. Именно эти соображения и ставятся автором при обсуждении проблемы во главу угла.

Нельзя, однако, не возразить на это, что какие бы околопсихотические симптомы у невротиков ни наблюдались — депересона-лизация, например, нарушения в сфере эго, чувство отчужденности, утрата ориентации в мире, различные чувства, связанные с цветом, и даже имеющие, возможно, отношение к структуре собственного Я, — случаи перехода от навязчивости к психозу, действительно от случая к случаю имевшие место, случались при этом, тем не менее, крайне редко. Более того, в литературе давно уже отмечалось, что между этими заболеваниями существует своего рода несовместимость. При работе с классическим неврозом навязчивости риск вызвать у субъекта психоз вместо того, чтобы вылечить его от невроза, кажется мне плодом фантазии — как раз этот риск в подобных случаях минимален. Случаи, когда у больного неврозом навязчивости в ходе анализа или даже в результате безграмотного, непрофессионального терапевтического вмешательства провоцируется психоз, редки до чрезвычайности. Лично я в моей практике с ними, слава Богу, никогда не встречался. Более того, у меня не создавалось никогда впечатления, будто, работая с этими пациентами, я иду на какой-то риск.

Та точка зрения, с которой имеем мы дело, выдает, таким образом, нечто большее, чем неспособность правильно оценить полученные в клиническом опыте данные. Создается впечатление, что забота о связности своей теории заводит автора дальше, чем он хотел бы. Есть тут, возможно, и еще одно далеко идущее обстоятельство — обстоятельство, связанное с позицией, которую занимает по отношению к больному сам автор. Говорить здесь можно не о контрпереносе со стороны определенного лица, а о контр-переносе в смысле более общем, рассматривая его как совокупность того, что я часто называю предрассудками аналитика, как тот фон вещей высказанных и невысказанных, на котором его дискурс артикулируется.

В конкретном случае лечения неврозов навязчивости практика эта приходит, следовательно, к тому, что стержнем ее становится фантазм воображаемой инкорпорации фаллоса — фаллоса аналитика. Не очень понятно, когда именно и по какой причине поворотный момент наступает — можно, разве что, предположить здесь своего рода эффект заимодательства. Все это, по правде говоря, немного загадочно. Наступает момент — говорят нам — когда в результате working-through, в результате настойчивой работы с пациентом, инкорпорация фаллического фантазма приобретает для субъекта черты совершенно иные. То, что казалось в этих фантазмах инкорпорацией объекта опасного и в каком-то смысле отталкивающего,

неожиданно свою природу меняет — объект теперь не только с охотою принимается, но и становится источником могущества — именно источником, слово это у нашего автора действительно есть, метафора принадлежит не мне.

Комментируя "ощущение счастья", которое приносит субъекту этот фантазм, "подобно фантазиям сосания у абрахамовских меланхоликов, никакого разрушения не предполагающий", автор находит в нем "черты, общие с церковным причастием, где человек г/ютает, не пережевывая".

Черты эти выбраны отнюдь не вследствие авторской тенденциозности. Мы прекрасно чувствуем, что в анализе, который проводится таким образом, действительно налицо своего рода аскеза — аскеза, которая, используя дозировку, барьеры, торможение, распределение по этапам и все прочие предусматриваемые техникой предосторожности, работает главным образом с фантазмами и позволяет субъекту невроза навязчивости установить с объектом новые отношения. Гораздо менее понятно то, что автор рассматривает как фактор желательный, — то, что он называет занятой по отношению к. объекту дистанцией. Речь идет, насколько я понимаю, о том, чтобы позволить субъекту приблизиться к объекту как можно больше и, миновав фазу, где дистанция между ними сведена к нулю, вновь — по крайней мере, хочется так надеяться — эту дистанцию восстановить. Объект, последовательно сконцентрировавший в себе все могущество, которое несут в себе опасность и страх, становится символом, способствующим установлению ли-бидинальных отношений, именуемых генитальными и рассматриваемых обычно как норма.

В итоге автор считает, что достиг своей цели, когда пациентка после нескольких месяцев лечения заявила ему: "Я испытала необычное ощущение, я сумела насладиться счастьем моего мужа. Я была настолько тронута его радостью, что его удовольствие составило и мое тоже".

Увы, в нашей перспективе картина не выглядит такой радостной. Я прошу вас взвесить внимательно слова пациентки. Они действительно представляют интерес. Но очевидно при этом, что описывают они опыт, из которого никак не явствует, что пациентка сумела, наконец, от своей фригидности избавиться. Способность наслаждаться счастьем своего мужа наблюдается часто, но это вовсе не значит, что больная обязательно достигла оргазма. Больная остается, как нам сообщают, наполовину фригидной. Тем более странно, что сразу же после этого автор пишет: "Разве не это лучше всего характеризует зрелые генитальные отношения?"

Когда сам автор в этом пытается разобраться, то простого и единого объяснения, которое, казалось бы, в данном случае должно напрашиваться, ему, похоже, найти так и не удается. "Уверенность в том, что Я достигло внутренней согласованности, опирается не только на исчезновение симптоматики неврозов навязчивости и фантазмов деперсонализации, но и на достижение того чувства свободы и единства, которое является для этих субъектов переживанием совершенно новым". Подобные оптимистические заявления весьма приблизительного характера нимало не соответствуют тому, как, судя по опыту нашему собственному, лечение и выздоровление больных неврозом навязчивости выглядит на самом деле.

Мы видим на этом примере, с какой стеной, с какой грудой предубеждений приходится сталкиваться, когда заходит речь об оценке того, что структура невроза навязчивости собой представляет, как она переживается и как развивается. Мы не думаем, что наша точка зрения сложнее других — ознакомившись с мерками, которые мы применяем, вы сами увидите, что их, в конечном счете, не так уж много, — просто артикулируем мы проблему несколько по-другому, не столь прямолинейно и однозначно.

Я прекрасно понимаю, что многие из слушателей желали бы в глубине души получить сводную таблицу, которую можно было бы сопоставить (или противопоставить) с той, что предложена г-жой Рут Мак Брюнсвик. Однажды мы к этому, может быть, и придем, но пока лучше двигаться шаг за шагом и начать с критики понятия фаллоса как частичного объекта — понятия, которому следует, наконец, указать его место, ибо пользоваться им так, как делают это сейчас, зачастую просто опасно.

Вот это-то место и попытаемся мы найти сейчас на нашей маленькой схеме.

Всю эту схему можно было бы сплошь покрыть знаками и уравнениями, но я не хотел создавать у вас впечатления чего-то искусственного и постарался ограничиться самым существенным и необходимым. Мы уже указали на схеме место A (Autre), большого Другого — место,

где находится код и принимается требование. Означаемое же Другого возникает при переходе из А в место сообщения. После чего потребность, которая здесь подвергается обработке, оказывается трансформирована и выступает на разных уровнях в различных качествах. Если мы будем рассматривать эту линию как линию реализации субъекта, то она предстанет в конечном пункте чем-то таким, что всегда оборачивается, в той или иной степени, идентификацией. То есть трансформацией, переделкой потребности субъекта при прохождении ее через лабиринты требования.

Но мы уже знаем с вами, что для построения субъекта вполне удовлетворительного, то есть имеющего по меньшей мере четыре точки опоры, этого недостаточно. Вот почему нужно еще одно поле — поле, лежащее по ту сторону требования.