Аромат магии. Ветер в камне - Андрэ Нортон

— Впечатляет! — воскликнул он таким ласковым тоном, что Юржику захотелось втянуть голову в плечи. — То, что было твоим, снова принадлежит тебе. Впрочем, не думаю, что я много бы от него узнал. Лесной люд верен тебе и в смерти. Приношу извинения за то, что вынудил растратить столько сил… — Он шумно вдохнул. — Ах, какая магия!

Юржик тоже это чувствовал — воздух был наэлектризован, пахло железом.

— Мудро ли тратить столько сил впустую? — дружелюбно продолжал маг. — Могу тебя заверить, твой питомец погиб не по моему приказу. Я всего лишь не устоял перед возможностью узнать что-нибудь новое, ведь иногда полезной может оказаться малейшая крупица знаний. Госпожа, меня интересует один вопрос. До сегодняшнего дня лес был закрыт для нас. Неужели ты сама сегодня пропустила в него моих гоббов?

Дружелюбие и хорошее расположение оставили мага. Его губы раздвинулись, будто в улыбке, обнажив хищные зубы.

— Если не ты призвала моих слуг, то мой совет — как следует разобраться с тем, что произошло. Вряд ли Йост осмелился шутить такие шутки с тобой или твоими детьми. Тогда кто?

Юржик давно знал, что злоба Эразма бывает почти осязаема. Но то, что он ощутил сейчас, происходило из совершенно другого источника. Наконец и это исчезло. Юноша понял, что они с магом остались одни.

Колдун потянулся было к жезлу, затем передумал.

— Брось в огонь, теперь от него нет толку, — приказал он Юржику.

Юржик повиновался, и маг задумчиво произнес:

— Похоже, время больше не играет нам на руку. Ну что ж! Ты выполнишь то, для чего предназначен.

Ветер бушевал, но ярость его не выходила за пределы леса. Грохот дубин не умолкал, словно подпитывая бурю. Лесной люд собирался в войско.

Это были уже не те добродушные создания, какими лес знал их бессчетное количество поколений.

Впервые их увлекла новая стихия — гнев, такой же сильный и безжалостный, каким был сейчас сам Ветер.

Они служили лесу глазами и ушами, едиными с Ветром и такими же неутомимыми. О случившемся напоминал теперь лишь труп и зловоние, которым тянуло из долины. Запах зла, доселе незнакомый добродушным гигантам, нес дурные сны, а днем делал их нервными и раздражительными. То один, то другой, они являлись на поляну и садились перед Камнем, но не знали, как звать или просить, — и просто ждали.

Вернувшись из покоев повелителя, Юржик рухнул на кровать, однако долго боролся со сном, как будто стоит поддаться ему — и все, больше не проснешься. Юноша понимал, что маг не теряет времени зря и, возможно, происшествие с отрубленной головой вынудило его ускорить исполнение какого-то плана.

Наконец у Юржика не осталось сил, и он закрыл глаза, хотя не сомневался, что, задремывая, полностью отдает себя во власть Эразма.

Именно тогда ему являлись лица.

Это была худшая из пыток. Во сне лица всех, кого он знал и любил, накладывались на картинки из поганой книги, где люди с радостью предавались отвратительнейшим непотребствам.

Но вечно отказываться от сна гораздо сложнее, чем от еды, которая появляется ниоткуда. Поначалу он подолгу не подходил к столу, часами глядя на миску и хлеб пустыми глазами. Может быть, именно в еду подкладывают отраву, с помощью которой Эразм подчиняет его своей воле? Юржик не знал ответа на этот вопрос.

Наконец он взялся за чашку, чтобы сделать один-единственный глоток. А выпив ее до дна, не смог удержаться и принялся сперва за содержимое миски, затем за хлеб, пока не съел все до последней крошки, стыдясь собственного безволия.

Но книгу он не откроет, нет!.. Может быть, как раз в тот миг Эразм на что-то отвлекся, и Юржику удалось отойти от стола и броситься на кровать, задыхаясь, как после утомительного бега. Главное — он не открыл мерзкую книгу. И сны ему больше не снились.

Юноша не мог знать, что именно сейчас Эразм сосредоточил на нем все свое внимание. В покоях мага кипела работа. После неудачного эксперимента с отрубленной головой Эразм вот уже вторые сутки трудился не покладая рук.

Близился закат.

Маг снова все проверил и перепроверил. В конце концов, это было его частное дело, оно не касалось леса и того, что, возможно, пробудили в нем гоббы. Положив руку на хрустальный шар, Эразм произнес последнее заклинание — и приказал с такой силой в голосе, что не повиноваться ему было немыслимо:

— Иди, юнец. Ты не стал тем, кем я хотел, но ты хорошо обучен и знаешь, что делать. Вперед!

Этажом ниже на пустой кровати валялось скомканное одеяло.

Каким-то чудом последние десять дней Хараска не просыпалась по ночам. Все равно Сулерна позволяла себе разве что задремать — она все время ждала, что сновидица ее позовет.

Зевая, девушка отошла на другую сторону комнаты, к умывальнику, освежила лицо и расплела косы. Здесь почти не было света, поэтому темные кудри не отливали медью. Она не смотрела в зеркальце, висевшее над умывальником, прекрасно зная, что там увидит.

Ее кожа утратила былой загар, потому что Сулерна практически не выходила из дома. Она скучала по рассвету, по росистым полям, где можно бегать босиком, по свежему воздуху. Даже если Ветер оставил долину, а земля умирает за границами дана, Сулерну сейчас больше раздражали склянки с целебными отварами, заполнившие полкухни, и аромат курительных трав госпожи Ларларны. Кухня превратилась в больничный покой. Запахи лекарств мешались с запахами еды, и дышать было практически нечем.

Вместо того чтобы взяться за гребень, Сулерна двинулась к двери, обходя стоящие у порога тяжелые деревянные башмаки. Страшно хотелось вымыться — так мечтает об омовении тот, кто слишком долго спал, не переодеваясь. Девушка потянулась к засову и замерла — он был не на месте. Встревожившись, Сулерна открыла дверь. Та подалась без звука, никто не проснулся. Этим вечером прямо за порогом опрокинули ведро с водой, и теперь там было грязно, а в грязи виднелся отпечаток ноги с необычно большим безымянным пальцем. Сулерпа узнала отпечаток — она сама бинтовала ногу порезавшемуся Жэклину. Куда это он собрался?

В дане Фирта еще помнили несколько защитных заклинаний. По всему дану расставили печати, и можно было не бояться, что какая-нибудь тварь подберется незамеченной. Заклятия не реагировали на своих, поэтому Сулерна могла бы поднять тревогу лишь нарочно.

Острые камешки больно кололи босые ноги, но Сулерну подгоняло чувство внезапной свободы, смешанное с нарастающей тревогой, и девушка переступила на мягкую обочину. Тонкие ароматы ночных цветов и свежескошенной травы заглушили наконец запах кухни.