Аромат магии. Ветер в камне - Андрэ Нортон

Наконец любопытство пересилило осторожность. Сметя все со стола, чтобы нечаянная капля жира с мяса или крошка хлеба ненароком не запятнали роскошную обложку, Юржик двумя руками придвинул книгу к себе.

Свечка, очевидно, всполыхнула, потому что Юржику на мгновение почудилось, что стало светлее. Он осторожно открыл обложку. Ему, с загрубевшими от тяжелого труда руками, бумага показалась гладкой, будто тончайшее накрахмаленное полотно. Строки на незнакомом языке были непонятны. Юноша перевернул еще страницу, затем вторую — все те же странные значки. Его любопытство разгорелось еще сильнее: он должен прочитать эту книгу, следовательно — разгадать ее секреты.

Перелистнув четвертую страницу, бывший пастух замер. Теперь каждые пол-листа занимала мастерски выполненная иллюстрация. Юржик покраснел, его рука дернулась, чтобы захлопнуть книгу с мерзкими картинками, но он не смог. Злая воля, остановившая его, не давала поднять глаз, пока каждая деталь не вошла в сознание, как забитый молотком гвоздь.

Картинка оказалась не единственной, их было много. Снова вспыхивала свеча, и следующую иллюстрацию приходилось изучать с еще большим вниманием. Никогда еще он не видел такой откровенной, такой дерзко-вызывающей наготы. И, что самое ужасное, часть его существа отзывалась… упивалась тем, что он видел! Юноша покрылся потом, как будто долго работал на солнцепеке. Нет, — кричало что-то внутри, однако верх взяло бесстыдное любопытство, подгонявшее, торопившее перевернуть страницу.

На ферме очень рано узнаешь жизнь во всех подробностях — только там была нормальная жизнь, а здесь, в книге, — извращенная злом, дьявольская карикатура, наваждение.

Юржик не заметил, когда начал обращать внимание на одну и ту же девушку, которая волей художника отдавалась чудовищам, более отвратительным, чем даже гоббы. Он искал ее на каждой странице — и находил. Потом — какая-то часть его разума понимала, что не по своей воле, — он коснулся пальцем бесстыдно обнаженной груди…

И ощутил живую теплую плоть.

Юноша закричал в отвращении и схватился за провинившуюся руку, чтобы она вновь не соблазнила его на… что? Это всего лишь иллюстрации, а книгу можно закрыть.

Юржик обеими руками захлопнул книгу и откинулся на спинку кресла. На лбу выступили росинки пота, тело пылало непонятным огнем. Рядом не было Ветра, который бы остудил и успокоил. Обрывки поганых картинок мелькали перед мысленным взором, о чем бы ни пытался думать юноша.

Маг Гиффорд сидел за столом тоже с книгой, но смотрел вниз, словно она лежала у него под ногами. На некогда округлое лицо легли новые морщины, уголки губ непривычно опустились.

— Неужели мы позволим невинному ребенку платить за то, в чем виновато только наше небрежение? — проговорил архивариус с необычной для него резкостью.

Гарвис, сидевший по левую руку от библиотекаря, неслышно вздохнул. На его коленях лежал блокнот; рука с мелком будто сама по себе потянулась покрывать бумагу виньетками, но он тут же скомкал лист и выругался.

Лицо магистра Йоста не изменилось, лишь огонь в его взгляде почти совсем потух.

— Жители Стирмира… когда-то были нашими соплеменниками. Они не принадлежат лесу, хотя порой и могут воистину слушать Ветер. — Гарвис швырнул в угол новый комок бумаги. — Тот, кого мы оставляем в когтях зла, — один из нас. И зло это зародилось в наших стенах.

— Да. — Йост говорил негромко и бесстрастно: — Такова цена свободы. Люди свободны только тогда, когда сами защищают себя и правое дело. Вы не хуже меня читаете руны. Это чудовищное деяние породит то, что Эразм сочтет своим преимуществом и что в конце концов навсегда предаст его в руки темного властелина. Но не даст ему вожделенной власти!.. Мы почти истощили себя нынешней ночью, пытаясь дотянуться до сновидца, не владеющего своим талантом. Мудрая женщина, которая могла бы его уберечь, сейчас беспомощнее младенца и сама нуждается в опеке. К тому же… Гиффорд взволнованно кивнул: — Она тоже…

— Зовущая? — Мелок Гарвиса внезапно замер, и он, подняв руки, очертил в воздухе женский силуэт, вокруг которого струилось почти невидимое одеяние — знак магии.

— Нет! — вскричал Йост. — Мы только готовимся к тому, к чему она нас подталкивает. Хотя… — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Она начеку и, мне кажется, не останется в стороне. Через год-другой…

— Тогда будет поздно! — вмешался Гарвис. — Она никогда не любила действовать с кем-то сообща.

Архивариус положил книгу на ковер у своих ног.

— Да будет так, — сказал он. — Но это решение обойдется нам недешево, и к часу расплаты лучше готовиться уже сейчас.

Юржик отступил от стола, от книги. Ему казалось, что от нее нельзя отвести глаз, иначе она раскроется и вся грязь выплеснется наружу.

Пятясь, он врезался в кровать, с которой встал так недавно, и рухнул на спину. Юржик тер глаза руками, но то, от чего он хотел избавиться, не исчезало. Даже когда он зажмуривался, бесстыдный, развратный карнавал похоти плясал перед мысленным взором.

Сулерна… Он обнял себя за плечи, словно под градом ударов, от которого не скрыться, не убежать. Названая сестра… практически единоутробная!.. Юржик хотел вырвать из разума пагубную мысль.

Ветер?.. Из самого сердца Эразмовых владений он осмелился потянуться к тому, что ушло навсегда. Но нет, Ветер не пришел на помощь, путь сюда был ему заказан.

Наконец глаза, закрытые руками, сомкнулись, и из ниоткуда пришел благословенный покой.

— Считаешь, все правильно? — холодно спросил Йост, не оборачиваясь к Гиффорду.

— Брат, мы не можем разбить оковы, так облегчим хотя бы его страдания. Эразм ни о чем не догадается.

— Нет! — воскликнул Гарвис, сломав мелок. — Пусть все решится скорее, брат. Мученья эти ниспосланы Тьмой; никто из нас не хотел бы длить такие испытания духа.

В небе висела полная луна. Серебряные искры на Камне метались все быстрее. Впервые в этих вихрях света появилось что-то угрожающее. Над искрами зияла дыра, затянутая мраком, а с неба гневно свистел Ветер — он отыскал отверстие и ринулся внутрь, словно атакуя заклятого врага.

Ханса вышла из-за деревьев, ее огромные ноги ступали с удивительной для такого большого существа грацией, плечи были увиты гирляндами ароматных цветов. Она мечтательно улыбалась — лесной народ умел улыбаться — и напевала себе под нос; даже ярость Ветра, казалось, поутихла с ее приближением.

Она шла прямо к Камню, песня счастья звучала все громче и увереннее. Искры, до того метавшиеся в безумной пляске, принялись свивать узоры и широкими лентами потянулись к отверстию. Ханса была высока, до того высока, что ей пришлось нагнуться к Камню.